РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция
Ходатайство было отклонено. Великий инквизитор отказался изменить приговор. Льоренте добавляет, что капуцин скончался три года спустя в стенах монастыря, куда был сослан.
Сколь буйным цветом расцвело распутство в среде духовенства к тому времени, когда инквизиции поручили расправиться с ним, можно судить по данным, приведенным X. К. Лиэ. Из них следует, что только в самом Толедо за первые тридцать пять лет деятельности Святой палаты в этом направлении было осуждено сорок два священника, признанных виновными в «соблазнении». Не следует считать, как проницательно отмечает Лиэ, что инквизиторы покрывали преступления своих духовных собратьев – дело в том, что в тех случаях, когда свидетельства вины были налицо, быстрое вынесение обвинительного приговора позволяло церкви избежать широкого скандала.
Завершая эту тему, отметим: статистика Льоренте свидетельствует, что правонарушителями были в основном монахи; количество осужденных церковных священников составляло лишь десятую часть. Однако это не говорит о большей снисходительности по отношению к церковным священникам.
Другим преступлением, впоследствии тоже введенным под юрисдикцию Святой палаты, было ростовщичество. Но в дни Торквемады ни ростовщичество, ни «соблазнение» не находились в ведении инквизиции.
В своих процедурных формах и методах трибунал Святой палаты под ревностным управлением настоятеля Санта-Крус твердо придерживался установок, заложенных Эймерико. В самом деле, «Cartilla», изданное позже в помощь инквизиторам – некоторые положения из него действуют и доныне – и целиком опирающееся на «Directorium», было в качестве приложений присовокуплено к кодексу, провозглашенному Торквемадой и включавшему в себя как уже имевшиеся положения, так и разработанные позднее.
К этим методам мы теперь и обратимся.
Обвиняемый оказывался перед трибуналом, заседавшим в аудиенц-зале Святой палаты, или Святого дома (casa Santa), как стали называть здания, занимаемые службами инквизиции.
Суд состоял из инквизитора, назначенного Торквемадой, ординария (судья епископства в духовных делах), финансового инспектора и секретаря, в чьи обязанности входило фиксировать все, что выяснялось на дознании. Они рассаживались за столом, на котором возвышалось распятие, установленное между двумя свечами, и лежало Евангелие, предназначенное для принесения клятвы обвиняемым.
После приведения к присяге у арестованного спрашивали его имя, место рождения, подробности о семье и название прихода, в котором он состоял. Затем ему в общей, неконкретной форме задавали вопрос о том, что он может рассказать о своих проступках.
Пенья советует инквизиторам не использовать четких, определенных вопросов, дабы не подсказывать обвиняемому ответы. Кроме того, конкретный вопрос позволял обвиняемому ограничиться ответом по сути его, тогда как расследование, проводимое с помощью вопросов, сформулированных в неопределенной, обшей форме, нередко приводило к тому, что обвиняемый проговаривался о неизвестных еще преступлениях или лицах, до сей поры не заподозренных.
Очевидно, с той же целью схолиаст предлагает спрашивать у обвиняемого, знает ли он, за что его арестовали, и кого подозревает в доносе; инквизиторам рекомендовалось также задать вопросы о том, кто является духовником обвиняемого и давно ли он ходил к исповеди в последний раз. Ответ любого из тех, кто втайне отступил от веры или хотя бы пренебрежительно относился к соблюдению христианских обычаев, непременно разоблачит его и еще раз подтвердит тяжелейшее подозрение в ереси.
Далее Пенья предписывает инквизиторам проявлять осторожность, дабы не позволить обвиняемым ускользнуть от их расспросов, и не поддаваться воздействию их доводов или слез, ибо еретики чрезвычайно изобретательны в сокрытии своих преступных заблуждений.
Эймерико перечисляет десять различных методов, используемых еретиками в стремлении обмануть инквизиторов. Эти методы – скорее личное знание Эймерико коварства священников, чем опыт, накопленный при разоблачении хитростей еретиков. Словом, инквизиторы вполне могли бы использовать подобные уловки, если бы случилось невероятное и сила закона оказалась на стороне еретиков.
Он рекомендует отвечать вероломством на вероломство – «ut clavus clavo retundatur» («клин клином вышибают» (лат.)) – и оправдывает использование лицемерия и даже заведомой неправды, отстаивая право инквизиторов сказать: «Cum essum astutus dolo vos cepi!» («хитрость присуща даже луку, исподтишка вызывающему слезы (лат.)); рекомендует противопоставить десяти хитроумным методам коварных еретиков десять особых правил, которые застанут их врасплох и вконец запутают.
Эти правила и комментарии Пеньи к ним заслуживают подробного ознакомления, поскольку позволяют нам понять дух средневековой церкви.
Итак, повторными допросами от обвиняемого следует добиться ясных и точных ответов на поставленные вопросы.
Если обвиняемый решительно не сознается в своем проступке, инквизитору надлежит обратиться к нему с величайшей мягкостью, давая понять, что суду все известно, излагая это приблизительно так:
«Видишь, я жалею тебя – того, кто ошибся из-за своей доверчивости, чья душа погибает; ты согрешил, но еще больший грех лежит на том, кто вовлек тебя в это заблуждение. Потому не принимай на себя грехи других и не выставляй себя главарем в делах, в которых ты был всего лишь соучастником. Поведай мне правду сам, ведь, как ты понимаешь, мне уже известны все обстоятельства дела. Тем самым ты сможешь не уронить свою репутацию, а я смогу быстрее отпустить твои грехи и освободить тебя, и ты сможешь возвратиться домой. Скажи мне, кто руководил тобой, – ведь сам ты не замышлял зла и был введен в заблуждение».
Речами такого рода, звучавшими примирительно и успокаивающе, инквизитор создавал впечатление, что суть проступка известна суду, и приступал к расспросам о частностях.
Пенья добавляет и другую формулировку, которую, по его словам, использовал фра Ивон:
«Не бойся признаться во всем. Ты, должно быть, думал, что они – добрые граждане, обучающие тебя полезным вещам, и доверчиво внимал им… Ты с наивной простотой тянулся к людям, в доброту которых верил и за которыми не знал дурных поступков. Случается, и более мудрые люди допускают ошибки в подобной ситуации».
От несчастного добивались самообличения, на время спрятав под мягкой бархатной перчаткой холодную сталь руки.
В том случае, если представленные на еретика свидетельские показания не обеспечивали безоговорочного признания виновности, инквизитор вызывал его в суд и вел допрос наугад. Если обвиняемый отрицал свою вину, инквизитору рекомендовалось на несколько минут прервать беседу, полистать страницы протоколов и сказать:
«Совершенно очевидно, что ты утаиваешь правду; тебе следует оставить лицемерие».
Из этого обвиняемый мог сделать вывод, что его прегрешения известны и что за эти минуты инквизитор отыскал в документах доказательства вины.
Если подсудимый продолжал упорно отрицать свою причастность к преступлению против веры, инквизитору рекомендовали, держа документы в руках, изобразить на лице удивление и воскликнуть;
«Как можешь ты отрицать это? Неужели ты полагаешь, что мне это не известно?»
Затем ему следовало вновь внимательно посмотреть в документ, будто перечитывая его, и заявить:
«Я был прав! Теперь отвечай – ты же понимаешь, что правда мне известна».
Инквизитор должен остерегаться углубляться в детали, чтобы не выдать обвиняемому своего неведения. Ему следует говорить общими фразами, не касаясь частностей.
Если обвиняемый по-прежнему упорствует в отрицании своей вины, инквизитор может сказать ему, что скоро отправится я поездку и не знает, когда вернется. Сделать это рекомендовалось приблизительно в таких выражениях:
«Видишь сам, я жалею тебя и хочу, чтобы ты сам рассказал мне правду, ибо беспокоюсь о тебе и забочусь о скорейшем завершении дела. Но поскольку ты упрямишься, отказываясь сделать признание, мне придется оставить тебя за решеткой, в кандалах, до моего возвращения – к сожалению, я вынужден на некоторое время уехать и не знаю, когда вернусь».
Если обвиняемый по-прежнему отрицал свою вину, инквизитору следовало продолжать допросы, пока тот не сознается или, запутавшись, не допустит противоречий в своих показаниях. Если же в показаниях возникнут несоответствия, этого достаточно, чтобы подвергнуть его пытке и, может быть, вырвать признание. Ведь при частых допросах трудно придерживаться одинаковых ответов. Поэтому повторением вопросов по одному и тому же поводу легко добиться несовпадения в ответах: едва ли человеку, кто бы он ни был, удастся избежать неточностей.
Здесь мы вновь сталкиваемся с чрезвычайно растяжимым понятием инквизиторской чести. Буквы закона следовало твердо придерживаться во всех процессах, но дух его можно было обходить любыми способами, если то казалось целесообразным. Как говорилось, применение к подследственному пытки допускалось лишь при определенных условиях, одним из которых была противоречивость его показаний. Этому правилу инквизиторы следовали с особой тщательностью и, не испытывая угрызений совести, добивались цели путем обмана, умышленно запутывая подследственного.
