Владмир Алпатов - Япония: язык и культура
Однако интерес к русскому языку был несомненен и в эпоху Мэйдзи, когда в Японию стала проникать русская литература, и в советское время. В 50—70-е гг. среди студентов, изучавших естественные науки, существовала мода учить русский язык. Но интересовались им и гуманитарии. Видный японский русист Киндаити Наодзуми, представитель семьи, давшей нескольких крупных лингвистов, в недавней публикации вспоминал, что на выбор его профессии повлияли космические успехи СССР, а также массовый интерес в этой стране к поэзии. На него произвели впечатление громадные аудитории на советских поэтических вечерах, тогда как в Японии стихи могут слушать только маргиналы [Eigo 2007: 50]. В 70-х гг. интерес к русскому языку стал падать, а после короткого его повышения во второй половине 80-х гг. он затем упал почти до нуля, как интерес к русской культуре вообще (например, русская классика в 90-е гг. почти перестала переводиться и издаваться [Герасимова 2004]). Правда, традиции японской русистики пока сохраняются, в том числе в лингвистической области. Сейчас, кстати, уменьшилось и прямое воздействие японской культуры на нашу страну, всё более сменяясь освоением приходящей с Запада, а не с Востока глобализации, в культуру которой входят и японские по происхождению элементы. Это отражается и в языковой области: японизмы в русском языке приходят через английский язык, что видно из их фонетического облика (суши, сашими, а не суси, сасими, как было бы в случае заимствования непосредственно из японского языка, см. главу 9).
Впрочем, уже в 2000-х гг. появляются свидетельства некоторого изменения ситуации в лучшую сторону. Это отмечают и живущие в Японии российские специалисты, и японские русисты. Киндаити Наодзуми с удовлетворением говорит, что студенты-естественники снова начали интересоваться русским языком, а после долгого упадка интереса к русской классике недавно появился новый перевод «Братьев Карамазовых», хорошо разошедшийся [Eigo 2007: 53–54] (впрочем, этот перевод много критикуют за чрезмерную вольность с оригиналом). Специалисты считают причиной этого некоторое оживление экономических связей Японии с Россией. Однако ряд утверждений о России в японских публикациях показывает невысокий уровень знаний: Хонна Нобуюки заявлял, будто из России в массовом порядке едут изучать английский язык на Филиппины, славящиеся хорошим знанием этого языка [Honna 1995b: 230]. Откуда были эти сведения?
Но для современной Японии иностранные языки уже не сводятся к западным. По количеству изучающих второе место после английского прочно занял китайский язык [Gottlieb 2005: 33, 36]. В социологических обследованиях в ответ на вопрос о том, какие иностранные языки наиболее важны для Японии, люди старше 40 лет упоминают только английский, но молодежь также называет китайский, корейский и другие азиатские языки [Gottlieb 2005: 33]. Если еще несколько лет назад уличные и дорожные надписи дублировались только на английском языке, то теперь всё чаще языков становится четыре: японский, английский, китайский и корейский.
Но китайский и корейский для Японии – не только иностранные языки, но и языки национальных меньшинств. Корейцы, предки которых жили в Японии со времени, когда Корея была превращена в японскую колонию (1810–1945), сейчас – крупнейшее меньшинство в Японии; немало здесь живет и китайцев. Те и другие почти стопроцентно владеют японским языком, а среди корейцев много одноязычных его носителей, но оба языка продолжают существовать и функционировать, см. об этом [Maher, Kawanishi 1995; Maher 1995b].
Как мы помним, стереотипы японской культуры не предполагают существования национальных и языковых меньшинств. Такой подход до ХХ в. в основном соответствовал реальности, но сейчас в Японии постоянно живут уже более миллиона людей, не относящихся к японскому этносу и не всегда пользующихся японским языком. Даже не самая большая русская диаспора уже превысила 10.000 человек, а корейцев, по данным Министерства юстиции на 2002 год, 625 тысяч, китайцев, по тем же данным, 424 тысячи [Gottlieb 2005: 26, 29]. Тем не менее, традиционные стереотипы до сих пор влияют не только на игнорирование меньшинств и их языков в массовом сознании, но и на языковую политику: всем меньшинствам в Японии трудно пользоваться своим языком [Gottlieb 2005: 38]. В последнее время
Япония всё больше внимания обращает на китайский и корейский языки в качестве иностранных, но они и сейчас не признаются как языки Японии. Правда, в 1994 г. в Государственном институте японского языка в Токио прошла международная конференция по малым языкам Японии, о ней см. нашу публикацию [Алпатов 1996–2001]. См. также содержащее большой материал по данной проблеме международное издание [Multilingual 1995]. Отмечают, что в последние годы китайский и корейский язык стали признаваться несколько больше, чем раньше: впервые разрешено сдавать вступительные экзамены в вузы не только по-английски, но и на этих языках [Gottlieb 2005: 30].
Все современные языки меньшинств (если не причислять к ним рюкюский, что иногда делается), появились на японских островах лишь в XX в. Единственный же исконный язык такого рода – айнский – уже можно считать несуществующим.
До второй половины XIX в. он (оттесненный к тому времени с Хонсю на Хоккайдо, Сахалин и Курильские острова) оставался стабильным: айны мало контактировали с японцами, и им даже запрещалось говорить по-японски. Японцы издавна относились к своим соседям с презрением, многие рассказы об айнах среди японцев обыгрывали звуковое сходство в японском языке слов ainu и inu 'собака'. Но японцы мало вмешивались в айнскую жизнь до эпохи Мэйдзи, когда началась быстрая колонизация Хоккайдо, к концу века завершившаяся. На айнской территории появлялись владения японцев, возникали города, прокладывались дороги, развивалась и промышленность. Всё это перешло и на Курильские острова и Сахалин после их присоединения к Японии. Айны не имели права владеть землей и лишь получали в пользование небольшие и обычно плохие территории. Их жизнь мелочно регламентировалась, многие подверглись принудительным переселениям (в том числе их по стратегическим соображениям выселили с Курильских островов).
Жесткой была и языковая политика. Айнский язык так и не получил письменности, но айнам уже не запрещали знать японский язык, наоборот, их стали ему учить (реально лишь с 1900-х гг., что один из исследователей связывает с тем, что во время русско-японской войны им отводилась роль «щита» против России [Yamamoto 1996: 34]). До 1937 г. все айны обучались в особых школах с сокращенным сроком обучения и числом предметов, основным из которых был японский язык; ни о каком двуязычии и бикультуризме не думали [Yamamoto 1996: 39]. Японскому языку учились не только в школах, но и через бытовое общение с японцами. Уже к 30-м гг. айнские диалекты стали забываться, начался процесс языковой ассимиляции, который тогда еще можно было бы повернуть вспять, если бы приняли меры [Yamamoto 1996: 43].
После войны, в период демократизации айнов формально уравняли в правах с японцами. Но от этого процесс исчезновения айнского языка лишь ускорился: ассимиляция, включая языковую, давала возможность повысить не только юридический, но и реальный статус, а никаких мер по сохранению айнского языка тогда не предпринималось. В итоге к 50-м гг. XX в. он вышел из реального употребления. Правда, исследователи и позже (даже в 90-е гг.) находили людей, в молодости или в детстве говоривших на этом языке, в результате язык и фольклор довольно хорошо изучены. Сахалинские айны после войны почти целиком переселились в Японию, где также перестали разговаривать на своем языке. Япония лишилась единственного своего традиционного языка меньшинства, по мировым меркам очень быстро, менее чем за столетие. И его исчезновение – результат не выбора айнов, а японской языковой политики [Yamamoto 1996: 27].
Лишь с 70-х гг., когда язык уже не функционировал, общественное отношение к нему, как и к айнской культуре в целом, стало меняться. Записанные тексты ныне покойных носителей этого языка также хранятся в фонотеке компании NHK как национальное достояние. И в нескольких японских университетах язык преподается, его можно выучить как иностранный, интерес к нему проявляют и айны, и японцы, и даже американцы. Но, разумеется, такие знания не приводят к возрождению естественного функционирования языка. Появились, впрочем, радиопередачи на нем.
В 1997 г. правительство сделало еще один шаг: айны и их язык официально защищены законом [Gottlieb 2005: 18]. Но что это может дать реально? Как указывает та же исследовательница, речь может идти лишь о сохранении элементов культуры (концерты фольклора и пр.) без связи с повседневной жизнью, которая изменилась необратимо [Gottlieb 2005: 22].
Глава 7
ПРАВИЛА ЯПОНСКОГО РЕЧЕВОГО ЭТИКЕТА
7.1. Адрессив и гоноратив
Одной из особенностей японского языка, тесно связанной и с социальным устройством общества, и с культурой, единодушно признают так называемые формы вежливости, по-японски кэйго (keigo), что буквально значит 'почтительный, уважительный язык'. Каждому японцу приходится в любом разговоре употреблять для передачи одного и того же содержания разные слова и даже разные грамматические формы в зависимости от того, с кем и о ком он говорит. Японцы придают кэйго большое значение, один из авторов несколько напыщенно пишет: «Язык – цветы культуры, кэйго – цветы языка» [Toyama 2005: 137]. Как пишет Хага Ясуси, кэйго неотделимо от японского языкового сознания [Haga 2004: 257–258].
