Петр Радечко - Реабилитированный Есенин
Правильно ли говорил Есенин об отношении Мариенгофа к Зинаиде Райх? В своих неопубликованных воспоминаниях “Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги” (книга М. Ройзмана была выпущена в 1978 году, т. е. задолго до публикации «романиста». – П. Р.) Анатолий спустя чуть ли не полвека очень резко отзывался о Зинаиде Николаевне как о женщине и актрисе…»
Справедливости ради, надо отметить, что и в 1927 году о Зинаиде Райх Мариенгоф написал в «Романе без вранья» не по-джентльменски:
«Любишь ли ты меня, Анатолий? Друг ты мне взаправдашний или не друг?
– Чего болтаешь?
– А вот чего… не могу я с Зинаидой жить… вот тебе слово, не могу… говорил ей – понимать не хочет… не уйдет, и все… ни за что не уйдет… вбила себе в голову: “Любишь ты меня, Сергун, это знаю и другого знать не хочу…” Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина…
– Что ты, Сережа!..
– Эх, милой, из петли меня вынуть не хочешь… петля мне – ее любовь… Толюк, родной, я пойду похожу… по бульварам, к Москве-реке… а ты скажи – она непременно спросит – что я у женщины… с весны, мол, путаюсь и влюблен накрепко, а таить того не велел… Дай тебя поцелую…
Зинаида Николаевна на другой день уехала в Орел…»
Как видим, Мариенгоф показал здесь Зинаиду Райх навязчивой, лишенной всякой гордости и самоуважения женщиной, каковой она на самом деле не была.
Зато и сам себя этот мнимый барон, воспитанный с гувернанткой, видимо, по недопониманию показал настоящим подлецом, способным ради своей дружбы с Есениным и вытекающей из этого выгоды, разрушить семью, в которой двое малолетних детей.
Видимо, очень убедительные слова нашел он для Зинаиды Райх, что та назавтра укатила в Орел. Хотя и знал, что в то время у Сергея не было другой женщины, в которую он был бы серьезно влюблен.
Естественно, совсем не ангелом изображен здесь и Есенин, якобы подбивающий на такой шаг друга. Однако, на наш взгляд, вся эта сцена с инициативой Сергея выдумана Мариенгофом. Поэт был уже в могиле и опровергнуть написанное «другом» не мог. А Мариенгофу хотелось откреститься перед Зинаидой и друзьями от своей инициативы скандала, за которым последовал разрыв семейных отношений, и, выполняя «социальный заказ» властей, погуще очернить поэта.
И уж совсем не по-джентльменски, не по-баронски, не по-дворянски и вообще не по-мужски писал Мариенгоф о Зинаиде Райх десятилетия спустя, когда уже и ее, как и Есенина, не было в живых. Процитируем опус «Мой век, мои друзья и подруги» из так называемой «Бессмертной трилогии»:
«Не любя Зинаиду Райх, я обычно говорил о ней:
Эта дебелая еврейская дама. Щедрая природа одарила ее чувственными губами на круглом, как тарелка, лице и задом величиной с огромный ресторанный поднос, «при подаче на компанию». Кривоватые ее ноги ходили по земле, а потом и по сцене, как по палубе корабля, плывущего в качку…»
И далее:
«Кого же любил Есенин?..
Больше всех он ненавидел Зинаиду Райх… Вот ее, эту женщину с лицом белым и круглым, как тарелка, эту женщину, которую он ненавидел больше всех в жизни, – ее – единственную он и любил.
Зинаида сказала ему, что он у нее первый. И соврала. Этого – по-мужицки, по темной крови, а не по мысли (курсив мой. – П. Р.) – Есенин никогда не мог простить ей. Трагически, обреченно не мог…
Годы отщелкивались, как костяшки на купечецких счетах. Пусто. Всякий раз, когда Есенин вспоминал Зинаиду, судорога сводила его лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки:
– Зачем соврала, гадина?!
…Мне кажется, что и у нее другой любви не было. Помани ее Есенин пальцем, она бы от Мейерхольда убежала без зонтика в дождь и град».
Приводя эти цитаты в своей книге, Борис Большун пишет: «С такой издевкой Мариенгоф не вспоминал даже своих злейших литературных и личных врагов, не говоря уже о женщинах. Ведь ему Райх, по всей видимости, ничего дурного не сделала, да и сам он об этом нигде не упоминает. Чем же тогда вызвана эта ненависть и почему даже через тридцать лет после самоубийства Есенина и загадочного убийства Райх, чувства Мариенгофа к ней не изменились?»
Перебравши немалое количество всевозможных вариантов и ссылок, профессор так и не находит ответа на этот очень важный и основополагающий вопрос в понимании роли Мариенгофа в судьбе четы Есениных. И делает резюме: «Можно, конечно, предположить, что антипатия между Мариенгофом и Райх была чисто инстинктивной и никаких логических объяснений тут и быть не может».
В какой-то степени согласиться с Б. Большуном можно, если принять его предположение о поведении Мариенгофа, как паука в банке среди подобных, с его мощным инстинктом борьбы за выживание. Однако профессор, так старающийся реанимировать творчество «образоносца», не хочет говорить об этом и пытается увести других от «логических объяснений». Да, он допускает «случаи непреднамернного искажения фактов» «лучшим другом Есенина», но не хочет даже допустить мысли о том, что ответ на этот глобальный вопрос кроется не в привычном для «романиста» вранье, а в гнусной его клевете.
Явно оскандалившись перед Зинаидой Николаевной и всеми читателями «Романа без вранья» объяснением своей неприглядной роли в разрыве супружеских отношений четы Есениных, Мариенгоф после смерти З. Райх, чтобы оправдать себя, решает, что называется, пойти с козырного туза. Неважно, что этот туз вытянут из другой колоды. Ведь он стопроцентно уверен, что со смертью Сергея и Зинаиды никто не опровергнет его слова относительно тайны этих двух человек. А читатель свободно проглотит такую наживку, доверившись «лучшему другу» Есенина, которому тот вполне мог открыться.
Ход вроде бы беспроигрышный. Однако давно замечено, что клеветники подобны на кривое колесо, которое при вращении забрызгивает грязью не только все окружающее, а и само себя. Мариенгоф не учел того обстоятельства, что гениям свойственно предвидеть намного вперед ход развития событий и человеческих отношений. И потому они, как опытные первопроходцы, иногда делают на своем пути «зарубки», которые помогают тем, кто внимательно исследует этот путь, а заодно и подстраховывают их себя от всевозможной клеветы в будущем.
С подобными «зарубками» мы еще встретимся впереди, а теперь поговорим о тех, что были оставлены Есениным именно на этом отрезке его пути.
В книге известного есениноведа Николая Юсова «С добротой и щедротами духа» (Челябинск, 1996. С. 167) говорится о фотографии С. Есенина, сделанной в 1916 году, которую он подарил своей жене с такой надписью:
За то, что девочкой неловкой
предстала ты мне на
пути моем.
Сергей.
Дата дарения на фотографии не помечена. Однако наверняка можно сказать, что Есенин подарил ее Зинаиде Николаевне сразу по приезде их из совместного путешествия на Север, во время которого 4 августа 1917 года они обвенчались в Кирико-Иулиттовской церкви недалеко от Вологды.
Вернувшись в Петроград, они некоторое время жили по своим прежним адресам, пока не сняли для себя квартиру в доме № 23 на Литейном проспекте.
Заметьте, что в приведенной надписи на фотографии муж говорит о жене не как о женщине, даже не о девушке, а о девочке, притом неловкой, какой она предстала перед ним. И, естественно, на «ты». А вот что писала в своих воспоминаниях их дочь Татьяна Сергеевна:
«Со дня знакомства до дня венчания прошло примерно три месяца. Все это время отношения были сдержанными, будущие супруги оставались на «вы», встречались на людях. Случайные эпизоды, о которых вспоминала мать, ничего не говорили о сближении…
Уже на обратном пути, в поезде, Сергей Александрович сделал матери предложение, сказав громким шепотом:
– Я хочу на вас жениться.
Ответ: “Дайте мне подумать” – его немного рассердил.
Решено было венчаться немедленно. Все четверо сошли в Вологде».
Эта цитата дочери свидетельствует о том, что фотография была подарена Есениным после того, как Сергей и Зинаида стали мужем и женой и в общении между собой перешли на «ты».
Итак, разве не является вышеприведенная надпись поэта на фотографии убедительнейшим аргументом в защиту его жены?
Как правило, ревнивые мужья, обманутые в своих ожиданиях, выгоняют оскандалившихся жен назавтра после первой брачной ночи. Но чета Есениных жила в первый год после венчания дружно и счастливо. И никто из петроградских друзей Есенина не замечал «судороги на его лице» и «сжатых кулаков», готовых избить супругу. Ничем таким не проявляла себя его «темная, мужицкая кровь». До тех пор пока на горизонте не появился его «лучший друг» с «голубой мнимобаронской кровью» Мариенгоф.
Зинаида Райх была хозяйственной и рьяно взялась вить семейное гнездо. Содействовал этому и ее муж. Он как-то вместе с женой явился на ее работу в редакции газеты «Дело народа», где, кстати, они познакомились, и сказал: «Больше она у вас работать не будет». Некоторое время спустя Зинаида Николаевна через газету заявила о своем выходе из партии эсеров.
