Ю. Андреев - Поэзия мифа и проза истории
Язвительный каламбур Эратосфена невольно приходит на ум, когда, открывая журнал или книгу, узнаешь об очередной и — увы! — как и все предыдущие, бесплодной попытке установления точного маршрута скитаний Одиссея. Просматривая обширную современную литературу, посвященную этой неумирающей теме, с удивлением убеждаешься в том, что и сам подход к проблеме и уровень аргументации, используемой защитниками различных точек зрения, — все это мало изменилось по сравнению с временами Страбона и Кратеса. По-прежнему ведут спор между собой две великие школы — «средиземноморская» и «океаническая», решая все тот же вопрос: где плавал Одиссей — по ту или же по эту сторону от Геракловых столпов? По-прежнему слишком много места в системе доказательств спорящих сторон занимают произвольные, ни на чем не основанные домыслы. Не этим ли объясняются те удивительные перемещения по карте, которые происходят подчас с важнейшими эпизодами нашей поэмы?
Создается впечатление, что каждый, кто вновь берется за перо, чтобы писать о географической канве гомеровской «Одиссеи», остается слеп и глух ко всем доводам своих предшественников и прокладывает на карте непременно новый маршрут по своему собственному разумению. Англичанин Эрнле Брэдфорд избороздил на своей яхте воды Средиземного, Адриатического и Эгейского морей, в течение нескольких лет наблюдая за очертаниями берегов, течениями, направлениями ветра, приливами и отливами и сверяя свои наблюдения со свидетельствами Гомера. Весь маршрут Одиссея был прослежен Брэдфордом с точностью чуть ли не до метра. Каждая стоянка его кораблей не только отмечена на карте, но и сфотографирована. Однако спустя несколько лет после выхода в свет книги Брэдфорда («Обретенный Улисс», 1963 год) француз Жильбер Пийо издает еще одну книгу на ту же тему под сенсационным названием «Тайный код «Одиссеи». Греки в Атлантике». В ней он начисто отвергает результаты исследований Брэдфорда, кстати не затрудняя себя их систематическим разбором, и предлагает иную, как утверждает сам автор, совершенно новую интерпретацию гомеровской поэмы. На страницах этого любопытного сочинения читатель сможет узнать, например, о том, что бог ветров Эол имел своей главной резиденцией остров Мадейру в Атлантическом океане, недалеко от берегов Северной Африки, что дикие лестригоны населяли побережье Ирландии, а прекрасная нимфа Каллипсо, так долго удерживавшая у себя Одиссея, квартировала далеко на севере, в холодной Исландии.
Мы сознательно ограничились лишь двумя образцами, выхваченными наугад из неиссякающего потока монографий и журнальных публикаций, в которых так или иначе затрагиваются географические аспекты мифа об Одиссее, чтобы показать читателю, что вопрос, стоящий в заглавии настоящего очерка, все еще далек от окончательного решения. Но тогда нас могут спросить: а есть ли вообще какой-либо смысл в этой непомерно затянувшейся дискуссии? Не пора ли признать поиски следов Одиссея на географической карте такой же погоней за призраком, как, скажем, поиски снежного человека или рассуждения о вкладе космических пришельцев в развитие древнейших цивилизаций нашей планеты? Попробуем ответить на этот вопрос, «направив свое судно, как сказал современный ирландский исследователь Дж. Люс, по среднему пути между Сциллой скептицизма и Харибдой чрезмерной доверчивости».
Если кого и можно упрекнуть в чрезмерной доверчивости, то это, безусловно, приверженцев океанической гипотезы, основы которой были заложены некогда Кратесом из Малла. Дело в том, что в нашем распоряжении нет никаких достоверных данных о греческом мореплавании в Атлантике в период, предшествующий созданию «Одиссеи», то есть до конца VIII века до н. э. Первым греком, которому удалось, да и то случайно, проскочить через Гибралтарский пролив в океан, был, по свидетельству «отца истории» Геродота, некто Колей — корабельщик с острова Самос. Произошло это событие едва ли раньше середины VII века до н. э. — уже много времени спустя после того, как мир узнал о приключениях Одиссея. Правда, задолго до греков, вероятно уже в конце II тысячелетия до н. э., дорога, ведущая в океан, была освоена финикийцами. В своих плаваниях эти опытные и отважные мореходы достигали, как думают некоторые исследователи, Канарских и даже Азорских островов. Им был известен также и Великий оловянный путь, связывавший Средиземноморье с Касситеридами, или Оловянными островами (так древние, по всей видимости, называли Британию). Все эти факты, уже давно известные науке, послужили почвой для достаточно рискованных домыслов о том, что в своей работе над «Одиссеей» Гомер будто бы использовал финикийские источники, заключавшие в себе карты и лоции Западной Атлантики. Высказывалось даже предположение, что «божественный старец», не мудрствуя лукаво, перевел или пересказал какую-то финикийскую поэму, в которой рассказывалось о скитаниях героя в морях дальнего Запада. Конечно, гипотезы такого рода весьма заманчивы. Но кто бы мог, положа руку на сердце, утверждать, что создатель «Одиссеи» знал финикийский язык, как свой родной греческий, или что он был в состоянии без посторонней помощи разобраться в чужеземных лоциях, даже если таковые имелись у него под рукой?
В сравнении с эффектными, но слишком рискованными построениями «океанистов» «средиземноморская доктрина» производит впечатление более солидной и устойчивой конструкции. Средиземноморский бассейн в значительной его части был изучен греками уже в микенскую эпоху (XVI–XII века до н. э. — время, к которому, согласно широко распространенному мнению, восходят предания о Троянской войне и последующих скитаниях Одиссея). Уже в те далекие времена греческие мореплаватели начали осваивать путь на запад к берегам Италии и Сицилии. Не исключено, что их корабли достигали и более отдаленных районов, таких, как Сардиния, Корсика, Испания, Северная Африка. К концу VIII века до н. э., то есть как раз ко времени создания «Одиссеи», греки уже успели прочно закрепиться на берегах Италии и Сицилии, оставив здесь целую россыпь своих городов-колоний. Таким образом, размышляя над рассказом о странствиях Одиссея, Гомер мог опираться на многовековой опыт греческих моряков, чьи корабли с древнейших времен бороздили воды Западного Средиземноморья. И тем не менее даже самый тщательный анализ текста «Одиссеи» не сможет обнаружить в ней сколько-нибудь точных сведений о географии этого района. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно хотя бы бегло проследить маршрут нашего героя по основным его этапам.
Главные приключения Одиссея начались после того, как его корабли застигла страшная буря, когда они огибали всегда считавшийся опасным для мореплавателей мыс Малея — южную оконечность Пелопоннеса. Сильный северный ветер (Борей) заставил эскадру Улисса[29] свернуть с намеченного пути и девять дней подряд гнал ее неведомо куда. Заметим мимоходом, что бесполезно было бы и в этом, и в других сходных случаях пытаться определить, какое именно расстояние прошли корабли Одиссея за это время, — цифры в эпическом повествовании носят почти всегда условно-приблизительный характер, и Гомер говорит о девяти днях здесь и в других местах только для того, чтобы показать читателю, что прошло много времени и был пройден большой путь, но какой именно, не так уж важно. Когда буря кончилась, Одиссей и его спутники оказались в стране лотофагов («пожирателей лотоса»). Цветы (или плоды) лотоса, которыми питались лотофаги, обладали удивительной силой: каждый, кто их отведал, тотчас забывал о своей прежней жизни и хотел только одного — остаться в краю гостеприимных лотофагов, вкушая вместе с ними их сладостную пищу. Исходя из того, что подгоняемые северным ветром корабли Одиссея плыли все время прямо на юг, мы должны искать страну лотофагов где-то на северном ливийском побережье Африки, примерно в районе современного Бенгази, или, быть может, несколько западнее, или, наоборот, восточнее этого места. Рационалистически перетолковывая древний миф о плодах волшебного растения, дарующих человеку забвение, некоторые ученые приходят к выводу, что лотофаги угощали спутников Одиссея плодами дерева джуджуб (одна из съедобных разновидностей лотоса, произрастающая на всем протяжении африканского побережья, от Киренаики до Туниса). Однако сами лотофаги, радушные и изнеженные, мало похожи на воинственных полудиких ливийцев, населявших в те времена северную окраину Африканского континента.
Следующую остановку флот Одиссея сделал у берега циклопов, где героя ожидало одно из самых опасных приключений, стоившее жизни шести его товарищам, которых пожрал свирепый людоед Полифем. Точнее местонахождение этого страшного побережья установить, по-видимому, невозможно. Поэт ничего не сообщает здесь ни о направлении ветра, ни о расстоянии, пройденном Одиссеем от страны лотофагов. Детали же ландшафта, выписанные Гомером с поразительной пластической силой (дикая гористая местность, изобилующая пещерами, плодородная почва, которая в достатке приносит туземцам все необходимое для жизни, обрывистые скалистые берега), дают слишком широкий простор воображению исследователей, что ведет, как и обычно, к крайнему разнобою мнений. Одна из последних локализаций области циклопов, предложенная Дж. Люсом, переносит ее на адриатическое побережье Италии, в зону распространения так называемой апеннинской культуры. Хронологически эта культура совпадает со временем расцвета микенской цивилизации в Греции: Как показывают раскопки, «апеннинцы» были примитивным пастушеским народом, жили в пещерах и занимались по преимуществу скотоводством. Эти дикари, как думает Люс, и послужили прообразом циклопа Полифема и его соплеменников.
