Владимир Жельвис - Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения
Оно, конечно, война есть война, но обратите внимание: никакого отвращения к кровососу в речах солдат нет.
И всё же у нас ситуация всегда была явно лучше именно из-за популярности бань. Европейцы презирали варваров, которые пристрастились к дикому обычаю — мыться в бане. А русские продолжали себе пользоваться этим учреждением и, хуже того, получали от этого большое удовольствие. Они даже придумали особый вид самоистязания — парилку и избиение распаренного тела вениками. Русская парилка до сих пор повергает в ужас изнеженных немцев, англичан и разных прочих шведов. А между тем даже современная медицина соглашается, что наша баня излечивает от многих и многих хворей.
Все, кто жил в деревне, знают, как сельские жители воспринимают поход в баню. Даже подготовка к ней — наносить воду, приготовить дрова, натопить — почти священнодействие. А уж сам процесс и не в последнюю очередь завершение в виде чая или чего-то покрепче…
В городе всё это несколько сглаживается, но и здесь вид распаренной блаженной физиономии с веником под мышкой навевает благостные мысли и желание последовать примеру. У большинства горожан есть ванны, но это, согласитесь, совсем-совсем не то! Настоящие любители ходят в баню с самыми разными вениками, не обязательно традиционными берёзовыми, можно с дубовыми и даже с можжевёловыми! И с собой они приносят бутылочки с самыми разнообразными ароматами, чтобы мучительно жаркий воздух парилки ещё и был напоён запахами.
А западные жители… Одна англичанка купила в России банный веник, решив, что это что-то вроде лаврового листа, и долгое время благополучно клала берёзовые листочки в суп… Слава богу, что хоть не отравилась.
Высший шик в деревне — прыгнуть из парилки в ледяную воду реки, благо баньки обычно стоят недалеко от воды, а зимой можно покататься по снегу. Иностранцы падают в обморок. Вот уж воистину: «Что русскому здорово, то немцу смерть».
Обычная городская общественная баня в одном отношении весьма напоминает бани Древнего Рима. Не роскошным антуражем, нет, скорее, общественной значимостью. Здесь вместо одетых в тоги важных патрициев на скамьях в раздевалке сидят завёрнутые в простыни счастливые мужчины и ведут степенные разговоры о политике и жизни вообще. Этакий клуб по интересам.
А для богатых россиян сегодня созданы настоящие дворцы, символ благосостояния, куда ходить простым смертным не по карману. Здесь уже говорят не столько о жизни, сколько о бизнесе, здесь заключаются серьёзные сделки. Насчёт услуг лиц женского пола деликатно умолчим.
Если угодно, нынешние богатые бани функционально близки церкви: ведь никаких клубов раньше не существовало, и собраться было больше негде. Именно в церкви наши предки встречались, влюблялись, заключали сделки, сходились для решения общих проблем, в специальных трапезных устраивались пиры.
Всё-таки отметим, что сегодня мы не самая аккуратная и чистоплотная нация в мире. Чистота, конечно, залог здоровья, но выше уже отмечалось, что за здоровьем своим следить у нас как-то не очень принято и к врачу мы наведываемся, только когда уж совсем припрёт. Городские помойки можно по грязи и запаху обнаружить задолго до прямого лицезрения соответствующего бака. Многим из нас лень донести до него пакет с мусором, поэтому его можно оставить прямо на дороге, а то и выкинуть из окна на тротуар. Ну чисто как в Париже во времена Людовиков.
Вот к платным туалетам мы, правда, постепенно привыкаем, хотя и сегодня кое-кто искренне возмущается: как, за это надо платить?! И демонстративно удаляется за ближайший кустик.
Немцам этого никогда не понять. Я видел, как хозяйка небольшой лавочки в немецком городке вымыла шампунем витрину магазина, а потом — тротуар перед лавкой.
О РУССКОЙ КУХНЕ
Глава о русской кухне будет самой поэтичной в данной книге, потому что вкусная еда сродни хорошей поэзии, особенно если это русская еда. В доказательство тому можно привести бесчисленные описания всевозможных яств, блюд и трапез, которыми полна русская классическая литература. Взять хотя бы это место из гоголевских «Старосветских помещиков»:
«Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. Как только занималась заря (…) они уже сидели за столиком и пили кофий. (…)
После этого Афанасий Иванович возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне:
— А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?
— Чего бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? Разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков солёных?
— Пожалуй, хоть и рыжиков, или пирожков, — отвечал Афанасий Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками.
За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушёными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдыхаться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни. (…)
После обеда Афанасий Иванович шёл отдохнуть один часик, после чего Пульхерия Ивановна приносила разрезанный арбуз и говорила:
— Вот попробуйте, Афанасий Иванович, какой хороший арбуз. (…)
Арбуз немедленно исчезал. После этого Афанасий Иванович съедал ещё несколько груш и отправлялся погулять по саду вместе с Пульхерией Ивановной. (…) Немного погодя он посылал за Пульхерией Ивановной или сам отправлялся к ней и говорил:
— Чего бы такого поесть мне, Пульхерия Ивановна?
— Чего бы такого? — говорила Пульхерия Ивановна. — Разве я пойду скажу, чтобы вам принесли вареников с ягодами, которых приказала я нарочно для вас оставить?
— И то добре, — отвечал Афанасий Иванович.
— Или, может быть, вы съели бы киселику?
— И то хорошо, — отвечал Афанасий Иванович. После чего всё это немедленно было приносимо и, как водится, было съедено.
Перед ужином Афанасий Иванович ещё кое-чего закушивал. В половине десятого садились ужинать. После ужина тотчас отправлялись опять спать, (…) Иногда Афанасий Иванович (…) стонал.
Тогда Пульхерия Ивановна спрашивала:
— Чего вы стонете, Афанасий Иванович?
— Бог его знает, Пульхерия Ивановна, так как будто немного живот болит, — говорил Афанасий Иванович.
— Может быть, вы бы чего-нибудь съели, Афанасий Иванович?
— Не знаю, будет ли оно хорошо, Пульхерия Ивановна! Впрочем, чего ж бы такого съесть?
— Кислого молочка или жиденького узвару с сушёными грушами.
— Пожалуй, разве так только, попробовать, — говорил Афанасий Иванович.
Сонная девка отправлялась рыться по шкафам, и Афанасий Иванович съедал тарелочку, после чего он обыкновенно говорил:
— Теперь так как будто сделалось легче…»
Прошу прощения за такую длинную цитату, но пусть читатель поверит, сокращать её было мучительно трудно.
Иностранцев впечатляет объём поглощаемой русскими пищи. В одном раннем рассказе Чехова герой, сидя в ресторане, с ужасом видит, как некий господин за соседним столиком пожирает блины. Наш герой решает, что несчастный таким способом решил свести счёты с жизнью, и принимается уговаривать его не делать последний шаг, ибо жизнь прекрасна и т.д. Господин сперва просто не понимает того, что ему говорят, но потом показывает на зал, и герой видит, что не только этот посетитель, но весь зал поглощает пищу в поистине раблезианских количествах.
Русская трапеза без хлеба — нонсенс, сапоги всмятку. «Хлеб всему голова», «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» — это прежде всего про нас, если, конечно, под хлебом в «Отче наш» имелся в виду именно хлеб, а не любая пища. Русские способны макароны есть с хлебом, и разве что блины как-то ещё обходятся без ржаного или пшеничного ломтя.
Сегодня культура хлеба заметно упала. Простой ржаной хлеб вообще встретить можно не чаще, чем лох-несское чудовище. Неудивительно: рожь в русском поле — нынче экзотическое растение. Обычный хлеб в обычном магазине — нечто скучное и невкусное, но знатоки всегда скажут вам, куда надо пойти или поехать, чтобы отведать «настоящего» хлеба.
Но самый невкусный русский хлеб лучше, чем та отвратительная белая вата, которую выдают за хлеб американцы. Если мы и забыли какие-то особенно хорошие рецепты, то в Америке, кажется, вообще не знают, что это такое. И неудивительно, что хлеба они едят очень мало: их хлебом можно питаться только под дулом автомата.
По-прежнему популярны русские блины. Мы поедаем их в объёмах, приводящих иностранцев в священный ужас. Едим их со всем на свете: сметаной, вареньем, мёдом, а если повезёт, с икрой.
Чем севернее живёт народ, чем холоднее у него зимы, тем больше он нуждается в калорийной мясной и жирной пище. Вегетарианцев среди русских немного, большинство из нас хотя бы раз в день должны отведать мяса, хоть в супе, хоть жаркое, хоть в виде колбасы.
