Шапи Казиев - Повседневная жизнь восточного гарема
Свадебную церемонию вспоминала и Мелек-ханум: «В восемь часов, после вечерних молитв, жених, прослушав свадебные молитвы, прочитанные в мечети, возвратился в свой дом в сопровождении многочисленного общества своих знакомых, несших зажженные факелы и поющих молитвы; имам взял жениха за плечи и втолкнул его в дом, после чего все выпили шербета и разошлись. Тогда жених пошел наверх и сел в кресло, а его невеста в сопровождении двух старых невольниц, несших зажженные подсвечники в руках, предстала пред лицом своего будущего мужа, и все три начали танцевать; время от времени они удалялись, чтобы переменить на молодой платье, и опять возвращались с нею и принимались за танцы. Таким образом продолжалось до тех пор, пока невеста не переодела всех платьев, находившихся в ее приданом. Когда эта церемония кончилась, муж взял жену за руку и повел в спальню».
Но брачный ритуал на этом не заканчивался. Жених еще должен был выкупить право открыть лицо невесты. Она соглашалась не сразу, а когда жених наконец поднимал покрывало, то, восхитившись красотой своей избранницы, украшал ее головку драгоценной булавкой с бриллиантами.
На следующее утро счастливый муж отправлялся благодарить родителей невесты, которые дарили ему, как правило, хорошего коня и дорогую саблю.
Разводы
По шариату, чтобы развестись с женой, мужчине было достаточно заявить при свидетелях, что он ее «отпускает», и сказать: «Талак» (развод). При этом он мог не объяснять причины, побудившие его к расторжению брака. Если такое происходило по недоразумению, в порыве сиюминутного гнева или в результате гаремных интриг, закон оставлял раскаявшемуся мужу возможность возобновления супружеских отношений в течение трех месяцев. Если за это срок муж не возвращал жену в дом, брак считался окончательно расторгнутым и женщина могла выйти замуж за другого мужчину.
Если мужчина сгоряча произносил формулу развода трижды, то ситуация становилось куда более сложной и вместе с тем весьма пикантной. Теперь мужчина мог жениться на своей бывшей жене только после сложных церемоний. Чтобы вернуться в дом первого мужа, она сначала должна была выйти замуж за другого и снова получить развод уже от второго супруга. На такие случаи всегда находились «временные» мужья или «заместители», для которых спасение чужого семейного счастья было доходным занятием.
Знаменитому Ала-ад-дину (Аладдину) из «Тысячи и одной ночи» довелось стать именно таким «временным» мужем:
«„О дитя мое, — молвил старик, — что ты скажешь, если я дам тебе тысячу динаров, и платье в тысячу динаров, и мула в тысячу динаров“. „За что ты дашь мне это, о дядюшка?“ — спросил Ала-ад-дин. И старик сказал: „Этот мальчик, который со мною, сын моего брата, и у его отца никого нет, кроме него, а у меня есть дочь, кроме которой у меня никого не было, и зовут ее Зубейда-лютнистка, и она красива и прелестна. Я выдал ее замуж за этого юношу, и он ее любит, но она ненавидит его, и однажды он не сдержал клятву, трижды поклявшись тройным разводом; и едва только его жена уверилась в этом, она покинула его. И он согнал ко мне всех людей, чтобы я вернул ему жену, и я сказал ему: это удастся только через заместителя. И мы сговорились, что сделаем заместителем какого-нибудь чужеземца, чтобы никто не корил моего зятя этим делом, и раз ты чужеземец — ступай с нами. Мы напишем тебе договор с моей дочерью, и ты проведешь с ней сегодняшнюю ночь, а наутро разведешься с ней, и я дам тебе то, о чем говорил“.
И Ала-ад-дин сказал про себя: „Клянусь Аллахом, провести ночь с невестой, в доме и на постели, мне лучше, чем ночевать в переулках и проходах!“ — и отправился с ними к кади. И когда кади взглянул на Ала-ад-дина, любовь к нему запала ему в сердце, и он спросил отца девушки: „Что вы хотите?“ — „Мы хотим сделать его заместителем этого юноши для моей дочери, — отвечал отец девушки, — и напишем на него обязательство дать в приданое десять тысяч динаров. И если он переночует с нею, а наутро разведется, мы дадим ему одежду в тысячу динаров, а если не разведется, пусть выкладывает десять тысяч динаров“.
И написали договор с таким условием, и отец девушки получил в этом расписку, а затем он взял Ала-ад-дина с собою и одел его в ту одежду, и они пошли с ним и пришли к дому девушки. И отец ее оставил Ала-ад-дина стоять у ворот дома и, войдя к своей дочери, сказал ей: „Возьми обязательство о твоем приданом — я написал тебе договор с красивым юношей по имени Ала-ад-дин Абуш-Шамат; заботься же о нем наилучшим образом“. И потом купец отдал ей расписку и ушел к себе домой».
В этой истории допущена серьезная неточность. В тексте упоминается, что бывший муж развелся с женой «трижды поклявшись тройным разводом». То есть «Талак» был произнесен девять раз. После этого возобновление супружества не допускается уже ни при каких условиях. И не такой уж грех совершил Аладдин, который влюбился в Зубейду и отказался с ней разводиться, потому что она была уже полностью свободной женщиной.
При всей внешней простоте, развод по инициативе жены был большой редкостью, а по инициативе бывшей наложницы и вовсе немыслим, потому что не было как таковой и женитьбы.
Свободнорожденная женщина имела право инициировать развод, если муж нарушал условия брачного договора, демонстративно обходил жену вниманием, явно дискриминировал относительно других жен, плохо обращался с детьми и т. п.
Если муж не желал разводиться, женщина могла обратиться в суд. После развода она получала обратно все свое приданое, выкуп за невесту (калым), уплаченный при сватовстве, свадебные подарки и долю состояния бывшего супруга согласно брачному договору. А также содержание как бывшей жене на три месяца и детям ее — до совершеннолетия. Таким образом, развод оказывался делом весьма невыгодным как в социальном, так и в материальном отношении.
Разумеется, оставшиеся в гареме жены вовсе не желали делиться семейным имуществом, и дело доходило до скандальных судебных процессов. И здесь все зависело от ловкости адвокатов и связей тяжущихся сторон при дворе. Если семья была богатая, жена при разводе могла получить целое состояние, а у бедняков это могло быть свечой и скудной пищей на каждый день.
Отставки
Гаремы жили своей обычной жизнью, в неге и роскоши, заслонявшей для непосвященных напряженную борьбу главных жен, кадин и фавориток. Но все это продолжалось до поры до времени. Султаны тоже смертны, и когда такая беда приключалась, их гаремы замирали в оцепенении — они теперь никому не были нужны.
Борьба за престол оттесняла на задний план все остальное. Но, как правило, к тому моменту, когда султан покидал этот мир, престолонаследник уже был известен. Новая мать-султанша возносилась к вершинам могущества вместе со своим сыном — новым султаном, а остальных красавиц гарема ждала совсем иная участь.
«В двадцать четыре часа после того, как султан испустит последний вздох, жены его и фаворитки должны съехать, — писал Осман-бей. — Все женщины должны собрать свои вещи и покинуть сераль. Эта перемена декораций представляет совершенную картину армии после поражения или экипажа после кораблекрушения, когда каждый старается ухватиться за спасительную доску, которая могла бы удержать его на поверхности воды и не дать потонуть в глубине Старого сераля.
Те из них, которые имеют детей — принцев или принцесс, остаются под императорской кровлей, так как государственные соображения не позволяют, чтобы дети вышли из-под надзора подозрительного и сурового наследника. Поэтому и их матери оставляются во дворце, где положение их, конечно, лучше, чем если бы они были заперты в Старом серале. Все же прочие должны укладываться и уходить со всеми женщинами и рабами своего двора. Само собою разумеется, что некоторым из последних удается при помощи протекции отделаться от своих прежних господ и остаться во дворце, где их зачисляют в какой-нибудь из вновь формируемых дворов.
Старый сераль, помещающийся в конце дворца, представляет скучное и мрачное здание, настоящую могилу, куда погребают живых людей. Вообразите себе средневековой замок с высокими зубчатыми стенами, маленькими окнами, со всех сторон окруженный густой стеной старых платанов и кипарисов, и вы составите себе приблизительное понятие о здании, в котором заперты павшие богини сераля.
…Заключение это, впрочем, не пожизненное, потому что с течением времени стражи становятся более снисходительными и отпускают, так сказать, поводья. Но это случается уже тогда, когда заключенные достигли того возраста, который поневоле делает их скромными. Действительно, когда кадине стукнет лет пятьдесят, можно вполне рассчитывать, что она стоит гораздо выше житейских треволнений. Царствующий султан отдает в ее распоряжение одну из императорских резиденций и милостиво разрешает ей делать все, что ей угодно».
