Билл Брайсон - Краткая история быта и частной жизни
Темнота шла рука об руку с опасностью. Грабителей хватало повсюду. Как заметил в 1718 году один из городских чиновников, горожане не хотели выходить из дома по ночам, боясь, что «их могут ослепить, оглушить, зарезать или заколоть». Чтобы избежать всех этих неприятностей, лондонцы часто пользовались услугами наемных мальчишек-факельщиков (linkboys), которые, держа в руках факелы, сделанные из кусков крепких веревок, пропитанных смолой или каким-либо еще горючим материалом, провожали припозднившихся пешеходов до дома.
К сожалению, доверять самим факельщикам можно было не всегда: порой они заводили клиентов в глухие переулки и там (сами или их сообщники) отбирали у несчастного деньги и дорогие вещи.
Даже во второй половине XIX века, когда получили широкое распространение газовые фонари, улицы все равно оставались по нынешним меркам абсолютно темными. Самый яркий газовый фонарь давал меньше света, чем современная 25-ваттная лампочка. Кроме того, газовые фонари размещались на значительном удалении друг от друга: обычно их разделяло не меньше тридцати ярдов тьмы, а на некоторых улицах — например, на Кингс-роуд в Челси — и все семьдесят ярдов; так что они не столько освещали путь, сколько служили далекими огоньками-ориентирами. Между тем в некоторых кварталах газовые фонари продержались на удивление долго. Даже в 1930-е годы почти половина лондонских улиц по-прежнему освещалась газом.
Если что и заставляло людей в не знавшем электрического света мире рано ложиться спать, то вовсе не скука, а усталость. Многие проводили на работе очень много времени. Елизаветинский Устав ремесленников 1563 года предписывал всем мастеровым и рабочим начинать работу в пять утра или раньше и заканчивать в семь-восемь вечера; в течение этого времени они не имели права покидать свои рабочие места. Таким образом, устанавливалась 84-часовая рабочая неделя. В то же время не стоит забывать, что типичный лондонский театр, такой как шекспировский «Глобус», вмещал до двух тысяч человек — около 1 % населения Лондона, и большинство зрителей были работающими людьми. В некоторых театрах спектакли шли не только вечером, но и днем. То же относится и к другим увеселениям — например, травле медведя и петушиным боям. Значит, ежедневно тысячи трудящихся лондонцев пренебрегали правилами и отправлялись развлекаться.
Промышленная революция и расцвет фабричного производства, несомненно, укрепили рабочую дисциплину. Рабочие должны были находиться на фабриках с семи утра до семи вечера по будням и с семи утра до двух дня по субботам. Однако иногда их могли удерживать за станками с трех ночи до десяти вечера — получался девятнадцатичасовой рабочий день. До введения фабричного закона 1833 года дети начиная с семи лет работали столько же, сколько и взрослые. Неудивительно, что в таких обстоятельствах люди ели и засыпали, как только у них появлялась такая возможность.
У богатых день был не таким тяжелым. В 1768 году Фанни Берни описывает распорядок жизни в загородном доме:
Мы завтракаем всегда в десять часов, встаем настолько раньше, насколько хотим; обедаем ровно в два, пьем чай около шести и ужинаем ровно в девять.
Так же описываются будни господствующего класса и в других дневниках и письмах того времени. «Я расскажу вам про один свой день, и вы поймете, как я живу», — писала одна молодая корреспондентка Эдварда Гиббона примерно в 1780 году. По ее словам, она вставала в девять утра, завтракала в десять:
Потом, часов с одиннадцати, я играю на клавесине или рисую; в час сажусь за письменные переводы, в два иду на прогулку; в три я обычно читаю, в четыре мы идем обедать, после обеда играем в триктрак, в семь пьем чай, я работаю или играю на пианино до десяти, затем у нас легкий ужин, а в одиннадцать мы ложимся спать.
Способы освещения были различными, но все не могли даже приблизиться к современным стандартам. Самое примитивное осветительное устройство — камышовую лучину — изготавливали так: камыш нарезали на полосы длиной около полутора футов, покрывали каждую полосу слоем животного жира, обычно бараньего, а потом помещали в металлическую подставку и зажигали. Такая лучина горела всего пятнадцать-двадцать минут, и для долгого вечернего бдения требовались приличный запас свеч и ангельское терпение. Ситник собирали раз в году, весной, поэтому нужно было по возможности точно рассчитать, сколько света понадобится в следующие двенадцать месяцев.
Более состоятельные семьи, как правило, пользовались сальными и восковыми свечами. Сальные свечи, сделанные из топленого животного жира, имели огромное преимущество — их можно было изготовить в домашних условиях из жира забитой домашней скотины, поэтому они были дешевыми, во всяком случае до 1709 года, когда парламент под давлением лобби свечных фабрикантов, запретил домашнее производство свечей. Это вызвало бурю негодования в сельской местности, и многие там наверняка пренебрегли официальным запретом, хотя ради этого и пришлось пойти на некоторый риск. Делать лучины из тростника по-прежнему разрешалось, но такая свобода порой оказывалась простой формальностью. В тяжелые годы у крестьян не было скота, а значит, не было и животного жира, и им приходилось коротать вечера не только голодными, но и в потемках.
Сало было совершенно отвратительным материалом. Оно быстро таяло, и свеча постоянно гасла, приходилось постоянно, иногда по сорок раз в час, снимать нагар. К тому же сальные свечи горели неровным светом и очень плохо пали, ибо представляли собой всего лишь стержни из подверженного разложению органического вещества: чем дольше они хранились, тем гаже пахли. Свечи из пчелиного воска были куда лучше. Они давали более ровный свет, и с них не надо было так часто снимать нагар. Однако они стоили в четыре раза дороже, поэтому выставлялись лишь по особенно торжественным поводам. Количество света в доме красноречиво говорило о статусе хозяина жилища. Героиня одного из романов Элизабет Гаскелл по имени мисс Дженкинс держала в доме две свечи, но в отсутствие гостей зажигала их попеременно, постоянно следя за тем, чтобы обе оставались одинаковой длины: если придут гости и увидят, что две одновременно зажженные свечи не совпадают по длине, они догадаются о позорной бережливости хозяйки!
Жители тех районов, где традиционные виды топлива были редкостью, жгли все, что хоть как-то горело: дрок, папоротник, морские водоросли, сухой навоз. На Шетландских островах обитали такие жирные буревестники, что, если верить Джеймсу Босуэллу, местные жители просто вставляли фитиль в горло подстреленной птице и зажигали его (скорее всего, конечно, легковерный Босуэлл принял за чистую монету шутливый розыгрыш). В других уголках Шотландии в качестве источника света и тепла использовали собранный и высушенный навоз. Это имело и обратную сторону: поля лишались удобрения, и земля оскудевала. Некоторые ученые считают даже, что это спровоцировало упадок сельского хозяйства в данном регионе.
Одним везло больше, другим меньше. В Дорсете, на берегах залива Киммеридж, можно было бесплатно собирать нефтеносный сланец, который горел, как уголь, и служил неплохим источником света. Самыми эффективными были масляные лампы — правда, не все могли их себе позволить: они дорого стоили и требовали тщательной ежедневной чистки. За один вечер такая лампа теряла до 40 % своей яркости, так как стекло покрывалось копотью.
Элизабет Гарретт приводит в своей книге «У себя дома: американская семья, 1750–1870» запись из дневника одной молодой особы из Новой Англии, побывавшей на званом вечере в доме, освещенном масляными лампами: «У всех нас почернели носы, а одежда стала серой и… была безнадежно испорчена». Поэтому многие люди не отказывались от свечей даже когда появились другие средства освещения. Кэтрин Бичер и ее сестра Гарриет Бичер-Стоу еще в 1869 году публиковали в журнале «Дом американки» — своего рода американском ответе на книгу миссис Битон — инструкции по изготовлению свечей в домашних условиях.
С глубокой древности до конца XVIII века, то есть в течение трех тысяч лет, качество освещения оставалось практически неизменным. И вот в 1783 году швейцарский физик Ами Арган изобрел лампу, которая светила значительно ярче, потому что к пламени поступало больше кислорода. Кроме того, у лампы Аргана имелась ручка, позволявшая регулировать силу пламени. Пользователи пришли в неописуемый восторг. Томас Джефферсон одним из первых приобрел новинку и с искренним восхищением писал, что «одна лампа Аргана способна заменить полдюжины свечей». В 1790 году он привез из Парижа в Америку несколько ламп Аргана.
Но сам изобретатель так и не получил заслуженной награды. Во Франции его патенты не снискали уважения, поэтому он переехал в Англию, но и там — как, впрочем, и везде — его лампы были встречены прохладно. Арган почти ничего не заработал на своем оригинальном изобретении.
