Григорий Гуковский - "Слово о полку Игореве"
Для Ломоносова в пору расцвета его сил поэзия не была и не могла быть его личным делом. Она была частью его просветительской общественной деятельности. Поставив своей целью поднять культуру своей страны, Ломоносов считал нужным и свое литературное дарование поставить на службу основной цели своей жизни. Характерные в этом смысле изменения произошли в самой тематике его поэтического творчества после его возвращения из-за границы. До нас не дошли оригинальные стихотворения Ломоносова, несомненно написанные за границей, кроме оды на взятие Хотина. Но мы можем судить о его творчестве в 1739 г. по отрывкам его стихов, приведенных в качестве примеров в «Письме о правилах российского стихотворства». И вот мы видим, что Ломоносов писал нежные лично-лирические стихи, писал о любви, печальной или счастливой, в духе ранней немецкой анакреонтики.
Любовные песенки, как и вообще личная лирика, исчезают из поэзии Ломоносова после возвращения его в Россию. В Германии он был только студентом, вольной птицей, и, выполнив свои обязанности, он мог петь о чем ему хотелось. В России он стал другим человеком: перед ним раскрылось огромное поле деятельности; он весь целиком уже не принадлежал себе, а принадлежал государству. И поэзия его должна была стать поэзией больших государственных тем; личные темы отодвинулись для Ломоносова в тень, а на первый план выдвинулись темы государственного строительства и просвещения.
Уже в последнее десятилетие своей жизни Ломоносов характерным образом выразил свое отношение к задачам своей поэзии. Вероятно, к концу 1750-х годов относится стихотворный «Разговор с Анакреоном» Ломоносова (он был издан лишь после смерти Ломоносова). Это очень своеобразное произведение: оно построено таким образом: Ломоносов переводит оду Анакреона, а затем, в виде ответа, дает свое стихотворение, затем опять реплика Анакреона, и опять ответ Ломоносова и т.д. В первой же своей стихотворной речи Анакреон отказывается воспевать героев, так как его гусли (лира) поневоле велят петь ему только любовь. Не таков Ломоносов. Он отвечает певцу любви, вина и беззаботных радостей:
Хоть нежности сердечной
В любви я не лишен,
Героев славой вечной
Я больше восхищен.
Струны его, ломоносовской, лиры поневоле «звучат геройский шум». В другом стихотворении Анакреон славит веселье старичка, не желающего тужить нимало ни о чем. Ломоносов отвечает сравнением Анакреона с величественным и суровым республиканцем Катоном, отдавшим свою жизнь за отечество:
Ты (Анакреон) жизнь употреблял как временну утеху.
Он (Катон) жизнь пренебрегал к республики успеху.
Ломоносов отказывается сделать вывод из этого сравнения:
Несходства чудны вдруг и сходства понял я:
Умнее кто из вас, другой будь в том судья.
Но трудно сомневаться, что Катон с его героическим патриотизмом и «упрямкой славной» является победителем в этом состязании в глазах Ломоносова. Наконец, очень знаменательна и последняя пара стихотворений «Разговора». Анакреон обращается к живописцу с просьбой написать портрет его возлюбленной и сам дает – в переводе Ломоносова – описание обольстительной возлюбленной. Ломоносов в ответ Анакреону также обращается к живописцу, чтобы он нарисовал для него портрет его любимой, его матери, потому что его любимая – это Россия.
Следует подчеркнуть, что понимание Ломоносовым литературы как государственного дела является прямым следствием и продолжением традиций передовой культуры времени Петра I.
Основным видом поэтического творчества Ломоносова, основным жанром его была «торжественная», или иначе «похвальная», ода. Начиная с 1739 г. Ломоносов писал такие оды вплоть до 1764 г., и они занимают наибольшее место в собрании его стихотворений и сосредоточивают основные завоевания его в области поэзии. И для современников, и для потомков Ломоносов был по преимуществу одописцем.
Торжественная ода, как мы ее знаем по творчеству Ломоносова, – это обширное стихотворение, состоящее из многих строф, причем каждая строфа также обширна (строфы ломоносовских од заключают всегда по десяти стихов). Написание и издание их приурочивалось чаще всего к официальным торжествам: дням рождения, именин, восшествия на престол и т.д. императрицы, в частности Елизаветы Петровны, к царствованию которой, длившемуся двадцать лет, относится основной период творчества Ломоносова. В эти дни, отмечавшиеся празднествами и в Академии наук, и во дворце, Ломоносов выступал с поэтическими заявлениями о тех идеях, которые он хотел внедрить в сознание своих современников и прежде всего в сознание руководителей страны. Ода Ломоносова была всегда большой декларацией, идейно насыщенной и политически направленной. Это было лирическое, даже патетическое произведение, но лирика в нем была не индивидуальная, а, так сказать, коллективная, выражавшая чаяния и стремления всего государственного организма. В то же время торжественная ода играла роль как бы стихотворной передовой статьи, установочного высказывания, чрезвычайно ответственного и касавшегося не отдельных деталей политической жизни, а общего направления ее. Каждая из таких од могла вместить несколько тем, в целом дававших поэтическое обозрение и обобщение задач, стоявших перед страною, и ее завоеваний. Таким образом, ода Ломоносова действительно оказывалась полным выражением идеи государственной поэзии. Она и связывалась всем своим содержанием с действиями государственной власти. Большое место в ней всегда занимала восторженная похвала императрице, прославление ее (отсюда и название «похвальная ода»), и эта похвала была гимном русской петровской государственности в лице ее главы, как бы ее венца и знамени, – дочери самого Петра.
Нужно указать, что устойчивый характер ломоносовских од (он написал 20 таких од за свою жизнь, причем каждая из них – это целая поэма) с их специфическим тематическим строем, с их устойчивой строфой из десяти стихов четырехстопного ямба, с их своеобразным величественным и напряженным стилем, был собственным созданием Ломоносова. На Западе не существовало развитой традиции торжественной оды, и то, что было, не совпадало с одами Ломоносова по характеру. Буало написал одну военную оду. Жан-Батист Руссо писал немало од, но они несходны с ломоносовскими, хотя Ломоносов и почерпнул у Руссо отдельные элементы своей одической системы. Мелкие французские одописцы начала XVIII века, вроде Лефранк де Помпиньяна, не могли существенно повлиять на Ломоносова. Ода Гюнтера, отразившаяся на ломоносовской первой оде, наиболее близкая вообще к ломоносовской системе, не дала также традиции. Вообще же говоря, торжественная ода не характерна для западной поэзии классицизма (Гюнтер не был классицистом), а тот тип ее, который мы находим у Ломоносова, и своеобразен вообще, и противоречит своим стилем навыкам логической манеры классического рационализма. Иное дело русская поэзия XVIII века после Ломоносова. Повинуясь примеру великого поэта, она выдвинула оду на видное место среди других поэтических жанров, даже в системе классицизма, оформившегося окончательно в творчестве Сумарокова и его учеников; впрочем, на первых порах русские классицисты также не жаловали торжественную оду. Во всяком случае следует признать преобладающий в творческом наследии Ломоносова жанр оды его собственным созданием, включившим в себя, однако, опыт одической поэзии Запада.
Политическая концепция од Ломоносова. Политический государственный характер поэзии Ломоносова вообще и его од в частности ставит вопрос о содержании той политической концепции его, которая позволила ему творить искусство передовое, и все же связанное с деятельностью правительства Елизаветы Петровны. Основой политического мышления Ломоносова была идея «просвещенного абсолютизма», увлекавшая лучшие умы Европы в первой половине XVIII столетия и в значительной мере сохранявшая свое обаяние почти что до самой французской революции 1789 г. Она возникла на базе механического представления о государстве и явилась выражением ограниченности буржуазного либерализма XVIII столетия в Европе. Между тем этот буржуазный либерализм был передовой формой политической идеологии даже в наиболее передовых странах еще в середине XVIII века. Теорию «просвещенного абсолютизма» проповедовали такие люди, как Вольтер; не чужд этой теории был даже Гельвеций. Так же как эти революционеры мысли, Ломоносов думал, что абсолютный монарх стоит выше заинтересованности в делах любой из социальных групп подвластного ему государства, что его власть парит над обществом, над классами.
Сторонники теории «просвещенного абсолютизма» считали, что государственный уклад страны зависит от воли и разума ее главы, монарха-законодателя. Если монарх издает плохие законы или же следует ранее изданным плохим законам, народ страдает и государство бедствует. Но стоит монарху, свободному в своих действиях, ничем не ограниченному, понять подлинные задачи государства, понять, в чем заключается благо народа, и он сможет издать мудрые, хорошие, справедливые законы, и государство будет благоденствовать. Почему же монархи не издают хороших законов? – Потому что они не знают истины, потому что их уловили в свои сети попы-мракобесы или феодалы-угнетатели. И вот задача, поставленная перед собой просветителями XVIII столетия, – открыть глаза не только народам, но и царям. В этом – почетнейшая задача философов, ученых, литераторов. Они должны произвести революцию в умах, ниспровергнуть иго предрассудков. Первыми их учениками должны быть монархи-абсолютисты. Если такой монарх просветится, усвоит учение философов о том, что государство создано для блага народа, то он станет на путь прогрессивных реформ, даст народу свободу, уничтожит власть церкви. Именно эта система взглядов заставляла Вольтера «дружить» с Фридрихом II или поддерживать связь с французским королевским двором до тех пор, пока его не прогнали из Пруссии и из Франции.
