Ирина Сироткина - Классики и психиатры
В России первая частная лечебница для душевнобольных была основана в 1830 году, когда доктору медицины и хирургии Ф.И. Герцогу после двух лет хождения по инстанциям удалось получить на это разрешение. В 1831 году в лечебнице находилось восемь человек: шесть мужчин и две женщины52. В частных лечебницах один служитель приходился на одного-двух больных, медсестра — на 4–7 больных, врач наблюдал 10–14 пациентов, а в палате находилось не более двух человек. Это делало ненужным наказания и меры стеснения — цепи, смирительные рубахи, хотя в общественных больницах они применялись еще долгие годы53. В правилах предписывалось «с призреваемыми вообще обходиться возможно более кротко», а для развлечения «доставлять им приличные занятия». Московская публика вообще имела обыкновение приходить в дома умалишенных поглазеть на больных, но в частной лечебнице такие посещения не дозволялись.
Наследники Герцога — В.Ф. Саблер (он заведовал лечебницей сорок лет, вплоть до своей смерти в 1871 году), Корсаков, Сербский и Баженов — сняли решетки с окон и перестали запирать палаты на ключ. Так называемая система нестеснения не только дала больше свободы и комфорта пациентам, но и создала лучшие условия для клинических наблюдений. Корсаков заметил: если условия психиатрической больницы унифицируют пациентов и тем самым способствуют обобщению, то более разнообразные условия содержания в частных клиниках дают возможность наблюдать случаи, которые без этого могли бы остаться незамеченными. Не случайно клиника Герцога была первым психиатрическим заведением, в котором появились «скорбные листы» — истории болезни пациентов.
В 1886 году в Москве было уже семь частных лечебниц с более чем 170 местами для пациентов, а всего в России насчитывалось 13 лечебниц с 400 койками — что, конечно, было лишь малой долей от общего числа призреваемых в домах умалишенных, примерно 6–7 %. К 1907 году в Москве было открыто 17 новых частных заведений для нервно- и душевнобольных и алкоголиков, рассчитанных на более чем 300 пациентов, а в следующее десятилетие (с 1907 по 1917-й) — еще 18 лечебниц и санаториев на более чем 350 мест. В 1911 году из 266 специа-листов-психиатров примерно одна треть работала в лечебницах (44 врача) или была занята частной практикой (37 врачей). Большинство (27 и 34 соответственно) работали в Москве, наиболее богатой потенциальными клиентами54. Николай Осипов свою карьеру психиатра также начал в лечебнице Герцога, куда его пригласил Баженов в 1906 году. Проработав там год, он перешел в другую частную клинику, но вернулся в 1910 году, а с началом войны, когда Баженов и другие старшие врачи покинули клинику для фронта, стал ее заведующим55.
Расцвет частных лечебниц требовал идейной разработки этого нового для русской психиатрии дела. В 1886 году Корсаков сделал доклад об устройстве частных лечебниц в кружке невропатологов и психиатров при университетской клинике. Он говорил о том, что эти учреждения отличаются от общественных больниц не только и не столько большим комфортом и лучшим уходом за больными, но и «особым строем, который почти невозможен в общественных заведениях и который может иметь благоприятное действие на душевнобольных». Он имел в виду «семейный» характер лечебницы, имеющий многие преимущества. Подобно тому как в семье «мелкие заботы и мысли одного члена о другом… дают душе содержание и не дают чувствовать душевной пустоты», семейный характер отношений в лечебнице способен лучше заполнить время больного и поддержать «здоровые свойства его души».
Для того чтобы в лечебнице существовало подобие семейных отношений, утверждал Корсаков, необходимо присутствие женщины. Женщина составляет «центр этого общежития», оказывая больному мелкие услуги, которые так сближают с человеком и на которые у врача, как правило, нет времени. Объединяющую роль женщины Корсаков, видимо, открыл на собственном опыте: в лечебнице Герцога эту роль играла владелица клиники М.Ф. Беккер. Она пережила Корсакова, став советницей и товарищем и для его преемника Сербского56. С «бабушкой русской психиатрии», как называли ее в среде московских врачей, охотно общались психиатры следующего поколения, в том числе отошедший от Сербского П.Б. Ганнушкин (известны его письма Марии Федоровне, которые он писал во время своих отлучек из Москвы). Мужчина-врач — глава такой «семьи»; и персонал, и больные смотрят на него как на руководителя, так что «обыкновенно даже небольшое внимание врача ценится больным очень высоко»57.
Корсаков рекомендовал устраивать для душевно- и нервнобольных раздельные лечебницы. «Нервными» в то время называли очень разнородную группу — от страдающих так называемыми общими неврозами без органической основы — эпилепсией, истерией, неврастенией — до людей с «расшатанными нервами», переутомленных, раздражительных. Именно в этом широком смысле употреблял термин «нервный» профессор неврологии Московского университета В.К. Рот. Ратуя за открытие санаториев для нервнобольных, он говорил: «Редкий из нас может похвастаться тем, что не страдает или не страдал тем или другим неврозом. Каждый из нас может не нынче-завтра обнаружить ряд неврастенических или истерических симптомов, повышенную впечатлительность, утомляемость, заболеть мигренью, головной болью»58.
«Нервной» была названа сама эпоха fin de siecle. Журналисты и психиатры признали неврастению болезнью эпохи, убеждая публику в том, что психика современного человека страдает под напором цивилизации. О соответствии с новой модой даже Гамлет был признан неврастеником59. Дух времени играл на руку психиатрам. Согласно действующему в России с начала XIX века законодательству, душевнобольными признавались «безумные» (т. е. больные с младенчества) и «сумасшедшие» (заболевшие в течение жизни), которые представляли опасность для общества и самих себя60. За этими рамками оставалось еще много болезней, которые психиатры хотели включить в круг своей компетенции. Категория нервных болезней и позволяла госпитализировать тех, кого в «желтые дома» не принимали.
Еще 1828 году приехавший из Риги врач Ханс-Иоганн JIo-дер открыл в Москве «заведение искусственных минеральных вод», где до 125 пациентов лечились не только водами, но также прогулками, музицированием, чтением и беседой. Москвичи видели пациентов Лодера постоянно праздными, прогуливающимися в саду; с тех пор знакомое всем слово «лодырь» — немного измененное имя владельца заведения — вошло в русский язык. Лечение отдыхом, покоем, беседой — своего рода психотерапия — сначала воспринималось как несерьезное, пустое занятие, но уже несколько десятилетий спустя в Москве в конце XIX века открылось 40 частных психиатрических лечебниц и санаториев61. В основном они были рассчитаны на состоятельную публику, однако в начале века возникла и идея «народных санаториев», подобных открытому в Германии в 1900 году Haus Schonow, а также другие проекты организации психотерапевтической помощи небогатым людям.
Лечебницы для нервнобольных были созданы по образцу не общественных психиатрических заведений, а частных клиник внутренних болезней, которые продавали свои услуги не семье пациента, а ему самому. В лечебницы для нервнобольных пациенты с психиатрическими диагнозами, как правило, не принимались (исключение допускалось лишь в том случае, если помещение позволяло содержать их отдельно от других больных). Это делалось и для обеспечения оптимального режима, и для привлечения пациентов. Оказавшись более зависимыми от своих пациентов, психиатры конца века строили свои взаимоотношения с больными иначе, чем альенисты. Они придерживались более индивидуального подхода к лечению и не решались стигматизировать своих клиентов, помещая их рядом с психиатрическими больными. Лечебницы и санатории для нервнобольных предоставляли более свободный режим; их целью было «развивать нормальные интересы больного». Руководство ими требовало иных личных и профессиональных качеств, чем руководство лечебницей для душевнобольных62. Круг их клиентов был максимально широк: выздоравливающие после душевных заболеваний, «невротики», наркозависимые, пациенты с «нервным переутомлением»63. Рост общего числа частных клиник на рубеже веков и был главным образом связан именно с появлением новых заведений для нервнобольных — санаториев, стационарных лечебниц и амбулаторий для приходящих посетителей.
Один из первых нервных санаториев в России — санаторий «Бережки» — был открыт в 1887 году в Подмосковье доктором А.А. Яковлевым и приват-доцентом Московского университета А.А. Токарским. Примерно в то же время было основано заведение М.Я. Дрознеса в Одессе, в котором к 1891 году уже была накоплена статистика, позволяющая судить об эффективности санаторного лечения64. На рубеже веков было открыто еще несколько загородных лечебниц: А.М. Коровина для алкоголиков (1898), М.Ю. Левенштейна для алкоголиков, нервно- и душевнобольных (1901), М.Ю. Лахтина для нервно- и душевнобольных (1904–1905) и др. Затем наступила эра санаториев: «Надеждино» (1905; врач Н.Ф. Пупышев), «Сокольники» (1906; врачи С.Б. Вермель и Н.В. Соловьев), «Всехсвятский» (1908; врачи Н.Е. Осипов, П.Б. Ганнушкин, А.С. Шер и др.), «Подсолнечный» (1912; врачи М.М. Асатиани, И.П. Лобанов, И.Е. Поляков), санаторий для душевнобольных, алкоголиков и наркоманов П.И. Карпова и А.П. Ратнер (1913), санаторий «Крюково» для нервных и переутомленных (около 1912 года) и другие65. Война, а затем революция остановили этот всплеск.
