Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь

Между тем даосизм расширил сферу своих интересов, включив медицину (тайные знания в области лекарственных трав), физиологию, космогонию (космические явления толковали, исходя из принципов инь и ян и «пяти элементов»), магию, афродизиаки, заклинания, астрологию, иерархию божеств, красивые легенды. Появились даосские монахи, священники и даже «папа». Таким образом, возникла вполне благопристойная, солидная и популярная религия. Даосизм также включил в свой ареал физическую культуру, особенно искусство кулачного боя, которое, в сочетании с колдовством, помогло поднять восстание «желтых повязок» в конце правления династии Хань. Наконец, даосизм предложил формулу укрепления здоровья с помощью глубокого дыхания, которое также ведет к бессмертию и вознесению на Небо верхом на журавле. Самым полезным словом даосской формулы было ци (воздух, дыхание, дух). Невидимая воздушная субстанция вполне допускала «мистическое» толкование. Понятие ци применялось очень широко — в изучении космических явлений, например комет, в искусстве кулачного боя, в практике глубокого дыхания и даже в сексуальных отношениях между мужчиной и женщиной. Искусство глубокого дыхания прилежно практиковалось (предпочтительно с девственницами) для продления жизни. Короче говоря, даосизм давал китайцам возможность попытаться раскрыть тайны природы.

Буддизм

Буддизм — единственная иностранная религия, ставшая неотъемлемой частью китайской жизни. Его влияние настолько велико, что теперь мы называем детские куклы, а иногда и самих детей «маленькими бодхисаттвами» (сяо пуса), а императрицу Цы Си — «старым Буддой». Богиня милосердия Гуаньинь и смеющийся Будда Милэ (Майтрейя) стали персонажами крылатых выражений. Буддизм оказал воздействие на наш язык, пищу, искусство и скульптуру и принес в Китай ставшие для него характерными пагоды. Он вдохновил нашу литературу, оживил наше воображение. Силуэт бритоголового, одетого в серый халат монаха стал привычной частью панорамы нашего общества. Именно буддийские, а не конфуцианские храмы стали центрами общественной жизни в деревнях и городах. Именно там собираются люди старшего поколения, чтобы обсудить деревенские дела. Там же проводятся ежегодные праздники. Монахи и монахини стали проникать в частную жизнь китайских семей, принимая участие в таких событиях, как празднование рождения детей, похороны и свадьбы, чего никому больше не позволялось делать. Как свидетельствуют китайские романы, мало найдется вдов и девственниц, которых можно было бы обольстить, не прибегая к помощи монахов или монахинь.

Одним словом, буддизм для китайцев значит столько же, сколько религия той или иной страны значит для исповедующих ее людей, т.е. буддизм помогает простым людям, попавшим в беду. В современном Китае буддийские монахи пользуются большей популярностью, чем даосские. На один даосский храм (гуань) приходится десять буддийских (мяо). В 1933—1934 гг. Панчен-лама из Тибета окропил святой водой десятки тысяч людей в Бэйпине (Пекине) и Нанкине, включая бывших и нынешних высокопоставленных сановников Дуань Цижуя и Дай Цзитао, а затем его с почестями приняли руководители местных правительств Нанкина, Шанхая, Ханчжоу и Гуанчжоу. В мае 1934 г. другой буддийский лама — Нола-хутухта, был почетным гостем гуандунского правительства. Он публично утверждал, что может своими заклинаниями защитить местное население от боевых газов противника. И действительно, говорят, он заставил одного генерала повернуть стволы орудий с помощью астрологии и черной магии. Если бы китайский народ понимал, что верный путь противодействия японской агрессии — это современная военная наука, влияние лам не было бы столь велико. Китайский разум здесь спотыкается и обращается к религии. Раз китайская армия не может помочь народу, народ обращается за помощью к Будде.

Буддизм покорил Китай и как философия, и как религия. Философия — для ученых, религия — для простых людей. Конфуцианство же располагает лишь моральной и морализирующей философией поведения, а в распоряжении буддизма — тщательно разработанные логика, метафизика и теория познания. Кроме того, буддизму повезло с переводом сутр, потому что переводчики в свое время создали прекрасную научную традицию. Язык переводов настолько ярок, а аргументация настолько четкая и ясная, что буддизм не мог не увлечь ученых своим философским настроем. Так буддизм стал весьма престижным в ученых кругах, и христианство поныне не может с ним в этом тягаться.

Влияние буддизма было настолько велико, что он трансформировал даже конфуцианство. Со времен Конфуция его последователи занимались лишь исправлением и комментированием текстов своих классиков. А буддизм, как полагают, проник в Китай в I в., и мода на его изучение неуклонно распространялась во времена династий Вэй и Цзинь. Первоначально акцент был сделан на переводы, а позднее в исследованиях появилось и философское содержание (или). В эпоху Сун под непосредственным влиянием буддизма родилась новая философская школа — неоконфуцианство. Хотя оно по-прежнему акцентировало вопросы морали, появились и новые термины — син (природа), ли (разум), мин (судьба), синь (душа), у (материя) и чжи (знание). Тогда пробудился интерес к мистическому трактату «И цзин» («Книга перемен»), который входит в конфуцианский канон. Все конфуцианцы эпохи Сун, в особенности братья Чэн, основоположники неоконфуцианства, глубоко прониклись буддизмом и только затем вернулись к конфуцианству, трактуя его под новым углом зрения. Как говорит Лу Цзююань, постижение истины после длительной медитации стали именовать буддийским термином цзюэ (пробуждение). Буддизм не изменил убеждений ученых, но изменил направление развития самого конфуцианства.

Буддизм оказал столь же мощное влияние на китайских литераторов (в частности, на Су Дунпо), противостоявших ученым-неоконфуцианцам. Су Дунпо порой позволял себе ради собственного удовольствия по-дилетантски поиграть в буддизм. Су Дунпо называл себя цзюйши, т.е. конфуцианцем, живущим в уединении, подобно буддийскому монаху, не принимая, однако, пострига. Такой образ жизни изобрели сами китайцы. Он позволял последователю буддизма жить супружеской жизнью, на время становясь, например, вегетарианцем. Лучшим другом Су Дунпо был образованный монах Фоинь. Они различались лишь разной степенью веры в догматы буддизма, который тогда процветал под защитой императора. Существовало и особое учреждение для перевода сутр, а численность буддийских монахов и монахинь достигла почти полумиллиона. Постепенно Су Дунпо стал весьма влиятелен в литературном мире, и многие известные ученые стали ему подражать. Если они не уходили в монастырь, то могли стать цзюйши, подобно Су Дунпо. В годы смут, смены династий многие ученые брили себе головы и становились монахами — некоторые ради спасения жизни, иные из-за ощущения полной беспомощности в царящем повсюду хаосе.

Вполне оправданно, что в стране, где царит хаос, популярной становится религия, утверждающая тщету и суетность этого мира и предлагающая убежище от страданий и превратностей земной жизни. Мы располагаем экземпляром жизнеописания Лу Лицзина, написанного его дочерью. Лу Лицзин на склоне лет — это было в конце династии Мин и в начале династии Цин — внезапно исчез. Спустя многие годы после разлуки с женой и детьми он в один прекрасный день оказался в Ханчжоу, где намеревался вылечить больного младшего брата. Между тем он отказался навестить свою семью, жившую по соседству. Насколько же Лу Лицзин разочаровался в этой жизни, раз он так поступил!

Однако после прочтения записей его дочери многое становится ясным. Глубина разочарования сопоставима лишь с глубиной его страданий. Лу Лицзина обвинили в соучастии в издании произведения одного автора, которое сочли неуважительным по отношению к маньчжурской династии. Писатель и вся его семья в оковах и под стражей были отправлены в Пекин, в пути они постоянно ожидали казни и поголовного истребления ближайших родственников. Перед отъездом Лу Лицзин принес обет постричься в монахи, если останется в живых. Так он и сделал. В определенном смысле склонность к буддизму была неосознанным актом борьбы против жизни, своеобразным актом мести ей, когда жизнь становится невыносимо тяжкой. Уход в монастырь психологически сродни самоубийству. В конце правления династии Мин многие красивые и талантливые девушки постриглись в монахини из-за превратностей любви, порожденных также и катастрофическими событиями в политической сфере. Политические причины обусловили и пострижение в монахи первого императора маньчжурской династии Цин.