Ольга Порошенко - Оптимистическая трагедия одиночества
В рамках метафизического прочтения одиночество можно понимать как радикальный выход в отрицание всех бед, всех границ и вообще всякого интереса, кроме самого одиночества. В одиночестве нет ничего, что соответствовало бы какой бы то ни было коммуникабельности. Одиночество изначально содержит в себе силу, позволяющую быть одиноким, не вступать в связи с другими людьми. Одинокий человек не способен беспокоиться о нуждах себе подобных, это суверенное в своем одиночестве существо, которое никому ничем не обязано. Одинокий человек шаг за шагом приходит к полному, законченному отрицанию всего того, что не является им, и в конечном счете, – к отрицанию самого себя. Такова трактовка одиночества у маркиза де Сада. Значит, одиночество субстанционально, одиночество заложено в фундаменте мира. Следовательно, ни о каком серьезном избавлении частей мира от одиночества помимо избавления от одиночества самого мира не может идти речи. Каков может быть выход мира из одиночного заключения? Это вопрос, на который вся классическая онтология не знает ответа.
Когда мы говорим об одиночестве, то обязательно должны различать: одиночество одинокого и одиночество-вне-одинокого. Уместно ли вообще сопоставлять психологически и социально мотивированное одиночество и одиночество трансцендентального субъекта? Левинас называет трансцендентального субъекта одиноким для того, чтобы ввести в мышление экзистенциальную проблематику, позволяющую ему в реальном, «живом» человеке мыслить то, что, принадлежа этому человеку, вместе с тем выходит за его пределы, трансцендирует его. Куда? В бытие сущего, которое структурировано как «Другой».
Согласно Н. Бердяеву, «Я» – прежде всего существующий. «Я» принадлежит к порядку существования. «Я» не принадлежит к миру объективированному. «Я» изначально и первично. Сознание ему присуще так же, как и бессознательное. Первично «Я», погруженное в существование, но не сознание. Сознание себя есть творчество себя. Следовательно, существует что-то в большей степени первичное, нежели сознание. Возникновение сознания есть очень важное событие в судьбе «Я». Различие между «Я» и «моё» (более поздний аналог – концепция идентичности в символическом интеракционизме – самость как процесс двух фаз I and Me) есть уже нечто вторичное, и оно для Бердяева связано с духовным ростом «Я».
Бердяев считает, что «Я» выброшено в мир, находится в мире, подвергается влиянию мира и вместе с тем принадлежит не только миру. «Я» существует постольку, поскольку себя трансцендирует. Оно перестает существовать, оставаясь в себе безвыходным. Это и есть основная тайна «Я». «Я» имеет свое существование лишь в силу того обстоятельства, что оно не объективируется и не социализируется в мире. «Я», заключает Бердяев, – это континуум души и тела; оно индивидуально и трансцендентно.
Бердяев писал, что «объективированный мир никогда не выводит «Я» из одиночества. «Я» перед объектом, перед всяким объектом (когда и Бог объект), всегда одинок. «Я» жаждет выйти из замкнутости в дуге «Я» и боится встречи с объектом». Как в нарциссизме «Я» для самого себя становится объектом или объективируется. Объект есть то, что оставляет субъекта в самом себе, не выводит его в «Другого». Поэтому объективность есть крайняя форма субъективности. Объект всегда чужд «Я» и перед объектом «Я» всегда остается в себе. «Выброшенность «Я» в социальную обыденность есть его падшесть. «Я», отпавшее от глубины своего существования в объективированное общество, должно защищаться от общества, как от врага. Человек защищает свое «Я» в обществе, играя ту или иную роль, в которой он не таков каков он в себе (творчество Толстого)»[89].
Сознание, с точки зрения Н. Бердяева, также мешает истинному общению, именно оно и оставляет человека в одиночестве. Сознание социализировано, т. е. приспособлено к символическим сообщениям в обществе. Поэтому человек жаждет иногда погасить сознание, чтобы утолить тоску по общению (например, экстаз мистический или религиозный). «Я» раскрывается не в рациональной, а в эмоциональной жизни, заключает Н. Бердяев.
Если объединить концепцию Левинаса структуры бытия субъективности как обращенности к «иному»[90] с концепцией «Я» у Бердяева как самым глубоким моментом в самосознании и идентичности «Я», которого еще нет, но которое возможно, получится, что личность – это возможность самой себя, которая не исчерпывается любой самореализацией. Более того, каждая реализация отодвигает «Я» вглубь собственных возможностей. Вслед за деконстуктивистами, которые считают, что структуры в мире нет и что она вносится в него разумом, можно сказать, что в мире нет центра, нет означаемого, но они появляются вместе с личностью. Любое мышление персонологично, так как выражает попытки конечного существа понять бесконечное, а значит, связано с выбором особой, всегда уникальной и неповторимой позиции. Это подтверждает высказывание экзистенциального психолога И. Ялома о том, что встреча с одиночеством делает возможной для человека глубокую и осмысленную включенность в «Другого».
По мнению К. Ясперса, для установления подлинной «экзистенциальной коммуникации» человек должен быть одиноким, противостоящим другому и своему миру. Ему необходимо порвать социальные связи и отношения и тем самым «преодолеть безличность», характерную для коммуникации «наличного бытия», социальности. «Я не могу быть самим собой, не вступая в коммуникацию, и не могу вступить в коммуникацию, не будучи одиноким. Во всяком снятии одиночества коммуникацией возникает новое одиночество, которое не может без того, чтобы не исчез я сам как условие коммуникации»[91]. Человек устанавливает свои отношения с бытием и обретает себя как Dasein лишь в одиночку. Встреча тех, кто может говорить друг другу «ты», возможна благодаря их сопричастности бытию, обретенному каждому из них самих в одиночку.
В данной традиции одиночество понимается как экзистенциальное основание человеческого бытия. А. Гагарин в книге «Экзистенциалы человеческого бытия: одиночество, смерть, страх. От античности до Нового Времени» (2001 г.) определяет одиночество как «экзистенциал, концентрирующий смысложизненную проблематику в едином месте – в «точке» «Я», окруженной личностными границами». «Одиночество – экзистенциал, предполагающий и позволяющий в регистре интимного (интенцированного на самого себя) переживания постичь собственную само-данность (произвести самоидентификацию с аутентичным «Я») и организовать потенциальную и актуальную смыслосодержательную (ценностную) самозаданность как сущность, самость. Одиночество есть способ выявления сущностных характеристик «Я», самости (на украинском языке одиночество звучит как самостнють)»[92]. Человек как личность начинается с рефлексии над собственным одиночеством.
Личность – это, в конечном счете, обобщенная форма пребывания сознания наедине с собой, и ей неоткуда взяться, кроме как из общения с себе подобными. Поэтому, общаясь с другими людьми, человек с самого начала обучается общению с самим собой, а следовательно, переживает одиночество. Вступить с собой в полноценный человеческий контакт крайне трудно, так как образцы, освоенные при общении с другими, для этого по большей части не подходят. Чаще всего ошибочно применяется «социальное сравнение» и результат – либо чувство собственной неполноценности, либо нарциссизм.
Даже в рамках социологической концепции личности – «личность – это совокупность социальных ролей, исполняющихся человеком в течение его жизни и усвоенных в процессе их исполнения» – одиночество полезно в том смысле, что роли, исполнявшиеся человеком на протяжении жизни, определяют характер отношений человека, которые он установил с самим собой. Отношение – это внутреннее общение с самим собой (сам себе отец и сам себе сын, сам себе судья и сам себе подсудимый).
Монадологическая концепция субъекта погружает человека в мир имманентности, и выход из неё предполагает поиск коммуникативной индивидуальности, которая открыта внешнему, «Другому», трансцендентному. В книге «Эра индивида» французский исследователь А. Рено пишет о том, что, отказавшись от иллюзии метафизического, абсолютного, самодостаточного «Я», философия могла бы преодолеть извращенное понимание гуманизма и сохранить как высочайшую ценность автономию субъекта. Рено предлагает выбросить индивида, но сохранить субъекта, пожертвовать независимостью, но сохранить автономность. С его точки зрения, индивидуализм является радикальным вариантом субъективизма. Индивидуальность обычно определяют как независимость, а субъективность как автономию. Автономия является условием свободной индивидуальности, которая должна подчиняться не произвольной воле, а только сознательно принятым законам. Идеал независимости не принимает данного ограничения и стремится к утверждению «Я» как высшей ценности. Рено противопоставляет хайдеггеровской метафизике субъективности «неметафизический гуманизм», который состоит в защите идеи субъекта и поисках ограничений индивидуального произвола. Разгул индивидуализма ведет к распаду общественного пространства, кризису человеческой коммуникации и атомизации людей. Рено видит спасение современности от индивидуализма в признании трансцендентных ценностей, которые избавят современную культуру от абсурдной «заботы о себе».
