Шапи Казиев - Повседневная жизнь восточного гарема
В Китае среди наложниц устраивались соревнования — нечто вроде фестивалей искусств. В романе «Сон в Нефритовом павильоне» читаем:
«Мне известно, — заговорил князь Шэнь, обращаясь к Яну, — что принцесса привезла трех моих наложниц: две из них бывшие гетеры из Чанъани, третья — дочь простолюдина. Все они несравненно поют и танцуют, сочиняют стихи, ездят верхом и стреляют из лука. Думаю, они не уступят вашим наложницам, князь! Не хотите устроить меж ними состязание?»
Некоторые правители сами не прочь были позабавить свои гаремы. Порой развлечения эти были весьма жестокими. Шехерезада рассказывала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных приказал Масруру-меченосцу снять с Абу-Новаса одежду и привязать ему на спину седло и надеть ему на голову повод и на зад подхвостник и водить его по комнатам невольниц и помещениям женщин и другим покоям, чтобы над ним смеялись, а после этого отрубить ему голову и принести ее. И Масрур сказал: „Слушаю и повинуюсь!“»
Музыка
Одним из любимейших развлечений в гаремах была музыка. Музыкантшами, как правило, были рабыни. Типичный живописный сюжет — лежащая на диване томная красавица, слух которой услаждает не менее симпатичная рабыня-музыкантша.
«И с ним была каирская девушка, — рассказывает «Тысяча и одна ночь», — подобная свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, и лицо ее смущало сияющее солнце: с чарующими глазами, бровями, как изогнутый лук, розовыми щеками, жемчужными зубами, сахарными устами и томными очами; с грудью цвета слоновой кости, втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и бедрами, как сирийские таблицы… И девушка склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком, и пощекотала ее пальцами, и лютня застонала, и зазвенела, и затосковала по прежним местам, и вспомнила она воды, что напоили ее, и землю, на которой она выросла. И вспомнила она плотников, которые ее вырубили, и лакировщиков, что покрыли ее лаком, и купцов, которые ее доставили, и корабли, что везли ее, и возвысила голос, и закричала, и стала рыдать, и запричитала, и казалось, что девушка спросила ее об этом, и она ответила языком нежных звуков».
Музыкальные инструменты упоминаются в сказках Шехерезады очень часто: «…А потом она сказала невольнице: „Марджана, подай нам какие-нибудь музыкальные инструменты“. И невольница отвечала: „Слушаю и повинуюсь!“ — и, скрывшись на мгновение, принесла дамасскую лютню, персидскую арфу, татарскую флейту и египетский канун. И девушка взяла лютню, настроила ее и натянула струны, запела под нее нежным голосом, мягче ветерка и слаще вод Таснима».
Наложницы тоже уделяли музыкальным занятиям и танцам немало времени.
Основными инструментами в гареме были струнные уд (вид лютни) и рехаб, тростниковая флейта, бубен с колокольчиками и глиняный барабан дарабукка, похожий на кувшин с широким горлом, покрытым кожей. Когда музыкантшам удавалось угодить слушателям, те бросали в их бубны деньги, и они наполнялись золотом.
Султан Абдул-Азиз даже завел себе целый оркестр из молодых невольниц. При дворе был и настоящий большой оркестр. Музыку для него писал и им же дирижировал брат известного итальянского композитора Гаэтано Доницетти. Придворный дирижер также перекладывал для своего оркестра популярные европейские произведения.
«Оркестр султана, которым дирижировал брат Доницетти, — писал Жерар де Нерваль, — исполнял очень красивые марши; все инструменты играли одновременно, как это принято в восточной музыке».
Когда один гарем прибывал в другой город в гости к другому гарему, местное начальство могло прислать военный оркестр, чтобы тот развлекал гостей игрой под окнами сераля.
Повсюду в серале стояли «музыкальные часы, исполнявшие арии из итальянских опер. Они были украшены механическими птицами: соловьями, издающими трели, и павлинами, распускающими хвост веером».
У чернокожих рабов были свои развлечения. В Стамбуле существовало особое их сообщество. Отпущенные невольники помогали своим собратьям и устраивали праздники, на которые стекалось множество негров. Они исполняли свои обряды, сопровождавшиеся традиционной африканской музыкой и плясками. Некоторые из их инструментов стали весьма популярными в Турции.
Танцы
Гарем, как и Восток в целом, немыслим без танца. Не умевшая хорошо танцевать одалиска почти не имела шансов понравиться своему господину. Да и где, как не в грациозном танце, девушка могла показать себя во всей красе?
«Одна часть гостей начала петь под аккомпанемент кудума (инструмента, похожего на два маленьких тамбурина, поставленных рядом на пол и ударяемых двумя палочками) и тара или большого тамбурина, — вспоминала Мелек-ханум. — Две гостьи принялись танцевать: они стали одна против другой на некоторое расстояние и сходились и расходились, двигаясь взад и вперед под такт музыки. Танец этот не допускает поднимания всей ноги, а только едва заметное движение нижней ее части. Стан перегибается из стороны в сторону, голова наклоняется то вправо, то влево, руками делаются грациозные жесты, и все позы и движения их во все время продолжения танца исполнены страстности и упоения. Под конец танцы сделались общими, в них приняли участие и старые и молодые: жены кади (судей), накиба (главного законоведа), имама (священника) и многих других важных личностей как военного, так и гражданского ведомств».
Танец живота
Вряд ли найдется другой танец, который производил бы на зрителей более сильное впечатление, чем этот. Увидеть этот танец можно и сейчас. На Востоке его исполняют на сцене, в барах и ресторанах, на палубах прогулочных кораблей и всюду, где бывают туристы. Танец живота — чувственный, и при этом удивительно грациозный — покорил весь мир. Повсюду находятся желающие постигнуть его чарующие тайны и насладиться его пленительным великолепием.
Даже женщин завораживают великолепные извивающиеся фигуры, трепещущие бедра танцовщиц, одетых в вызывающие наряды. А мужчины мгновенно преображаются в султанов, щедро одаривая танцовщиц деньгами, против чего не ропщут и жены.
О восточных танцовщицах слагались легенды. Жертвой их очарования пал даже Иоанн Креститель. Предтеча обличал царя Ирода, который женился на жене своего брата Иродиаде. Тогда царь заключил обличителя в темницу, но казнить не решался из-за его популярности у народа. Мстительная Иродиада искала случая погубить Иоанна, и дочь ее Саломея вызвалась помочь матери. На пиру в честь дня рождения Ирода Саломея плясала так красиво, что ослепила своим великолепием и царя, и его вельмож. Восхищенный Ирод пообещал исполнить любое желание Саломеи, даже если бы она попросила половину царства. Великолепная танцовщица попросила у царя голову Иоанна Крестителя — так научила ее мать. Ирод не отступил от своего обещания, и вскоре голову Иоанна принесли на блюде Саломее, которая и передала ее матери.
День усекновения главы Иоанна Крестителя отмечается христианами 29 августа (по старому стилю). У мусульман Иоанн почитается как пророк Йахья, и голова его покоится, как святыня, в мечети Омейядов в Дамаске.
У танца живота много вариантов: танец с тростью, с миниатюрными цимбалами, бубном, шарфом и др. Одним из редких вариантов считается «Танец семи покрывал», которые исполнительница сбрасывает с себя по мере приближения к кульминации. Вероятно, этот танец связан с описанным выше ритуалом открывания невесты в семи платьях.
«И Ибрахим увидел движения, каких не видал всю свою жизнь, — говорится в «Тысяче и одной ночи», — и Джамила показала в своей пляске диковинный способ и удивительные новшества, так что заставила нас забыть о пляске пузырьков в чаше и напомнила о том, что тюрбаны на головах покосились. И она была такова, как сказал о ней поэт:
Как хочешь, сотворена она, соразмерная,
По форме красы самой — не меньше и не длинней.
И, кажется, создана она из жемчужины,
И каждый из ее членов равен луне красой.
Или как сказал другой:
Плясунья! Подобен иве гнущейся стан ее,
Движенья ее мой дух едва не уносят прочь.
Не сможет стоять нога, лишь только плясать начнет
Она, словно под ногой ее — пыл души моей».
Откуда пришли эти танцы — все еще остается тайной. Это завораживающее яркое зрелище отражает многообразие культур, а вкупе с искусством индийских и африканских танцовщиц наталкивает на вполне определенные выводы. Во всяком случае, в танцах явственны отголоски древних ритуалов, символизирующих природную суть женщины, а страстный язык тела и жестов не требует перевода.
