Умберто Эко - КАРТОНКИ МИНЕРВЫ. Заметки на спичечных коробках
Беззастенчиво применяемый направо и налево, опрос превращается в обычный пропагандистский прием, имеющий к науке не большее отношение, нежели уверения в том, что девять звезд из десяти предпочитают данный сорт мыла. И в беззастенчивом использовании этого приема печать не раз обвиняла Берлускони и его соратников. Но недавно мне попал в руки отчет CENSIS[171] об исследованиях итальянского общественного мнения за 1994 год, и я обнаружил немало удивительного.
Меня нимало не поразило, что за последние два года общее число опрошенных, как по политическим, так и по прочим темам, возросло с 2,54 миллиарда до 5,6. Но я не предполагал, что 73 % этих тестов заказывалось не политическими группировками, а органами печати, и 69,4 % результатов этих опросов попадает на первую полосу, вытесняя последние новости и комментарий к ним. Журналисты, конечно, могли бы ответить, что заказывают свои опросы именно затем, чтобы получить научную альтернативу всяким кустарно проводящимся опросам. Но вот очередной сюрприз. Оказывается, что 84,8 % всех опросов (и среди них огромный процент тех, что заказали газеты) проводятся без какой-либо определенной методики (численность опрашиваемых, техника обработки и т. д.).
Даже непосвященным ясно, что опрос, не раскрывающий своих методологических критериев, ничего не стоит или стоит столько же, сколько выдуманный опрос или рекламное заявление о том, что данный стиральный порошок отбеливает лучше. Хотите — верьте на слово, хотите — нет.
Таким образом, с одной стороны, отдается предпочтение методу прямой демократии, то есть плебисциту «в реальном времени», которым склонны заменять более традиционные системы достижения и проверки консенсуса; с другой стороны, эта новая система не гарантирует объективности; напротив, без всякого стеснения обходит молчанием данную проблему. Наконец, как уже было сказано, опросы такого типа отражают преходящие, довольно неустойчивые эмоциональные состояния, в то время как от научного тестирования мы обычно ждем анализа уже устоявшихся мнений. Таких, какие, мы надеемся, гражданин выражает в кабинке избирательного участка, произведя хотя бы суммарный анализ всех чувств, испытанных за время избирательной кампании, взвесив все «за» и «против».
1995
Седалище сенатора
Мне, как и всем гражданам Италии, теперь хорошо известна форма седалища сенатора Казини[172]. Должен сказать, что это знание ничем не обогатило меня. Сенатор Казини сложен нормально, у него нет никаких внешних дефектов, и можно было представить себе, что и седалище у него обычное. Я задерживаюсь на этой теме не только потому, что она до сих пор муссируется в прессе, но еще и потому, что пару вечеров назад ее затронули в одном телевизионном расследовании, в ходе которого взяли интервью, словно у какого-нибудь героя, у фотографа, коему удалось (слушайте, слушайте!) после долгой, увлекательной охоты заснять профессора Проди[173], когда он купался. В лохани у себя дома, голым, с пистолетиком на виду? Нет, в море: одна голова виднеется из волн, да угадываются ниже семейные трусы.
Что беспокоит меня в этих историях, включая и пляжную? Сенатор Казини не делал ничего дурного, он переодевался в кабинке, как это делают все на пляже. О Проди и говорить нечего. Может быть, фотограф поступает дурно, подсматривая в замочные скважины? Но войдите в положение бедолаги: его ли вина, что он не Роберт Капа, Картье-Брессон, Аведон, Тоскани[174], кто там еще? Он убеждается, что, если он нащелкает сисек и задниц там, где они не выставлены напоказ, ему хорошо заплатят, а то и на телевидение пригласят… Жизнь такого охотника тяжела, да и в обществе его не уважают.
Может быть, виноват тот, кто покупает, а значит, поощряет журналы, где появляются не предназначенные для показа сиськи и задницы? Я бы и тут не стал чересчур морализировать. Здесь даже не вуайеризм (это настоящий спорт: после долгих часов, проведенных в засаде, он или она испытывают законную гордость — того, что предстало их взорам, больше не видел никто) и тем более не порнография, которая хороша, когда возбуждает чувства, — и если можно хоть отдаленно предположить, что кто-то впадет в экстаз при виде седалища сенатора Казини, я попросту не вижу, у кого могло бы разгуляться воображение при виде Проди, погруженного по шею в Средиземное море.
Покупая еженедельники с нескромными фотографиями, мы получаем вполне нормальное удовольствие от развенчания персоны, облеченной властью: кто не ликует, видя, как президент республики (помните Гроски[175]?) падает с кресла в ложе оперного театра. Все исследования комического твердят об этом: если старушка поскользнется на тротуаре, мы ее пожалеем, но если генерал, поднимаясь к алтарю Родины во время церемонии 2 июня[176], споткнется и полетит вверх тормашками, даже святой надорвет себе от смеха живот.
Проблема, наверное, в том, что нормальных людей такие вещи развлекают лишь время от времени, когда попадаются им на глаза, но человеку, который каждую педелю бросается на поиски выставленных на всеобщее обозрение ягодиц, невредно было бы проконсультироваться у психолога. В «Эспрессо» от 28 июля Карло Рипа ди Меана[177] (именно по поводу седалища Казини) заявил, что изображать политиков голыми вполне приемлемо, ибо «у лидера есть человеческие черты, о которых должен знать избиратель». Но что это за «человеческие черты»? Если мы обнаружим, что политик совокупляется more ferino[178] с исполнительницей танца живота, тут перед нами и впрямь, как говорится, предстанет во всей наготе весьма специфическая человеческая черта. Но если сфотографировать политика в его собственном сортире, пока он отправляет большую нужду, это нам ничего не скажет, кроме того, что мы и так уже знали: что оный политик принадлежит к человеческому роду. Вот если бы он, единственный среди живущих, испражнялся через уши — это был бы фурор. И я настаиваю на своем мнении: человек, который покупает еженедельник, дабы удостовериться, что, к примеру, Рипа ди Меана справляет нужду как все простые смертные, может быть, и не совсем ненормальный, но явно не в ладах с окружающим миром.
Исходя из всего этого, можно сказать, что лиофилизированные[179] любители подглядывать тоже имеют право на существование, да и еженедельники подобного толка выходят во всех странах. Проблема в другом. Лично я узрел седалище сенатора Казини вовсе не в «Ева Тремила»[180]: оно мелькало перед моим взором в самых солидных ежедневных и еженедельных итальянских газетах, включая «Эспрессо» от 28 июля. Именно «серьезная» печать распространила седалище сенатора Казини по всем городам и весям, так что оно уже может соперничать с «Вечерним звоном» Милле[181] (согласно статистике, репродукции этой картины появляются чаще всех прочих, опережая даже Джоконду и Венеру Милосскую).
Естественно, беря пример с тех моралистов, которые, если застукать их в борделе, будут говорить, что пришли туда, дабы постичь всю скверну мира, серьезная печать «раскрутила» ягодицы Казини с комментарием, что, дескать, нехорошо было их фотографировать. Но в глубине души редакторы радовались: столько драматических новостей отягощают другие страницы, что нужно как-то и развлечь читателя.
1995
Как дать новость о новости, что новости не подлежат вторичной переработке
Я уже говорил в других «картонках» о привычке, широко распространившейся в итальянской периодической печати, публиковать статьи, в которых объявляется, что в такой-то газете опубликована или будет опубликована такая-то статья. Будто нарочно, «Эспрессо» заранее распространил заявление для печати, где излагалось содержание моей следующей «картонки». Заранее публиковать обзор следующего номера или содержание отдельных статей — обычная практика; читателю журнала А может оказаться полезной небольшая колонка, в которой излагается краткое содержание газеты Б. Но вот накануне выхода «Эспрессо» мне позвонили из другой газеты и попросили высказаться по поводу моей статьи (которая должна была появиться), где я как раз сетовал о том, сколь часто одна газета заимствует статьи, опубликованные в других.
Я, естественно, ответил, что поскольку я критиковал именно эту порочную практику, то и не вижу причины ее поддерживать, а кроме того, довольно-таки странно, что меня просят высказаться по поводу моей же статьи, ибо: (а) глупо повторять по телефону то, что я уже написал (на самом деле позвонивший мне журналист втайне именно на это и надеялся); (б) вряд ли я позволю собеседнику насладиться сенсацией, заявив, будто нагородил в своей статье гору чепухи; (в) было бы вульгарно, если бы я пустился в неумеренные похвалы самому себе. Тогда журналист спросил меня, как это я, сетуя, что газеты заимствуют друг у друга материалы, сам написал статью о газете. Чтобы закончить беседу, я заявил, что человеку свойственно ошибаться. Однако этот эпизод подвигнул меня на то, чтобы разъяснить некоторые вещи, сами по себе элементарные, но не очевидные для всех. Происходит путаница между критикой, неизбежным подхватыванием громких новостей и «заимствованием». Неизбежный подхват происходит, когда специальный корреспондент газеты А сообщает, что найдено золото Донго[182]; очевидно, что газета Б не станет молчать об этой новости, разве, может быть, попытается наверстать упущенное и пошлет своего корреспондента прояснить некие подробности, о которых не говорится в первом репортаже. А критика — это когда Чернини в газете А нападает на статью Белини в газете Б.
