Джон Толкин - Приключения Тома Бомбадила и другие истории

Ветер западный задул, портится погода,
Том поймал осенний лист на исходе года.
«Вот удачу я поймал золотого цвета!
Не до зелени теперь — хороша и эта!
Нынче лодку починю — да и порыбачу
или просто по Вьюну двинусь наудачу».

Пеночка сказала: «Пи-и! Вижу, вижу Тома!
Знаю, знаю я, куда Том идет из дома!
К Старой Иве полечу, что листвой качает,
расскажу ей, расскажу — пусть его встречает!»

«Лезешь не в свои дела! Сплетни все разносишь!
Проболтаешься — гляди! Головы не сносишь!
Скажешь Иве — берегись! Больно ты болтлива!
Насажу тебя на прут — и зажарю живо!»

«Ты сперва меня поймай! — Пеночка вспорхнула
и над шляпою с пером хвостиком махнула. —
К Старой Иве полечу, сяду на ракиту,
прошепчу ей на ушко: „Том собрался к Миту!”
Поторапливайся, Том! Заждалася Ива!
Нынче самая пора выпить жбанчик пива!»

Улыбнулся Бомбадил писку птички малой.
«Отчего бы не на Мит? Да! Туда, пожалуй!»
И в затоку, в камыши, Бомбадил забрался —
лодку выволок свою и за весла взялся.
«Бомбадили-дили-Том! Лодочка-челночек!
Ты неси меня, неси через Лес-лесочек!»

«Эй, куда ты, Бомбадил, с этакой скорлупкой?
Что ты веслами стучишь по затоке хлюпкой?»

«К Брендивину по Вьюну, к Осеке плыву я,
где друзья мои живут, обо мне тоскуя.
И добраться до темна я спешу скорее,
ибо засветло они не в пример добрее».

«Ты у Осеки пойдешь по речным затонам —
к родичам моим тогда загляни с поклоном».

«Я гуляю! — молвил Том. — Не было печали!
Очень надо, чтобы мне что-то поручали!»

«Фу! Противный Бомбадил! Дырку тебе в днище!
Опрокинулся чтоб ты! Будет смехотища!»

«Зимородок, не болтай, голубая пташка!
Лучше перышки почисть, жалкий замарашка!
Посмотри, в твоем дому всюду рыбьи кости,
и противно заглянуть к этакому в гости!
Да и так заведено в нашей Старой Балке —
если много говорить, то конец рыбалке!»

Зимородок замолчал, глазками моргнул он,
и над Томом «Пырх-пырх-пырх!» крыльями взмахнул он.
Взмыл он, радугой горя над речным заливом, —
и упало вниз перо с голубым отливом.
Бомбадил его поймал, молвил: «Вот подарок!
Голубое! Этот цвет и хорош, и ярок!»

Веслами захлюпал он, волны зарябили,
и пошла кругами гладь, пузыри поплыли.
«Фр-р-р! Да это Бомбадил! В лодке! Вот потеха!
Диво дивное плывет! Лопну я от смеха!
И давненько ж о тебе не было помину!
Ну и лодка! Смехота! Ну, как опрокину?!»
«Кыш, Усатая! Гляди! Вот тебя схвачу я!
И смеяться надо мной живо отучу я!»

«Пш-ш-ш! Том Бомбадил! Позову-ка мать я!
Следом сестры приплывут и примчатся братья!
Ведь такого дурака не увидишь дома!
Деревянная нога, даже две, у Тома!»

«А у Навий под землей, Выдра, не была ты?
Разоденут там тебя в золото и латы!
Разве только по усам дочь узнает мама!
Прочь с дороги, говорю! До чего ж упряма!»

Выдра плюхнула хвостом, Тома окатила
и забрызгала водой шляпу Бомбадила!
И под лодочку нырнув, уплыла к болотам
и ждала, покуда Том смолк за поворотом.

Мимо Тома Лебедь плыл, гордо и степенно,
громко фыркал и шипел, и глядел надменно.
«Старина! — окликнул Том. — Урони перо-ка!
Истрепалось от дождей старое до срока,
ну а с теми, кто грубит, не люблю водиться!
Насмехаться не к лицу столь красивой птице!
Вот вернется к нам Король — и своею дланью
спесь-то он с тебя собьет и обложит данью».
Лебедь крыльями «хлоп-хлоп!» и налег на лапы —
«Вот еще! Отдать перо для какой-то шляпы!»

Том Запруду миновал. Ивий Вьюн торопко
к Плесу пенному погнал лодочку, как пробку,
и вода у Городьбы лодочку качала —
живо Тома донесла прямо до причала.

И со смехом закричал маленький народец:
«Ой! Да это Бомбадил! Том Козлобородец!
Берегись! Лесовиков мы не любим в доме!
Ни на лодке не пройдешь и ни на пароме!
Охраняет Брередон Бэкланд и Пределы —
и у нас для пришлецов наготове стрелы!»

«Не смешите, толстячки! Что вы кипятитесь?
Вы же даже барсука — и того боитесь!
Страшно тени вам своей темною порою!
Вот я орков позову — живо успокою!»

«Можешь звать их, Бомбадил! Нам не страшно дома!
Три стрелы тебе в тулью! Не боимся Тома!
Не за пивом ли сюда ты явился снова?
Разве напасешься тут пива на такого?!»

«Надо мне за Брендивин, к Миту бы добраться,
но с теченьем челноку трудно здесь тягаться.
Потому у вас возок подобру прошу я —
а тому, кто добр ко мне, счастье приношу я!»

Вот и солнца за холмом скрылась половина,
алым пламенем зажглись воды Брендивина,
потемнели — и пришли сумерки в Заселье,
и закончились кругом гомон и веселье,
и на Тракте никого, тихо плещет речка.
«Эй, да где вы? — крикнул Том. — Где вы?
Ну и встречка!»

По дороге к Бугорку Том побрел в потемки.
Вдруг услышал он во тьме чей-то оклик громкий:
«Кто тут?!» Пони «цок-цок-цок!», скрипнули колеса.
Том никак не ожидал странного вопроса.

«Кто тут шляется в ночи? Кто тут прет из Плавней?
Что за шляпа у тебя? И торчит стрела в ней!
Видно, любопытен ты, но тебе не рады.
Ну-ка, подойди сюда! Что тебе тут надо?
Ведь за пивом ты небось — а вот денег нету!
Не получишь ни глотка — только за монету!»

«Не шуми ты, Землекоп! Что еще за речи?
Ждал у Мита я тебя — не дождался встречи!
Ах ты, старый ты мешок! Эй, давай не мешкай!
Поторапливайся-ка со своей тележкой!
Что такое ты несешь? Иль заели блохи?
И полегче у меня! С Томом шутки плохи!
Кружка пива мне с тебя, старый ты тупица!
Что? Своих не узнаешь? Мэггот, не годится!»

И поехали они, обнявшись счастливо,
и в корчме на Бугорке пить не стали пиво,
позабыли на возке разом перебранку —
на Бобовую они ехали Делянку.

Все кишки перетрясло на ухабах Тому.
Наконец-то добрались к Мэгготову дому!
Светят звезды с высоты прямо на телегу,
в окнах свет — и, значит, быть славному ночлегу.

Фермерские сыновья тут же появились,
встали дочери рядком, гостю поклонились,
и хозяйская жена, поклонясь учтиво,
не забыла принести пару кружек пива.
После ужина они заплясали разом,
а потом пришла пора песням и рассказам.
На волынке Том играл, отдуваясь тяжко,
и скакали сыновья, словно два барашка!
Мэггот гоголем ходил, а хозяйка уткой,
и никто не лез в карман за веселой шуткой.

А потом — кому сенник, а кому — перина:
спать пошли. А Мэггот сел с Томом у камина.
И всю ночь они «шу-шу!» говорили вместе,
ибо оба припасли друг для друга вести.
Что там в Башенных Холмах, что и как в Курганах,
о своих и пришлецах, о секретных планах,
что пшеница и ячмень, в Бри какое диво,
что деревья шелестят, хорошо ли пиво,
сеют что и что куют, о других работах,
что за Стражи у реки, тени на болотах...

Вот и Мэггот задремал, тлели угли ало,
и с рассветом Том ушел — как и не бывало.
Так проходит легкий сон — и потом не помнят:
то ли был он, то ли нет, ничего-то в нем нет.
И никто не услыхал Бомбадила Тома,
ну а утром дождь прошел, смыл следы у дома.
Возле Мита тишина, Осека молчала,
и не слышали шагов утром у причала.

И три дня у Городьбы лодка Бомбадила
все ждала, ждала его и не уходила —
но однажды по Вьюну в Лес ее угнали.
Говорят, что Выдры в ночь лодку отвязали
и, толкая под корму, вышли на стремнину,
не давая ей уплыть ниже к Брендивину.

Лебедь из лесу приплыл, развернулся статно,
взял веревку в желтый клюв и поплыл обратно.
Выдры следом «толк да толк!», резвы и игривы,
лодке не дали застрять возле Старой Ивы.
Зимородок сел на нос, Пеночка — на банку —
и доставили домой лодку спозаранку.

Тихо лодку приняла Томова затока.
«Фр-р! — сказала Выдра. — Фр-р! Ну, была морока!
Только ноги Тома где? Где же деревяшки?
Бедный, бедный Бомбадил! Как ходить бедняжке?»
На причале в Городьбе весла-то остались —
много-много долгих дней Тома дожидались!

Один веселый мореход,
глашатай, путешественник
себе гондолу стройную
построил морем шествовать.
Он апельсинов в трюм набил
на благо предприятия,
набрал с собой овсянки он,
чтоб всякий день вкушать ее.
И взял с собой он специи —
и перца взял, и ландыша,
мускатных взял орехов он,
и кардамон с лавандою.

И вышел с ветром в плаванье
из гавани наш имярек,
браздя моря хрустальные,
за дальние семнадцать рек.
И вот с погодой доброю
добрался без печали он
до Деррилина бурного,
и к берегу причалил он.
Луга прошел он с пением,
сомнением снедаемый,
за горы неприступные
ступил на путь незнаемый.

Присел в пути и песню спел,
но не успел он с камня встать,
как бабочку красивую
просил своей женою стать.

Ответ ее не мешкая
с усмешкою последовал;
он волшебства учения
речения исследовал.

Соткал он сеть легчайшую,
тончайшую поймать ее;
жучиные с бессилья он
взял крылья обогнать ее.

Поймал ее тенетами
забот и обожания,
лилейно-белый павильон
обставил он со тщанием,
цветами всевозможными
он ложе выстлал брачное,
кругом парча и золото,
и пологи прозрачные.

Но бабочка желанная
жеманный вновь дала отказ —
и в горе и печали он
отчалил снова в тот же час.

Летел он с болью острою
до острова далекого,
где в зарослях календулы
зеленый луг привлек его,
где горы злата блещут днем,
огнем встают над дебрями,
где плещут реки чистые,
лучистые, серебряны.
И за морями пенными
с военными забавами
скитался он по Белмари,
и Фэнтэзи, и Теллами.

Он взял доспехи дивные —
из бивня были шлем и щит,
оружьем изумрудовым
орудовал на битвищах,
и паладинам Аэри
и фаэрийским рыцарям
бросал он дерзкий вызов свой
и не желал открыться им.

Кольчугу он надежную
надел, взял стрелы черные,
привесил ножны к поясу
из оникса точеные,
и взял на дротик малахит
и сталактит; в огне был он,
и в ярости во прах поверг
без страха чудищ неба он.

Он бился со Стрекозами,
и Осами, и Пчелами,
завоевал Медовый Сот
и гордо поднял голову.
Разбил он вражьи полчища,
и начищал доспехи он,
и после дела ратного
отпраздновал успехи он.
Из листиков и лепестков
слепил себе гондолу он,
и ветер пел на пару с ним,
под парусом шел к дому он.

На севере и юге он
свою гондолу-галеон
гонял; там ветер травы гнул —
и правил путь свой дале он.
И вот добрался до дому,
с Медовым Сотом прибыл он,
забыл он только начисто,
зачем из дому отбыл он?
И вновь из прежней гавани
он в плаванье пускается,
и новая история
из старой начинается.
И по ветру в гондоле он
из дому вновь идет в поход,
веселый путешественник,
глашатай наш и мореход.