Лени Рифеншталь - Мемуары
Поскольку в начале съемок я не была занята, то всей душой наслаждалась свободой, равно как и окружавшей меня арктической природой. Воздух был мягким как шелк, и погода стояла настолько теплая, что можно было ходить в купальном костюме, но тут объявился бич в виде мошкары. Чтобы спастись от москитов, я собрала свою байдарку, отгребала в купальнике подальше в море и отдавалась на волю волн, час за часом, до обеда. Проскальзывала через ледяные ворота, мимо сверкающих айсбергов, проплывала сквозь поблескивающие гроты, стены которых сверху и вплоть до поверхности моря переливались зеленым, розовым, голубым и фиолетовым оттенками. Несколько раз мне встречались эскимосы в юрких каяках, возвращавшиеся с охоты, — они приветствовали меня улыбкой.
Однажды тайком от всех я перенесла из палатки в байдарку резиновый матрас и подыскала себе айсберг с пологим основанием, на которое можно было легко взобраться. На нем образовалось небольшое озерцо из талой воды, сверкавшее словно изумруд в окружении бриллиантов. На айсберге царила такая жара, что я смогла принять освежающую ванну. Потом легла на матрас и стала загорать. Такой свободной и беззаботной я редко себя ощущала; мой ледяной корабль тем временем продолжал неспешный путь по фьорду.
Неожиданно оглушительный грохот прервал мои мечтания — гора стала раскачиваться, море накрыло меня волной, я соскользнула на животе вниз по склону и крепко вцепилась в байдарку. К счастью, айсберг не перевернулся окончательно, а только раскачивался из стороны в сторону как маятник. Мало-помалу он успокоился, и лишь после этого я увидела, что произошло. На части раскололся не мой айсберг, а соседний. Он ворочался в воде как гигантское чудовище, от него то и дело откалывались новые куски льда, которые вызывали большие волны. Я отплыла подальше от опасности. Это был первый и последний раз, когда я поднялась на айсберг ради собственного удовольствия. Режиссеру об этом приключении я, естественно, ничего не сказала.
После расставания с Гансом Шнеебергером я дала себе клятву никогда больше не влюбляться, но не смогла ее сдержать. Уже несколько дней меня сбивала с толку пара кошачьих глаз — принадлежали они члену нашей экспедиции Гансу Эртлю. Как и швейцарского горного проводника Давида Цогга, Фанк взял его с собой в качестве специалиста по вырубанию ступенек во льду, которые были необходимы для подъема на айсберг. Из всех мужчин — членов экспедиции он был, несомненно, самый привлекательный. Темпераментный и восторженный, он часами приковывал внимание своим даром рассказчика.
Когда я снова собралась отплыть на байдарке, Ганс отправился со мной, чтобы, как он сказал, научить правильно грести. Легкий флирт неожиданно перерос в страсть. Я забыла о своих благих намерениях и была счастлива. Оба мы были людьми с хорошо развитым зрительным восприятием и очень любили природу. Вместе охотились и рыбачили, пока еще оставалось на это время, и вскоре стали неразлучными.
Стоило только в морскую воду опустить ведро — оно тут же наполнялось рыбой. Больше рыбы, чем воды. А так как Ганс был великолепным поваром — он научился этому еще в монастырской школе, — то готовил для нас вкуснейшие рыбные блюда. Мог даже тюленину, которую мы обычно находили несъедобной, превратить в деликатес. Мясо с сильным специфическим запахом он несколько дней вымачивал в уксусе, добавлял зеленый лук и лавровый лист, заправляя потом необычайно вкусным соусом из консервированных сливок.
Этим райским состоянием безоблачного счастья мы наслаждались почти целую неделю. Потом режиссер отправил Ганса в новый лагерь, который предстояло разбить дальше на севере, а мне вместе с другими женщинами и несколькими мужчинами пришлось остаться в базовом.
Теперь наша экспедиция состояла из трех частей: основной стоянки в Уманаке, рабочего лагеря Фанка в Нульярфике и взлетной площадки Удета в Иглосвиде, в ста километрах от поселка. Там с Удетом жили летчик Шрик, механик Байер и Шнеебергер, который снова, как и на Пиц-Палю и Монблане, проводил съемки с самолета. Летать в Гренландии совсем не просто, как показалось в первый день. Тогда море возле Уманака было относительно свободно от айсбергов, теперь же бухта вновь заполнилась льдинами. Гидросамолеты не могли приводниться, а посадить «Бабочку» на здешней холмистой местности было невозможно. Поэтому пришлось искать место, свободное ото льда. Единственное, что удалось найти, — Иглосвид, на большом расстоянии от Уманака. Но как в таком случае поддерживать связь? Удет нашел практическое решение задачи, которое, правда, мог реализовать только он, гениальный летчик. Ко всем съемкам с его участием Фанк написал подробные инструкции о том, что надлежало делать Удету в воздухе, точно указал направления полетов, сопроводив их рисунками. Письмо положили в почтовый мешок и прикрепили к верхушке длинного шеста. Этот-то мешок Удет на самолете должен был подцепить крюком, закрепленным на канате. Чтобы успешно справиться с этой задачей, пилоту пришлось сделать над шестом несколько кругов. Если бы не его мастерство аэросъемки никогда бы не удались.
Наконец мы получили сообщение от Фанка, которое Удет сбросил в мешке над Уманаком. Радостного было мало. Фанк углубился во фьорд, где они снимали на льдинах, но, как он писал, работать там очень опасно. С двух сторон залив «обнимают» два ледника: Умиамако и Ринка, от которых еженедельно откалываются куски. Глыбы, отрывающиеся от материковых глетчеров, столь огромны, что приводят в волнение воды всего фьорда. В эти часы ни одна лодка не может находиться в воде — от волн даже большие айсберги начинает бросать из стороны в сторону, и они разрушаются. Лодку же неизбежно разнесло бы в щепки. И все же, чтобы добраться до лагеря Фанка, мы должны были плыть. Отправляться в путь можно только при спокойной воде. Но когда она будет спокойна? Не существовало никаких расчетов, предсказывающих, когда лед станет откалываться. Нам пришлось бы плыть по опасному фьорду сорок километров.
Через несколько дней прибыла лодка «Пер», чтобы забрать меня и двоих из трех медведей. Фрау Зорге хотела плыть вместе со мной — соскучилась по мужу. И вот настал момент отправки в опасное путешествие. Груз моторной лодки состоял из «капитана» Крауса, двух женщин, пары медведей, множества ящиков с продуктами и керосином. Было ясно, что Фанк снова — уже в который раз — вовлек всех нас в авантюру.
Поскольку очень похолодало, то мы, женщины, спустились в каюту, где, правда, было мало места для отдыха. В крошечном помещении нашлось нечто вроде нар, примерно такой же ширины, как не самая узкая гладильная доска. Чтобы поместиться на них вдвоем, нам с фрау Зорге пришлось крепко обняться. Стоило только одной из нас задремать, и ослабить руку, как другая тут же падала вниз на банки сардин. Пахло сырой древесиной, медведями, остатками еды и керосином. О борта «Пера» ударялись льдины.
Так плыли мы много часов кряду, сначала в молочно-белых, как бы предрассветных сумерках, потом под лучами яркого солнца. Проголодавшись, мы отыскали в запасах банку с ливерной колбасой и вскипятили на спиртовке воду для пары чашек чаю. Затем, утомленные и чумазые, выбрались на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Тут сразу пропала всякая сонливость. Мы были потрясены необычайностью ландшафта. Берега фьорда образовывали угольно-черные отвесные скалы, а вокруг лодки колыхалась поблескивающая масса ледяной крошки, сквозь которую с трудом прокладывало дорогу утлое суденышко. Всё вокруг было накрыто пеленой нежно-голубого тумана. Мы безмолвно сидели на бухте канатов и восхищенно взирали на этот невероятно красивый пейзаж.
Голос рулевого Крауса вывел нас из созерцания.
— Продвигаться дальше невозможно, — сказал он.
— Что же будет? — спросила я в беспокойстве.
Он только пожал плечами:
— Это ведь Гренландия.
Но тем не менее попыток пробиться дальше не оставил. Если впереди открывалась узенькая полоска воды, катер немедленно проскальзывал в нее, но вскоре ледяное поле закрылось окончательно и безнадежно. Продолжать пробираться дальше нашему рулевому показалось слишком опасным, так как в этом случае можно не вернуться назад. Неприятное предположение. После суток плавания мы были не более чем в часе пути от лагеря Фанка и все же отделены полной неизвестностью.
Вдруг из воды, раздвигая льдины, прямо пред нами вырос огромный торос. Наша лодка очутилась в ледовом плену. Берег казался достаточно близким, и я стала раздумывать, можно ли попасть на него, перебираясь с льдины на льдину. Это было единственным возможным спасением. Гер да Зорге тотчас согласилась. Краус с медведями остался на катере. Если достигнем лагеря, пошлем ему помощь. Итак, в путь!
Нам повезло — добрались до берега. А потом зашагали по холмам и скалам, пока через час не увидели стоящую словно небольшой гриб белую палатку Фанка. Мы стали кричать, петь с переливами на тирольский лад, орать во весь голос, и действительно из белого гриба вышел человек и поглядел вверх. Из палатки высыпало много народу. Сбежав по откосу, мы попали в объятия коллег. Далеко между льдинами застряло наше небольшое суденышко, но уже на следующий день благоприятное течение разогнало льды и освободило его. В Нульярфике было три палатки. В них жило пятнадцать человек. Погода, слава Богу, была хорошей, и мы смогли, наконец, работать. Съемки складывались много труднее, чем полагал Фанк. Часто льдины разламывались, и актеры попадали из одной холодной ванны в другую. Особой опасности при этом подвергались камеры. Упади они в воду — пиши пропало. Ждать прибытия новой аппаратуры из Европы было бесполезно.
