Юрий Виленский - Доктор Булгаков
«Я написал в Грачевку и вежливо напомнил о том, что на N-ском участке полагается и второй врач.
Письмо на дровнях уехало по ровному снежному океану за сорок верст. Через три дня пришел ответ; писали, что, конечно, конечно… Обязательно… но только не сейчас… никто пока не едет…»
Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Ведь больше половины русских врачей находились в армии. Те, кто оставался в тылу, несли непомерную нагрузку, обеспечивая тем не менее основной принцип общественной медицины — общедоступность.
И вот выдается замечательный денек, вьюга вертит и крутит, словно черт зубным порошком балуется. Доктор месяц не мылся и решает улучить момент.
«(…) Записка вам, доктор, — пискнула Аксинья в скважину.
— Протяни в дверь.
Я вылез из корыта, пожимаясь и негодуя на судьбу, и взял из рук Аксиньи сыроватый конвертик.
… «Уважаемый коллега (большой восклицательный знак). Умол… (зачеркнуто). Прошу убедительно приехать срочно. У женщины после удара головой кровотечение из полост… (зачеркнуто)… из носа и рта. Без сознания. Справиться не могу. Убедительно прошу. Лошади отличные. Пульс плох. Камфара есть. Доктор (подпись неразборчива)».
«Воспаление легких у меня, конечно, получится. Крупозное, после такой поездки. И, главное, что я с нею буду делать? Этот врач, уж по записке видно, еще менее, чем я, опытен…»…
Размышляя таким образом, я и не заметил, как оделся. Одевание было непростое: брюки и блуза, валенки, сверх блузы кожаная куртка, потом пальто, а сверху баранья шуба, шапка, сумка, в ней кофеин, камфара, морфий, адреналин, торзионные пинцеты, стерильный материал, шприц, зонд, браунинг, папиросы, спички, часы, стетоскоп. (Обратим внимание на подробное профессиональное описание, которое мог сделать только разъездной врач. — Ю. В.).
… В спальне был полумрак, лампу сбоку завесили зеленым клоком. В зеленоватой тени лежало на подушке лицо бумажного цвета. Светлые волосы прядями обвисли и разметались. Нос заострился, и ноздри были забиты розоватой от крови ватой.
— Пульс… — шепнул мне врач.
Я взял безжизненную руку, привычным уже жестом положил пальцы и вздрогнул. Под пальцами задрожало мелко, часто, потом стало срываться, тянуться в нитку… Я успел обломать конец ампулы и насосать в свой шприц желтое масло. Но вколол его уже машинально, протолкнул под кожу девичьей руки напрасно.
Нижняя челюсть девушки задергалась, она словно давилась, потом обвисла, тело напряглось под одеялом, как бы замерло, потом ослабело. И последняя нитка пропала у меня под пальцами» {66}.
Рассказ «Вьюга», посвященный поездке врача из Мурьева на помощь менее опытному коллеге (оказывается, оба они «похожи на два портрета одного и того же лица, да и одного года»), очевидно, воссоздает историю вызова доктора Булгакова в село Высокое, входившее в Гривскую волость, вблизи которого располагался и хутор Гришково (возможно, названный в рассказе «Пропавший глаз» Грищево). В Высоком и находилось имение Шереметево (во «Вьюге» Шалометьево). Оно принадлежало графу А. Д. Шереметеву — потомку старинного дворянского рода, известного со времен Дмитрия Донского. Бабушкой его была актриса П. И. Ковалева-Жемчугова, бывшая крепостная, по завещанию которой в Москве был построен странноприимный дом (теперь в этом здании — институт им. Н. В. Склифосовского).
Во исполнение завещания матери А. Д. Шереметев открыл в Высоком больницу и богадельню. По своей инициативе он организовал здесь двухклассное училище, народную библиотеку и пожарную команду. Вспомним, что и во «Вьюге» врача в Шалометьево и обратно везет пожарный.
В ночной вьюге и происходит поединок с волчьей стаей. Введя морфий жениху погибшей девушки, дождавшись, пока он заснул (помощь такого рода при психическом стрессе всегда необычайно важна), врач собирается обратно в свою больницу. В поле нехорошо, врача уговаривают заночевать в Шалометьево, но в больнице тяжелые больные, нуждающиеся в постоянном наблюдении.
Санки трогаются. Весь мир свился в клубок, п его трепало во все стороны. Дорога пропадает, врач с возницей находятся в поле уже около четырех часов. Доктор и пожарный меняются местами, чтобы в бешеной метели вывести уставших лошадей на дорогу. Внезапно кони дернули и заработали ногами оживленнее… «По правой руке я вдруг различил темную точку, она выросла в черную кошку, потом еще подросла и приблизилась. Пожарный вдруг обернулся ко мне, причем я увидел, что челюсть у него прыгает, и спросил:
— Видели, гражданин доктор?.. (Выражение «гражданин», несомненно, относится ко времени после февральской революции 1917 г. — Ю. В.).
… Лошади всхрапнули и понесли. Они взметывали комьями снег, швыряли его, шли неровно, дрожали.
И у меня прошла дрожь несколько раз по телу. Оправясь, я залез за пазуху, вынул браунинг и проклял себя за то, что забыл дома вторую обойму… Я обернулся и увидел совсем близко за санями вторую четвероногую тварь. Могу поклясться, что у нее были острые уши и шла она за санями легко, как по паркету. Что-то грозное и наглое было в ее стремлении. «Стая или их только две?» — думалось мне…..
— Держись покрепче и лошадей придерживай, я сейчас выстрелю, — выговорил я голосом, но не своим, а неизвестным мне.
… Мне сверкнуло в глаза и оглушительно ударило. Потом второй раз и третий раз… Я наконец справился с тяжелой овчиной, выпростал руки, поднялся. Ни сзади, ни с боков не было черных зверей» {67}.
Только мужество врача спасло его и пожарного. Волнение пережитого переполняет его, на вопрос о том, удалось ли спасти девушку, доктор отвечает равнодушно. Однако на самом деле он продолжает думать о смерти в Шалометьево. Врач вынимает том хирургии, хочет посмотреть раздел о переломах основания черепа, но сон охватывает его. Да, такова эта профессия. И в этом великолепном рассказе также есть не только картина врачевания, но и образ самого Булгакова.
Подчеркнем, что перед нами действительно штрихи непосредственно пережитого Михаилом Афанасьевичем. Вот строки из воспоминаний Н. П. Ракицкого «Встречи с М. А. Булгаковым», опубликованных в журнале «Дружба народов» (1990, № 3). Они относятся к 1916 г., когда Н. 11. Ракицкий, ученый-агроном по профессии, занимался на Смоленщине обеспечением земств фуражом для эвакуированного из западных губерний скота.
«Мы виделись с ним (Михаилом Афанасьевичем. — Ю. В.) в г. Сычевке неоднократно. Тут я узнал от него, что он был в имении Высоком (Сычевского уезда), принадлежавшем графу Шереметеву, где произошел несчастный случай с дочерью управляющего этим имением. Случай, послуживший Булгакову впоследствии материалом для рассказа «Вьюга»». «— Умерла, — сказал я на ухо врачу.
Белая фигура с седыми волосами повалилась на ровное одеяло, припала и затряслась…»
Во «Вьюге» врач сразу же уезжает в больницу, к больным тифом. На самом деле Михаил Афанасьевич не покинул несчастных родителей погибшей девушки. «Когда дочь ее скончалась, — пишет Н. П. Ракицкий, — с матерью случился сердечный приступ, и управляющий попросил врача остаться у них хотя бы на один день».
Мы вслушиваемся во внутренний монолог автора: «У меня похолодело привычно под ложечкой, как всегда, когда я в упор видел смерть. Я ее ненавижу…… Тотчас выплыл зеленый лоскут на лампе и белое лицо. Голову вдруг осветило: «Это перелом основания черепа… Да, да, да… Ага-га… Именно так!» Загорелась уверенность, что это правильный диагноз. Осенило. Ну, а к чему? Теперь не к чему, да и раньше не к чему было. Что с ним сделаешь! Какая ужасная судьба! Как нелепо и страшно жить на свете!» {68}. Конечно же, смоленский цикл Булгакова имеет прямое отношение к медицине. «Отечественная литература испокон веку заменяла и церковь, и адвокатскую контору, и благотворительную организацию, а кабинет психиатра», — заметил писатель В. Максимов. Можно добавить, что «Вьюга», «Стальное горло», «Звездная сыпь», «Полотенце с петухом» — это и кафедра нравственности.
Бесспорно, на далеком своем участке, а до этого во фронтовом госпитале Михаил Афанасьевич как врач прошел богатейшую школу. И все же есть ли здесь прямое влияние па его творчество, в чем оно преломилось — вот вопрос, на который нельзя не попытаться дать ответ. Ведь в гряде литературных имен, отражающих вклад писателей-врачей в мировую сокровищницу культуры, произведения Булгакова — не одинокие вершины. Среди его европейских современников медицинский путь прошли Луи Буссенар и Сомерсет Моэм, Агата Кристи и Жорж Сименон, Карло Леви и Фридрих Вольф, Владислав Ванчура и Тадеуш Бой-Желенский. Однако ясно, что сюжеты и образы, обусловленные этой гранью их биографий, для них вторичны. В сравнении с ними Булгакову неизмеримо ближе сущность медицины. Его смоленские рассказы — в определенной мере прямой отклик на участь больного, ясное и точное зеркало моральных и профессиональных проблем медицины.
