Робер Мюшембле - Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней
Пятый тип порнографических сочинений связан с проблемой брака и войны полов. Сюда входит литература, говорящая о «преступных сношениях», как называется в англосаксонских странах супружеская неверность, а также картинки и сочинения на тему проституции, обретения рогов и борьбы за главенство в домашнем быту, которая во Франции называется «борьбой за право носить штаны». В Англии подобные темы получают особое распространение к концу ХУШ века, в частности, за счет карикатур Ньютона и Вудворда. Карикатура «Кто носит штаны?» Ричарда Ньютона (1794) изображает мощную женщину, опирающуюся на правую ногу, выставленную вперед. Руки в боки, как театральный хвастун, она иронически созерцает безрезультатные приступы ярости хлюпика-мужа, который стоит перед ней с перекошенным лицом в позе незадачливого боксера. Судя по гравюрам, роли переменились. «Замок» Вудворда (ок. 1800) изображает женщину, надевающую на мужа пояс верности. Она резонно предполагает — и очень рада этому, — что теперь он не будет волочиться за служанками25. Что касается проституток, то они вызывают особый интерес у писателей. Их биографии, как правило, заключены в морали-заторские рамки. Именно поэтому Даниэль Дефо счел возможным написать «Молль Флендерс» и «Роксану», а Джон Клеланд — завершить «Фанни Хилл» прославлением супружеской любви. Жизнь куртизанок из высшего света, однако, обладает извращенной притягательностью скандальной хроники. Таковы «Подлинные мемуары знаменитой мисс Марии Браун» (1766), приписанные Джону Кле-ланду в коммерческих интересах26.
Порнографическая волна XVIII века не слишком меняется вплоть до глубокого перелома, связанного с революцией. Она изобилует расхожими клише и стереотипами, в самых смелых книгах господствует двойной стандарт, а сексуальные роли мужчины и женщины, закрепленные в ходе веков, не подвергаются сомнению. Эротическая литература свидетельствует и о том, что сексуальная жизнь вне супружеских уз все больше и больше отодвигается в область дурного тона, испорченного вкуса. Сексуальное подавление становится более скрытым, но и проникает в сознание глубже, чем в предшествующие века. Времена пыток, цензуры, боязни адских мук уходят, и на смену им приходит внутренняя сдержанность. Формы контроля меняются, потому что растущий успех порнографии привел к дискредитации властей, не способных применять на практике свои запреты. Однако основное, приспосабливаясь к потребностям времени-, остается без изменений — это представление о браке как о краеугольном камне общества. Самыми возбуждающими эротическими мыслями становятся те, что позволяют мечтать о дополнительном блаженстве в объятиях проституток или порочных женщин, но исключают крайности всяческих извращений, окруженных запретами, таких как гомосексуализм, оральный и анальный секс, сношения с животными, муки и умерщвление. Англичане немного больше, чем жители континента, поощряют порку. Она даже входит в систему обычных школьных наказаний и по закону 1860 года является «разумным возмездием»; которое родителям разрешено применять к детям. На заседании 5 июля 2004 года 250 голосами против 7 палата лордов отказалась отменить этот закон.
Порнография в литературе и искусстве стала выходом для тех, чья сексуальная жизнь протекает слишком обыденно. И это также объясняет, почему постоянно растет число потребителей подобной продукции. Порнография не уводит читателя слишком далеко от него самого, не выносит его за рамки культуры, но позволяет немного побыть на ее обочине, там, где удовольствие от легкого нарушения приличий сливается с открытием неизведанных чувственных возможностей. Только во время революции некоторые авторы пошли гораздо дальше, вступили на путь описания настоящих извращений. Однако к началу XIX века наполеоновский кулак во Франции и образованные в Англии многочисленные общества
по борьбе с пороком положили конец всем этим поползновениям. Возобновился диалог сторонников супружеской половой жизни как необходимой для продолжения рода, с одной стороны, и любителей более изысканных, более полных или более тривиальных наслаждений, вкушаемых в объятиях порочной женщины перед возвращением к целомудренному супружескому очагу, с другой. Порнографические произведения по большей части поддерживают эту всеобщую двойственность поведения, основанную отныне на естественном законе, медицине-философии, а не на политических или религиозных запретах. Дом Бугр, истощенный в наслаждениях, лишенный существенной части своего естества, стал несчастной жертвой запретов. Он не смог достаточно контролировать себя, противостоять искушениям и ждать, когда дорога по среднему пути приведет его к счастью.
МЕРА СЕКСА
Общество никогда не эволюционирует по всем направлениям сразу. В Англии в XVIII веке одновременно сосуществуют сторонники свободных нравов и пуритане, а рядом с французскими развратниками встают радетели нравственности неменьшего масштаба. То же самое и в следующем веке, когда развитие викторианских представлений о нравственности никак не мешает существовать порнографии, хотя ее все больше порицают. Во времена Вольтера и Хогарта призывы к свободе раздаются повсеместно, но они не меняют глубинных основ культуры. В области наслаждения, где затрагивается как проблема отношений между полами, так и проблема брака, религиозная и нравственная цензура заметно ослабевает. Однако появляются новые формы контроля, то пытающиеся отделить желание от наслаждения, чтобы желание не становилось слишком разрушительным для общества, то выдвигающие новые основания — «научные», медицинские, философские и естественные, — чтобы подтвердить необходимость подчинения женщины мужчине.
Удовольствиям надо предаваться умеренно
На первый взгляд, житель большого города эпохи Просвещения имел достаточно возможностей, чтобы найти удовольствие себе по вкусу. Общество разбогатело, стало более благоустроенным и даже роскошным для людей обеспеченных, в целом все стали лучше питаться, наметился демографический рост. И в Лондоне, и в Париже высшие классы получили доступ к самым разнообразным источникам радости и удовольствий, а нравственные
строгости исчезли. В Англии это произошло после 1660 года вместе с Реставрацией, а во Франции — в 1715 году, когда на смену последним унылым десятилетиям правления Людовика XIV пришли годы праздника. В Лондоне собираются толпы зевак до 100 тысяч человек, чтобы посмотреть на публичную казнь в Тайберне, бой быков или медвежью борьбу. То же происходит и в Париже, где завсегдатаи ходят в кафе, таверны, публичные сады. Ночью предаются темным наслаждениям в многочисленных борделях или местах безудержных гуляний, таких как Хей-маркет, Бэнксайд или КовентТарден. Секс правит галантным обществом. Во времена Регентства он находит свое воплощение в крайне вольных по стилю, а то и просто непристойных сочинениях Гилрея, Роулендсона или братьев Крукшенк. Гедонизм царит в рисунках Хогарта, изображающего целые галереи развратников и гуляк. Азартные игры, пьянство как признак мужественного поведения, сексуальная вседозволенность, столь красочно описанная в мемуарах Сэмюэля Пеписа в XVII веке или Уильямом Хейкеем в XVIII, дополняют картину общества, непрестанно находящегося в горячечном бреду распутства. Любовные похождения воспринимаются всеми снисходительно и не влекут чувства вины. Однако приличия требуют, чтобы язык не был грубым. Он очищается сквозь фильтры образцовой страсти и романтической любви, как это представлено в «Фанни Хилл» Джона Клеланда и в «Жизни и мнениях Тристрама Шенди, джентльмена» (1760-1767) Лоренса Стерна. Вежливость и чувствительность дозволяют говорить об индивидуальных проявлениях страсти, если только они не подвергают явному сомнению установленный общественный порядок. Такова цена за то, что плотское удовольствие
признается потребностью как для мужчин, так и для женщин, особенно в утонченных кругах. Количество борделей продолжает расти (в 1859 году полицией зарегист* рировано по меньшей мере 3 тысячи заведений), но улицам ходят более 10 тысяч проституток (около 80 тысяч к 1859 году). Викторианским строгостям предшествует долгий этап «невероятного жизнелюбия». Язвительное искусство Хогарта точно передает атмосферу времени, как, например, на гравюре «Унылое утро в КовентТарде-не после вечеринки, длившейся всю ночь». Огонь желания еще тлеет около костра и запоздалые гуляки еще тискают и обнимают девушек на пороге «Кофейного дома»: ничто не может охладить похотливый пыл, даже тусклая занимающаяся заря27.
В Париже все точно так же: такой же большой город, и в нем так же сконцентрированы всевозможные удовольствия; когорта проституток ходит по улицам, во всех слоях населения процветает культ чувственности, страсть к игре, выпивке и зрелищам публичных казней: они будоражат кровь гуляк. Эрос и Танатос нерасторжимы в западной культуре, поскольку жизнь коротка — в те времена ее средняя продолжительность была вдвое меньше, чем сейчас, — и к тому же полна превратностей* среди которых венерические и прочие мучительные болезни. Кровь, грязь, боль — вот оборотная сторона медали, но они придают особую цену сиюминутному наслаждению, которое более не сдерживается репрессивными функциями государства, но строится на чувстве беспокойства у тех, кто не чужд религиозным посылам, пусть и ослабленным.
