Александр Генис - ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ
В последнее десятилетие диалог науки с мистикой вступил в новую фазу, чему способствовало появление нескольких радикальных теорий в разных областях знания. Одна из самых ярких и перспективных использует метафорическую образность голограммы. Хотя голография была изобретена еще в 1948 году, лишь после появления лазеров в 60-х годах ученым из Мичиганского университета удалось получить первые объемные фотографии — голограммы. А еще два десятилетия спустя, в середине 80-х, голограмма становится одним из центральных образов экологической парадигмы.
Самая странная особенность голограммы в том, что в каждой ее части заключено целое. Если мы отрежем голову у голографического изображения собаки и увеличим этот фрагмент, то получим не большую голову, а всю собаку.
Нейрохирург Карл Прибрам использовал голограмму, чтобы объяснить работу мозга [43]. На основе этой модели Прибрам строит “волновую теорию реальности”:
мозг конструирует картину нашего “конкретного” мира, интерпретируя излучения другого, первичного уровня реальности, существующего вне времени и пространства.
Концепцию такого — “свернутого” — мира выдвинул
156
выдающийся физик Дэвид Бом, сотрудник Эйнштейна. Бом, который не только работал с Эйнштейном, но и дружил с Кришнамурти (отсюда многие мистические аллюзии в его теории), считал, что на “свернутом”, “доквантовом”, недоступном наблюдению уровне реальности мир теряет все знакомые свойства. Тут становятся бессмысленными понятия “дальше-ближе”, “прошлое-будущее”, “материя-сознание”.
Поясняя свою теорию, Бом говорил о корабле, который плывет, подчиняясь сигналу радара. До тех пор пока судно принимает сигнал, расстояние не играет роли. Подобным образом, согласно Бому, устроено особое информационное поле, которое делает мир единым. Все категории нашего “развернутого” уровня реальности, включая пространство и время, — плод работы сознания. Мы смотрим на мир сквозь очки, искажающие истинную картину.мира. Поскольку без очков нам вообще ничего не видно, с ними примирились. Но Бом вслед за восточными мистиками считает возможным проникнуть по ту сторону так строго очерченной Кантом границы. Дорогу к “свернутой” реальности указывает не логическое размышление, а освобожденное от причинно-следственной связи озарение. Мысль для Бома — окаменелость духа, скованная временем и пространством. Между тем добраться до изначального, “нормального”, а не искаженного нашими представлениями, о нем мира может только “пустое” сознание, отказавшееся от своего “я” и ставшее каналом, соединяющим два мира.
Прибрам инкорпорировал теорию Бома в свою концепцию сознания. Он считает, что мозг способен интерпретировать реальность либо как поток частиц, либо как волну. Когда мозг работает в первом режиме, мир воспринимается аналитически, интеллектуально. В этом случае реальность предстает “развернутой”, дискретной, состоящей, как говорят китайцы, из “десяти тысяч вещей”, существующих в пространстве и времени. Но мозг
157
может работать и в другом — интуитивном — режиме. Тогда он способен голографически воспринимать описываемый Бомом “свернутый” уровень реальности, на котором Вселенная предстает единым целым, существующим вне пространства и времени.
С другой стороны поиск “протореальности” ведет английский биолог Руперт Шелдрейк. Его теория “морфологического резонанса” тоже предлагает концепцию единой Вселенной. Все сущее в ней помогает друг другу “учиться” — эволюционировать. Этот универсальный принцип заставляет все в мире развиваться — законы природы, галактики, планеты, кристаллы, животных и человека. Шелдрейк утверждает, что цельным мир создает еще не обнаруженное наукой поле, объединяющее Вселенную в единое информационное пространство.
Отсюда делается простой и даже весьма практичный вывод: чем больше в мире знаний, тем легче они усваиваются людьми. Мозг работает как телевизор. Он воспринимает излучение этого поля и вступает с ним в контакт, который называется “морфологическим резонансом”. Им объясняются такие странные совпадения, как частые случаи одновременности открытий: стоит одному добиться успеха, как другим он дается легче.
Процесс ненамеренного дистанционного обучения Шелдрейк демонстрирует простым, но весьма наглядным экспериментом. Он отвозил в Ливерпуль лондонские газеты с кроссвордами, где их должны были отгадывать студенты. Выяснилось, что по вечерам они справлялись с задачей лучше, чем по утрам. Шелдрейк объясняет это тем, что к концу дня эти самые кроссворды уже решили сотни тысяч лондонцев, чем и облегчили задачу ливерпульским студентам [44].
Шелдрейк пытается “буквализировать” известную метафору: “идея витает в воздухе”. Он ищет способ зафиксировать этот эффект и использовать его на практике. В
158
Калифорнии уже существуют общины, исповедующие “морфологический резонанс” как своего рода альтруистскую религиозную доктрину.
Многие представления новой науки созвучны размышлениям Юрия Лотмана о природе и культуре. В поздних работах он развивал тезис о том, что “природа есть создаваемая культурой идеальная модель своего антипода”. То, что мы зовем “природой”, на самом деле — искусственная конструкция, это АНТИкультура, а не то, что было ДО культуры [45]. Истинная природа вообще недоступна познанию, ибо она непрерывна, тогда как культура всегда дискретна: познавая, мы выделяем объект из сплошного потока бытия, выводя его из сферы природы в зону культуры. В своей последней статье Лотман писал о “необходимости примирить недискретность бытия с дискретностью сознания”. Культура тут предлагает свои способы: в сфере мифа это идея цикличности, на смену которой пришел линейный образ смерти-возрождения. Лотман пишет: “Все, что не имеет конца, не имеет и смысла” [46].
Не следует ли отсюда, что выход к непрерывному уровню свернутой реальности надлежит искать по ту сторону смысла, за пределами логики, вне рационального суждения, так, как требуют правила дзэновских парадоксов-коанов?
В отличие от Запада Восток не соблазнился образом разъятой на части Вселенной. Этим, кстати, Гейзенберг объяснял успехи японцев в современной физике. Восточные религии всегда стремились выйти к переживанию единой, непрерывной реальности, преодолев изначально присущую культуре дискретность. Причем на Востоке ее преодолевают вместе с самой культурой. Для этого здесь веками разрабатывали медитативную технику, позволяющую переживать абсолютное единство всех вещей — “сингулярность мира”.
159
Популяризатор дзэн-буддизма на Западе доктор Судзуки пишет: “Уход от реальности неизбежно ведет к разделению ее на бесчисленные составные части. Такая раздробленность является свойством не природы, а разума, который за счет расщепления всего, что имеется в природе, на две части,делает ее познаваемой, пригодной для работы и использования для наших практических человеческих целей” [47].
Суть же всякого мистического мировоззрения, как утверждал уже западный мыслитель Альберт Швейцер, состоит в том, чтобы вернуться от дуализма к монистическому сознанию, ибо только оно позволяет “человеку духовно приобщиться к бесконечному бытию, которому он принадлежит по природе”.
Древнее мистическое мироощущение лучше сохранилось на традиционалистском Востоке. Поэтому для Запада обращение к Востоку, законсервировавшему общечеловеческую мудрость, — это возвращение и к истокам собственной культуры.
Поиски такого мироощущения неизбежно возвращают нас к первобытной древности, ибо, как показал в своих классических трудах антрополог Люсьен Леви-Брюль, всем архаическим культурам свойственна исключительно “мистическая психическая деятельность”. Впрочем, она не чужда и современному человеку. Тот же Леви-Брюль предваряет свою главную монографию “Первобытное мышление” многозначительной оговоркой: “Не существует двух форм мышления у человечества, одной пралогической, другой — логической, отделенных одна от другой глухой стеной, а есть различные мыслительные структуры, которые существуют в одном и том же обществе и часто, быть может всегда, в одном и том же сознании” [48].
Внутри каждого из нас дремлет “благородный дикарь”, которого будит органическая парадигма, ибо как раз его донаучное и пралогическое сознание способно воспри-
160
нять реальность такой, какой ее хочет видеть новая наука, — единой и неделимой.
Близость архаического мышления к представлениям современной науки иллюстрирует необычная, похожая на притчу история балийских рисунков [49]. В 1931 году на расположенном в индонезийском архипелаге острове Бали, жители которого известны своей сложной религией и красочными ритуалами, поселились два европейских художника.
