Владимир Большаков - Кофе и круассан. Русское утро в Париже
Это мы над собой хохотали по поводу того, что мы «впереди планеты всей». А француз уверен, что в случае с Францией так оно и есть. Он искренне верит в то, что его страна, действительно, самая прекрасная в мире и что Елисейские поля самая красивая улица на земле. И дело даже не в том, что Франция к началу XXI века вышла на первое место в мире по экспорту сельхозпродукции, по числу атомных электростанций на один квадратный километр национальной территории, по числу запускаемых в космос иностранных коммерческих спутников. А в том, скорее, что объективно Франция по качеству жизни – одна из самых удобных для житья стран в мире, если не самая удобная. Даже американская печать признает устами «Интернэшнл геральд трибюн», выходящей в Париже, что «Франция создала одно из самых продвинутых обществ в мире. Качеству жизни во Франции, которое сложилось благодаря обильным вливаниям государства, многие завидуют». Еще в 1945 году справочник «The World Almanac» отметил, что Франция «идет в авангарде в том, что касается социального законодательства. Это касается и пенсий, и медицинского страхования, и заботы об увечных и больных. И именно Франция первой ввела 40-часовую рабочую неделю». Добавлю, что и в области оперы и балета они тоже не отстают.
Елисейские Поля – центральная улица Парижа, одна из главных магистралей VIII округа французской столицы. Елисейские поля простираются от площади Конкорд (Согласия) до Триумфальной арки. Длина – 1915 м, ширина -71 м.
В солнечный день и в дождь, в полдень или в полночь,
Все, что хотите, есть на Елисейских Полях…
(Джо Дассен «Champs-Elysees»)Французы не хотят переделывать свою Францию на американский или какой-либо другой манер, чтобы добиться еще большего. Они стремятся при любых переменах сохранить свое национальное лицо в неприкосновенности. Американцы и прочие «глобалисты» могут сколько угодно говорить о том, что французская модель развития для XXI века не годится, что французское государство страдает избытком протекционизма, а это ведет лишь к тому, что бедные не имеют стимула зарабатывать, а безработные не стремятся найти работу, и, наконец, что излишняя самостоятельность Парижа всех в западном сообществе раздражает. Франция на самом высшем уровне поучаствует в таких дебатах, но последнее слово оставит за собой. И услышав это последнее слово, в Белом доме и на Даунинг-стрит будут сходить с ума. Ну, например, узнав, что официальный Париж решительно осудил диктатуру Саддама Хуссейна, но не менее решительно осудил англо-американское вторжение в Ирак. Или, услышав сообщение о том, что мэрия Парижа финансировала организацию шествия антиглобалистов по улицам французской столицы.
Француз для многих остается загадкой. Уже потому, что не будет ни под кого подделываться и не станет с кого-либо брать пример. Франция может только подавать пример, советовать всему остальному человечеству, как ему поступить в той или иной ситуации. И в этом историческом предназначении Франции одинаково уверены все французы – от Президента Республики до городского клошара. Так что со времен сэра Горация Оксфордского тут мало что изменилось.
По следам Фонвизина
«… Из Лиона приехал я сюда в пять дней. Монпелье – город небольшой, но имеющий приятное местоположение: улицы его узки и скверны, но дома есть очень хорошие. Университет здешний основан в 1180 году, и медицинский его факультет славен в Европе. Вне города есть «Ля пляс дю Пейру», приятнейшее и великолепнейшее из всех известных. На нем прогуливается целый город вседневно… Сие прекрасное место заслуживает и быть в таком климате, каков здешний, где гулянье во все времена года составляет наилучшую забаву…»
От Лиона до Монпелье (всего-то 375 километров) я доехал за четыре часа без особой спешки по отличному скоростному шоссе, подивившись про себя тихоходности экипажей времен известного русского писателя Д. И. Фонвизина, автора этого письма, датированного 22 ноября (3 декабря по новому стилю) 1777 года. Всего за 12 лет до Великой Французской революции автор «Недоросля» и «Бригадира» приехал на юг Франции со своей супругой. И пока она принимала процедуры и прописанные ей знаменитыми врачами Монпелье лекарства, Фонвизин изучал Францию и французов. Свои впечатления он излагал в письмах на имя покровительствовавшего ему генерала графа П. И. Панина, вошедшего в историю с характеристикой «палач пугачевского восстания». Так у Фонвизина сложилась небольшая книжечка «Письма из Франции», мало у нас известная. Письма эти я перечитывал не раз. То спорил с автором мысленно, защищая французов от его хлестких и не всегда справедливых оценок, то, напротив, удивлялся, как за столь короткий срок он сумел так точно подметить характернейшие черты французской нации, оставшиеся неизменными по сей день, даже по прошествии более двух веков…
Один из самых древних городов Франции – более ста лет назад праздновали его тысячелетие – встретил меня пылью, гарью и автомобильным чадом. Описанные Фонвизиным скверные узкие улочки старого города были до отказа забиты автопробками. Точно следуя тексту «Писем», я прошел под Триумфальной аркой, перекрывшей авеню Фош, и вышел к балюстраде, из-за которой смотрел на столицу Лангедока с огромного каменного буцефала Людовик Великий. Это и был знаменитый «променад Пейру», реющий над долиной, в которой уместились все окраины и пригороды Монпелье, а также «славный акуэдюк», сработанный еще рабами Рима. Вода уже давно перестала по нему течь, но его по-прежнему берегут, о чем красноречиво свидетельствовал не так давно положенный – вместо рассыпавшегося от времени – цемент.
День был солнечный. Но ни Средиземного моря, ни тем более Испании я не увидел. Попытался все же представить себе променад времен Фонвизина. Ах, какими-то они были, эти дамы в кринолинах и кавалеры в париках? Как, должно быть, серьезно готовились они к выходу сюда, особенно в те дни, когда поблизости собирались Генеральные штаты Лангедока и из Парижа приезжали посланцы его величества с тем, чтобы напомнить гражданам города, как писал Фонвизин, об истории перехода древнего монпельевского королевства во владение французских государей и о вытекающем отсюда патриотическом «долге верноподданных платить исправно подати…»
В Монпелье любят шутку. Когда спрашиваешь, какое самое главное богатство города, отвечают: «Серое вещество». Монпелье – прибежище интеллектуалов. Среди его жителей 45 тысяч студентов, 7 тысяч ученых и исследователей. Три университета, шесть институтов, богатейшие традиции культуры и просвещения. Здесь учатся и русские студенты, а наши профессора преподают русский язык.
Город растет, ширится. Уже есть планы сделать его портом, соединив хитроумными каналами прямо со Средиземным морем. Рядом со старым городом, на месте бывшего полигона, поднялся именно под таким названием новый жилой квартал. А напротив этого многоэтажно-бетонного «Стрельбища» вырос фантастический поселок по имени Антигона. В названии его двойной смысл. Прежде всего, прямой – расположенный напротив Полигона. А затем и переносный. Дело в том, что Антигона, хоть и сделана из бетонных панелей, выдержана в духе классической античной архитектуры, что позволило избежать нагромождения современных многоэтажных коробок, типичных для муниципальных застроек во Франции. Многим беднякам мэрия города помогла таким образом обзавестись собственной крышей над головой. Но вот парадокс: в этих сверхсовременных, сделанных «под Рим» многоэтажках немало семей живут не только без телефона, но даже без электричества, так как им просто нечем за него платить…
Старый Монпелье почти не изменился с тех пор, когда по брусчатке его улиц бродила чета Фонвизиных. Несмотря на многочисленные войны и распри, революции и контрреволюции, здесь сумели сохранить акведуки и тысячелетние храмы, каменные дворцы и триумфальные арки, а главное – преемственность культуры и знания, тот самый «гумус» цивилизации, без которого нация обречена на интеллектуальное, да и материальное обнищание.
Неподалеку от Пляс де Пейру – знаменитая медицинская школа Монпелье – «Эколь де медсин», официально основанная в XII веке, хотя обучение врачеванию там началось впервые в 1021 году. Утверждают, что здесь преподавал великий Авиценна. Монпелье, таким образом, стал одним из немногих средневековых городов, начавшихся не с церкви, а с храма науки.
Впрочем, они удачно сосуществовали. На стене вестибюля медицинской школы висит мемориальная доска, на которой рядом с именами знаменитых врачей – имена знатных французов и кардиналов, и даже королей, изучавших здесь медицину. Соседствующий с анатомическим театром храм Святого Петра был построен почти на три века позже первой кафедры медицины, и не случайно, видимо, его назвали Храмом Разума.
Конечно, и здесь свирепствовала инквизиция, и в историю Франции вошел процесс трех студентов-медиков, осужденных «за ересь» в 1528 году. Тем не менее даже во времена религиозных войн Монпелье славился своей высокой культурой и терпимостью. И сумел передать эти свои качества всей Франции, которой по тем временам до монпельевского королевства было далеко. Ведь уже в XII веке сюда ехали в поисках исцеления едва ли не со всего света. И шесть веков спустя, когда Фонвизин привез лечиться свою жену в Монпелье, эта слава за местными эскулапами сохранилась.
