Эрик Эриксон - Детство и общество
Данные Мак-Грегора делают особенно ясным и значительным то обстоятельство, что распад отношений уважения вместе с отсутствием целей для приложения инициативы оставляют неиспользованной и непереключенной инфантильную ярость, до сих пор провоцируемую ранним воспитанием ребенка. Результат — апатия и депрессия. Аналогично этому, без баланса достижимых наград обычай срамить становится просто садистической привычкой, реализуемой скорее из мести, а не ради руководства.
Восприятие взрослого мира как враждебного, понимаемого таким образом, фактически, на основе социальной действительности, видимо, получило мощное подкрепление со стороны проекции внутренней ярости ребенка; именно поэтому окружающая среда изображается не только запрещающей, но и деструктивной, хотя любимые ребенком люди и подвергаются опасности исчезновения или смерти. Здесь я совершенно уверен, что ребенок дакота в наше время проецирует в тех случаях, когда в своем старом мире он отводил агрессивные импульсы. Замечательным примером могла бы быть лошадь, когда-то дружественное животное, которое теперь становится объектом проекции. И в то же самое время образ враждебного хищного зверя, как мне кажется, относится к неадекватному объекту и безнадежно искажается. В эпоху бизонов существовало животное, на котором можно было сконцентрировать все эти рано провоцируемые образы охоты и убийства; в наши дни не существует цели для такой инициативы. Поэтому индивидуум пугается собственной неиспользованной агрессии, и этот страх находит свое выражение в видении им во внешнем мире опасностей, которые не существуют или сильно преувеличены фантазией. В социальной действительности импульсивное и мстительное воровство становится в конечном счете единственным выражением «хватающей и кусающей» свирепости, бывшей некогда верно направленной силой, поддерживающей охотящегося и воюющего. Страх по поводу смерти или потери родных служит, вероятно, признаком того, что домашняя жизнь, при всей ее бедности, представляет остаток когда-то интегрированной культуры; даже как простая мечта реставрации она обладает большей реальностью, чем сама реальность. Тогда вовсе не эта система воспитания как таковая и не ее «репрессивные силы» останавливают развитие ребенка, а то обстоятельство, что в течение последней сотни лет никто не стимулировал интегративные механизмы детского воспитания поддерживать новую многообещающую систему важных социальных ролей, как это делалось прежде, когда индейцы дакота становились охотниками на бизонов.
Мы рады узнать от Мак-Грегора, что разведение крупного рогатого скота индейцами дакота неуклонно развивается наряду с восстановлением почвы и возвращением богатых пастбищ. Однако создание процветающего скотоводческого хозяйства снова потребовало правительственных дотаций, которые, с забывчивым движением истории, утрачивают свой первоначальный характер права по договору и становятся обычной подачкой. Заманчивые возможности промышленности все еще отвлекают индейца от устойчивого сосредоточения на его общинной реабилитации, несмотря на то, что завод предлагает неумелым индейцам только низшие идентичности в американской системе успеха. И все же там, по крайней мере, хорошо платят, причем платят за выполненную работу, а не за сражения, проигранные в прошлом столетии. В конечном счете, при всем уважении и понимании особого положения и натуры индейцев, равно как и при горячем желании их успешной реабилитации, вывод остается неизменным: в долгосрочной перспективе им может помочь только улучшение культурного и политического положения сельской бедноты и небелого населения всей страны. Системы детского воспитания меняются к лучшему лишь в том случае, когда поддерживается универсальная тенденция к такому изменению в более крупных культурных сущностях.
Глава 4. Рыбаки лососевой реки
Для сравнения и создания контрапункта давайте от мрачных «воинов без оружия» перейдем к племени рыбаков и собирателей желудей — индейцам юрок [43], живущим на тихоокеанском побережье.
Сиу и юрок, по-видимому, были диаметрально противоположными в основных формах существования. Сиу кочевали по равнинам и культивировали пространственные концепты центробежной мобильности; горизонтами им служили бредущие стада бизонов и передвигающиеся отряды врага. Юрок жили в узкой, гористой, густо поросшей лесом долине реки и вдоль побережья, где эта река впадала в Тихий океан. Более того, они заключили себя внутри произвольно установленных ими границ замкнутого мира. [44] Индейцы юрок считали, что диск диаметром около 150 миль, разрезанный пополам их рекой Кламат, включал в себя все, что было в этом мире. Они игнорировали остальную часть вселенной и подвергали остракизму как «безумца» или как «выродка» любого, кто проявлял заметную решимость проникнуть в запредельные территории. Юрок молились своим горизонтам, где по их представлению находились сверхъестественные «жилища», откуда щедрые духи посылали им все необходимое для жизни. Это — озеро в верховьях реки (не существующее в действительности), откуда течет Кламат; земля за океаном, где находится дом лосося; область неба, которая посылает оленя, и местность на севере побережья, откуда родом служащие деньгами ракушки. Центробежных востока и запада, юга и севера не существовало. Были «вверх по течению» и «вниз по течению», «к реке» и «от реки»; к тому же, на краю мира (то есть там, где живут соседние племена) действовало эллиптическое «вдалеке и поблизости». Перед нами мир настолько центростремительный, насколько его можно таким сделать.
В этих ограниченных пределах существования имела место крайняя степень локализации. Старый индеец попросил меня подвезти его до дома своих предков. Когда мы приехали, он гордо указал на едва торчащий из земли колышек и сказал: «Вот откуда я родом». Такие колышки сохраняют фамильное имя на века. Фактически, участки территории юрок существуют только под именами — постольку, поскольку история и мифология увековечили их. Эти мифы не упоминают о горных пиках и гигантских калифорнийских мамонтовых деревьях, производящих столь сильное впечатление на белых путешественников; юрок же обычно указывают на ничем не примечательные скалы и деревья как на «источник» событий, чреватых самыми серьезными последствиями. Приобретение и сохранение собственности есть и всегда было тем, о чем индеец племени юрок думает, говорит и молится. Каждый человек, каждое родство и каждый поступок может быть точно оценен и становится предметом гордости или нескончаемого спора. Еще до встречи с белыми людьми у юрок существовали деньги, в качестве которых использовались ракушки разной величины. Индейцы носили их в продолговатых кошелях. Эти ракушки выменивались у другого племени, живущего на удаленной от моря территории. Сами юрок, конечно, никогда не «бродили» поблизости от тех мест на северном побережье, где они могли бы найти такие ракушки в обесценивающем их количестве.
Маленький, строго очерченный мир юрок, разделенный надвое рекой Кламат, имеет, если можно так сказать, «открытый в направлении океана рот» и ежегодно испытывает таинственное явление — приход несметных стай могучего лосося, которые входят в устье (= «рот») Кламата, поднимаются выше сквозь бурные пороги и скрываются в верховьях реки, где лосось мечет икру и погибает. Спустя несколько месяцев его миниатюрные потомки спускаются вниз по реке и исчезают в океане, чтобы через два года, зрелыми лососями, вернуться к месту своего рождения и таким образом завершить свой жизненный цикл.
Индейцы юрок говорят о «чистом» образе жизни, а не о «твердом и энергичном» характере, как это делают сиу. Чистота состоит в непрерывном избегании нечистых связей и осквернения, а также в постоянном очищении от возможного загрязнения. Совершив половой акт или даже переночевав в одном доме с женщинами, рыбак должен пройти испытание «домом потения». Он входит в такой «дом» через «дверь» — овальную дыру обычного размера и предназначения, в которую мог бы пролезть и полный человек. Однако проникнув внутрь, рыбак может покинуть «дом потения» лишь через очень маленькое отверстие, позволяющее только умеренному в еде мужчине, к тому же увлажненному потом от священного огня, проскользнуть наружу. Завершить свое очищение мужчина должен купанием в реке. Совестливый рыбак проходит это испытание каждое утро.
Испытание «домом потения» — всего лишь один пример из серии действий, выражающих образ мира, в котором разные каналы природы и человеческого тела (anatomy) должны содержаться в изоляции друг от друга. Ибо говорится: что течет по одному каналу жизни, питает отвращение к оскверняющему контакту с содержимым других каналов. Лососю и реке не нравится, когда что-то едят в лодке. Моча не должна попадать в реку. Олень будет обходить западню стороной, если оленье мясо так или иначе соприкоснулось с водой. Лосось требует от путешествующих вверх или вниз по реке женщин соблюдения особых ритуалов, поскольку женщины могут менструировать.
