Елена Коровина - Знаем ли мы свои любимые сказки? О том, как Чудо приходит в наши дома. Торжество Праздника, или Время Надежды, Веры и Любви. Книга на все времена
Так мыслил в рождественский вечер сторож переселенческого барака отставной солдат Семен Дмитриевич, которого все звали просто Митричем.
Сейчас нам трудно понять, где работал Митрич, что такое «переселенческий барак» и почему там дети-сироты.
Бурное переселенческое движение началось в России после отмены крепостного права в 1861 году и продолжалось четверть века. Крестьяне, ставшие свободными, часто не имели ни средств, ни жилья. Они просто вынуждены были куда-то переселяться – не в поисках даже лучшей жизни, а в поисках жизни хоть какой-нибудь. Из средней полосы России люди ехали к Уралу и за Урал – в места не столь заселенные. Для такой бесконечно переселенческой миграции и были построены переселенческие бараки. Там можно было бесплатно отдохнуть, оглядеться и принять решение – пробираться дальше или остановиться. Только вот пути-дороги были трудны, да и средств не хватало. Переселенцы терялись, отставали от родных и даже мерли как мухи. Вот так и выходило, что в переселенченском бараке оказывались ничьи дети – те самые сироты, о которых говорит сторож Митрич. Может, они отстали от родни, а может, их родители умерли в пути. И позаботиться о сиротах было больше некому. А тут Праздник. И ни у одного начальственного чина не кольнуло в душе, что дети даже не увидят и не узнают Рождества. Только старый сторож понял, что это «нескладно», и сказал жене:
« – Надумал я, баба, вот что, – говорил он, улыбаясь, – надо, баба, ребятишек потешить!.. Потому видал я много народу, и наших, и всяких людей видал… И видал, как они к празднику детей забавляют. Принесут, это, елку, уберут ее свечками да гостинцами, а ребятки-то ихние просто даже скачут от радости!.. Думаю себе, баба: лес у нас близко… срублю себе елочку да такую потеху ребятишкам устрою, что весь век будут Митрича поминать!»
Бедные дети подглядывают за елкой в богатом доме. Старинная открытка
Сказать честно, по эмоциональному накалу эта небольшая история про празднование Рождества может сравниться только с пронзительнейшей «Девочкой со спичками» Андерсена. Та тоже не сказка, как и «Елка Митрича», но переживание и даже трагизм, скромная поэзия духа героев, мечта девочки и Митрича о лучшей жизни и Празднике – все это делают истории быта символическими историями, близкими сказке с ее народными символами бытия. Недаром в Интернете «Елку Митрича» часто ищут с определением – «сказка».
Еще этот рассказ чрезвычайно близок по чувствам сострадания и милосердия к «рождественским повестям» Диккенса. Однако есть и коренное отличие – в середине XIX века английский писатель еще надеялся, что сам ДУХ Рождества поможет богатеям-злодеям исправиться и стать добрее. В конце XIX века русский писатель не надеялся на тех, у кого «все хорошо в жизни». Недаром, когда Митрич пошел к церковному старосте попросить огарочков, которые он прикрепил бы к елке, как свечи, староста отказал наотрез:
« – Свечи-то небось перед иконами горели, а тебе их на глупости дать? И как тебе в голову такая дурь пришла, удивляюсь!»
Вот так – зажиточный староста, который торопится на Рождество к своим детям, считает затею Митрича дурью. Но слава богу, есть и другие люди. Церковный сторож, отставной солдат, как и Митрич, тайком сует ему в карман горстку огарочков. Вот вам и свет Господень на елку!
Ее-то Митрич срубил в лесу сам – не поленился сходить. Еще было у него чуток денег – себе хотел гостинец купить. Подумал да и решил взять детишкам конфет. Восемь детей-сирот в переселенческом бараке скопилось – как раз на восемь конфет и хватило.
И вот прикрепили на елку свечки-огарочки, повесили на ниточках конфеты. Мало украшений для такой большой елки, что притащил Митрич из леса.
– Жидко, публика! – сокрушается Митрич.
И ведь чего выдумал! Был у них с женой припасен кусочек колбаски на праздник. Не пожалели, поделили его на десять частей – себе да ребятишкам – и вместе с ломтиками хлеба повесили на елку. Хоть и дорожил Митрич каждым кусочком (ведь раз в год такое покупают), но Праздником он дорожил больше. Свой «подарочек» сторож тоже на елку примостил – бутылочку водочки. А как без нее?
«Как только стемнело, елку зажгли. Запахло топленым воском, смолою и зеленью. Всегда угрюмые и задумчивые, дети радостно закричали, глядя на огоньки. Глаза их оживились, личики зарумянились, и, когда Митрич велел им плясать вокруг елки, они, схватившись за руки, заскакали и зашумели. Смех, крики и говор оживили в первый раз эту мрачную комнату, где из года в год слышались только жалобы да слезы. Даже Аграфена в удивлении всплескивала руками, а Митрич, ликуя от всего сердца, прихлопывал в ладоши да покрикивал:
– Правильно, публика!.. Правильно!»
Праздник в небогатом доме. На елке вместо игрушек – бублик, печенье и крендель. Старшая сестра дарит младшей не дорогой подарок, а дешевенькую игрушку. Открытка 1908 года
Тут и гармоника в ход пошла, благо Митрич и играть и петь умел.
«Дети прыгали, весело визжали и кружились, и Митрич не отставал от них. Душа его переполнилась такою радостью, что он не помнил, бывал ли еще когда-нибудь в его жизни этакий праздник».
« – Публика! Подходи в очередь!
Снимая с елки по куску хлеба и колбасы, Митрич оделил всех детей, затем снял бутылку и вместе с Аграфеной выпил по рюмочке.
– Публика! – воскликнул он наконец. – Свечи догорают… Берите сами себе по конфетке, да и спать пора!
Дети радостно закричали и бросились к елке, а Митрич, умилившись чуть не до слез, шепнул Аграфене:
– Хорошо, баба!.. Прямо, можно сказать, правильно!..
Это был единственный светлый праздник в жизни переселенческих «божьих детей». Елку Митрича никто из них не забудет!» Вот вам и русский Дед Мороз рубежа XIX – XX веков. «Елка Митрича» написана в 1897 году.
Сиротский Дед Мороз, как и сам писатель Николай Телешов, Митрич (Дмитриевич) по отчеству. И между прочим, не раз изображал Деда Мороза на благотворительных елках для сирот, поскольку был высок и носил бороду. Ну чем не сказочный герой?
Вот вам и изготовление ручных игрушек на елку – это не создание гирлянд из разноцветной бумаги, не вырезание серебряного дождика из фольги, не склеивание игрушечных домиков, как в «Детстве Никиты». Тут целое склеивание жизни, когда в Праздник делятся последним.
Вот такая дистанция огромного размера между Рождеством в господской усадьбе («Детство Никиты») и в сиротском бараке для переселенцев («Елка Митрича»). Две возможности празднования. Два взгляда на жизнь. И кто бы мог подумать, военные и революционные вихри нарождающегося ХХ века уравняют ВСЕХ, ибо не будет больше ни для кого вообще никакого празднования Рождества, да и Новый год будет иметь довольно сомнительный статус. И елку, и игрушки, и застолье упразднят как пережиток прошлого. Слава богу, не насовсем! Потому что можно, конечно, запретить народный праздник, но нельзя запретить НАРОДУ думать и мечтать о своем празднике. А мечты все-таки сбываются.
Сейчас Николай Дмитриевич Телешов (1867 – 1957) незаслуженно забытый прозаик. Но в свое время его имя гремело. Он был другом Шаляпина и Горького, Бунина и Левитана. Предки его были крепостными крестьянами. Но дед сумел выйти на откуп и стать купцом. Не миллионщиком, конечно, но дети его получили хорошее образование.
Сам Николай Телешов всю жизнь ратовал за народное образование, создание школ, ведь Россия была малограмотной. Телешов сотрудничал с великим русским издателем Иваном Дмитриевичем Сытиным, который печатал для народа так называемые копеечные книги, то есть ценой всего в копейку, чтобы их мог купить любой.
Между прочим, писатель написал и несколько превосходных сказок – «Зоренька», «Крупеничка» и др. Почитайте – не пожалеете.
После революции Телешов опять же трудился на ниве образования. Москва назвала его своим почетным гражданином. Других званий, правда, он не удостоился за свой свободолюбивый нрав. Только и дали ему власти звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. И то хорошо – ведь он не подвергся репрессиям и умер в 90 лет. Отрадно, что хороший человек прожил такую долгую жизнь.
Серебряное чудо
НОЧЬ МЕСЯЧНАЯ, СВЕТЛАЯ, ДАЛЕКО ВИДНО. ГЛЯДИТ ДАРЁНКА – КОШКА БЛИЗКО НА ПОКОСНОМ ЛОЖКЕ СИДИТ, А ПЕРЕД НЕЙ КОЗЕЛ. СТОИТ, НОЖКУ ПОДНЯЛ, А НА НЕЙ СЕРЕБРЯНОЕ КОПЫТЦЕ БЛЕСТИТ.
Известнейший зимний сказ Павла Петровича Бажова о козлике Серебряном копытце появился в 1938 году во втором томе альманаха «Уральский современник». Естественно, что выход этого зимнего сказа не подгадывался под Рождество. Такого просто и быть-то не могло – Рождество уже двадцать лет как не праздновалось. Просто первый том альманаха вышел в начале года, ну а второй – в конце. Вот и пришлось событие на новогодний рубеж.
Впрочем, и Новый год два десятилетия после революции считался просто календарной датой – началом отсчета нового рабочего и финансового периода. Правда, история запрета новогодней елки началась никак не при большевиках. Да-да, не стоит все списывать на советскую власть!
