Алла Черных - Мир современных медиа
4. Расширение масштабов и целей движения, возникшего для борьбы против существующей социальной дискриминации женщин путем включения в него формирования сексуальных и гендерных идентичностей.
5. Выдвижение в центр дискуссий вопроса о сексуальном различии, что позволило представителям и представительницам феминизма оспаривать утверждение, что мужчины (men) и женщины (women) составляют общую идентичность «человечество» (mankind) (на основе полисемантических коннотаций, заключенных в слове man в английском языке, означающего и мужчину, и человека). [Hall S., 1994. P. 124–125].
Определенный итог почти тридцатилетних исследований гендера подвел в одной из своих последних книг Пьер Бурдье «Гегемония мужчин» [Bourdieu P., 1998]. «Я всегда видел в мужской гегемонии и в том способе, каким она внедряется и каким ей подчиняются, образцовый пример… парадоксального подчинения, результат того, что я называю символическим насилием, насилием мягким, нечувствительным, невидимым даже для самих его жертв, осуществляющимся главным образом в чисто символических формах коммуникации, знания – хотя последнее скорее следовало бы назвать неузнаванием – признания и даже чувств. Это удивительное, но обычное социальное отношение наиболее отчетливо показывает логику господства, осуществляемого от имени символического принципа…» [Bourdieu P., P. 7–8].
Разрешить этот «парадокс убеждений» возможно, если удастся показать, посредством каких социальных механизмов произвольные установления приобретают видимость естественных, т. е. обусловленных и существующих «по природе», а потому и составляющих неотъемлемую часть обычного хода вещей. Хорошую возможность продемонстрировать парадокс веры и его формирование открывает изучение добровольного подчинения. Именно (само) подчинение женщин – добровольное, а иногда полное энтузиазма – мужской гегемонии обусловлено тем, что произвольные социальные установления воспринимаются как естественные. Почему так происходит? Посредством каких социальных механизмов осуществляется такая трансформация nomos’a в physis?
Суть подхода Бурдье состоит в том, чтобы исследовать конкретные социально-исторические механизмы, превращающие некоторые установления культуры, (в данном случае доминирующее положение мужчин в обществе) в вечный и неизменный элемент природного порядка. Он, развивая идеи К. Леви-Строса, показывает, что механизм представления произвольных социальных установлений как природной необходимости состоит в том, что сама природа, смена времен года, суточная смена дня и ночи, циклы сельскохозяйственной деятельности, циклы домашней деятельности и естественные биологические этапы жизни человека интерпретируются по преимуществу в терминах бинарных оппозиций: высокое / низкое, сухое / влажное, теплое / холодное, спереди / сзади, вне / внутри, прямое / согнутое, твердое / мягкое, полное / пустое, светлое / темное, пряное / пресное, сакральное / профанное и т. д. Все эти оппозиции пронизаны ассоциациями с дихотомией мужского / женского как соответственно активного и пассивного; эта дихотомия, существующая на протяжении веков, сохраняется в современном западном обществе на уровне бессознательных установок. Игры переноса смыслов и космологически-сексуальных метафор безграничны, поэтому всё – движения человеческого тела, позы, осанка, виды деятельности, этапы сельскохозяйственных работ – окутано плотным слоем коннотаций, метафор, связанных с фундаментальной, сексуально окрашенной оппозицией активного / пассивного, доминирующего / подчиняющегося.
На этой основе складывается система мифологических образов и ритуалов, освящающая установленный социальный порядок господства и подчинения. Такая система приводит к добровольному подчинению данному порядку и без помощи прямого физического насилия, ибо существующее разделение социальных ролей между полами воспринимается как часть природного и космического миропорядка. Оно присутствует и в объективном мире, и в габитусе людей, входящих в данный социум, и в их схемах восприятия, мысли и действия. Благодаря этому формируется столь тесное соответствие между структурами реальности и когнитивными структурами, между ходом вещей и социальными ожиданиями, что названные выше метафоры и смыслы естественным образом воспринимаются как часть самой реальности. «Социальный порядок функционирует как огромный символический механизм, утверждающий ту мужскую гегемонию, на которой он и сам основан» [Bourdieu. P. 15].
Этому социальному порядку принадлежат и разделение труда между полами, и жесткое противопоставление всех видов деятельности и орудий труда согласно тому, какому полу они пристали, и структура пространства с его оппозицией публичных мест (рынок, место собраний, являющихся мужскими, и мест приватных, внутри дома, отведенных для женщин). Та же оппозиция мужского и женского воспроизводится внутри дома, где есть мужское место – у очага, и женское – поближе к воде, животным и растениям.
Эта система оппозиций, смыслов и метафор социально конструирует само человеческое тело: то, что представляется природными свойствами самого тела, является социальным конструктом, в котором биологическое неотделимо от символических значений, включающих его в социально-космический миропорядок. Именно социум конструирует тело, задавая определенный способ видения и тела, и биологической реальности вообще. Как считает Бурдье, именно на социальном конструировании биологических различий между полами в соответствии с мифологическим образом мира основан и опирающийся на него социальный порядок мужской гегемонии.
Именно этот порядок порождает определенное ви́дение анатомических различий между мужским и женским телами, а будучи перенесен на биологическую реальность как непреложная природная данность, закрепляет данный социальный порядок. Социальное конструирование анатомических различий между мужчиной и женщиной является сакрализацией мужской гегемонии, поскольку связывает мужские репродуктивные органы с символическими значениями силы, мужества и животворящих, оплодотворяющих начал природы.
Сексуальные отношения социально конструируются как отношения доминирования и подчинения (не случайно о сексуальных отношениях с женщиной говорят как об обладании ею).
Поскольку занимающим подчиненное положение членам общества присущ тот же способ видения, то все их акты познания неизбежно становятся актами признания собственного подчиненного положения.
Социальное конструирование тела направлено на интериоризацию соответствующей роли (доминирования или подчинения). Очевидные различия между мужским и женским телами воспринимаются сквозь призму андроцентрического способа ви́дения и потому становятся наиболее надежным гарантом ценностей и значений, соответствующих этому способу видения.
Но «социальное конструирование» тела этим не исчерпывается. Оно существенным образом дополняется трансформацией самих тел (и мозгов), выступающей как результат дифференцированных по половому признаку допустимых использований собственного тела [Ibid. P. 29]. Подобные артефакты являются результатом огромной коллективной работы социализации, в ходе которой социальное отношение мужской гегемонии соматизируется, т. е. становится частью габитуса.
Женское определяется по отношению к мужскому чисто негативно – как нехватка, отсутствие и т. п. Такое определение интериоризируется и становится частью габитуса женщины не столько через систему сознательных педагогических усилий, сколько через бессознательное подражание, мифологемы, ритуалы и всякого рода ограничения, налагаемые на женщин в отношении допустимого, являясь постоянной, непрерывно действующей и по большей части неявной дисциплиной, которая и формируют, в конце концов, габитус женщины, считающей свое подчиненное положение совершенно естественным.
Дисциплина (и здесь Бурдье заимствует некоторые идеи М.Фуко) является наиболее явным и последовательным выражением приемов воспитания женщин в современном европейском и североамериканском мире. Девочку постепенно, явно и неявно дисциплинируют: учат быть женственной, порицая за поведение, позы, жесты, приличествующие только противоположному полу (сидеть, раздвинув ноги, вульгарно; иметь животик – значит иметь слабую волю, опуститься, и т. п.). «Как будто женственность измеряется умением „сделать себя меньше“… женщины остаются заключенными за своего рода невидимой оградой… ограничивающей пространство, оставленное для их движений и для перемещений их тел, тогда как мужчины занимают своими телами больше места, особенно в общественных местах» [Ibid. P. 34]. Таким образом, женщины пребывают в символическом заключении, где их удерживает и одежда, которая не только скрывает тело, но и ограничивает движения, постоянно призывая их к порядку («юбка выполняет ту же функцию, что и сутана священников» [Ibid.]), благодаря чему им уже не нужны явные предписания и запреты. Такую же роль ограничителя движений и постоянного стража дисциплины тела могут играть высокие каблуки или сумка, которой постоянно занята рука. Все это и без внешнего насилия и принуждения подчиняет тело женщины определенным социальным ограничениям, вписывая в само тело, его пластику, позы и жесты социально сконструированные нормативы женственности.
