Умберто Эко - КАРТОНКИ МИНЕРВЫ. Заметки на спичечных коробках
Форма книг определена нашей анатомией. Они могут быть огромными — но лишь те, которые в основном имеют функцию документа или украшения; стандартная книга не может быть меньше пачки сигарет и больше листа писчей бумаги. Она зависит от размера руки, который, да простит нас Билл Гейтс, пока что не изменился — по крайней мере на сегодняшний день.
Это верно, что успехи технологии сулят нам устройства, которые при помощи компьютеров помогают нам работать в библиотеках всего мира, выбирать интересующие нас тексты, печатать их дома за считанные секунды тем шрифтом, которого требует наша близорукость или наши эстетические предпочтения, и тот же самый принтер сброшюрует листы и переплетет их, так что кто угодно может выпускать книги по своему вкусу. И что же это значит? Могут исчезнуть обычные наборщики, типографы, переплетчики, но в руках у нас — и сейчас, и всегда — останется книга.
1994
Чтение кончиками пальцев
Домашняя библиотека — это не просто место, где собраны книги; это также место, где они читаются. Поясню. Думаю, что всем, у кого дома собрано достаточно много книг, случается испытывать угрызения совести оттого, что некоторые из них так и стоят непрочитанными, что они годами пристально смотрят с полок, как живой укор в греховной лености.
Потом однажды мы наконец берем в руки одну из этих доселе пренебрегаемых книг, начинаем читать — и понимаем, что наперед знаем все, о чем в ней говорится. Этому уникальному феномену, существование которого многие могут засвидетельствовать, можно дать три разумных объяснения. Первое состоит в том, что, соприкасаясь в течение многих лет с этой книгой, — переставляя ее, вытирая пыль, хотя бы просто убирая ее подальше, чтобы освободить место для другой, мы впитали кое-что из ее содержимого через кончики пальцев, то есть мы прочитали ее на ощупь, как с помощью азбуки Брайля. Я — приверженец CICAP[128] и не верю в паранормальные явления, но в этом случае — верю, потому что этот феномен не является паранормальным; он самый что ни на есть нормальный, подтвержденный повседневным опытом.
Второе объяснение — не совсем верно, что мы не читали эту книгу: всякий раз, протирая или передвигая ее, мы бросали на нее взгляд, пробегали глазами аннотацию на обложке, пролистывали наугад несколько страниц и мало-помалу вбирали бóльшую часть ее содержания. Третье объяснение — что мы читали другие книги, в которых упоминалась и эта, так что со временем, не отдавая себя отчета, мы уяснили, о чем в ней говорится (идет ли речь о знаменитой книге, которая у всех на устах, или о книге заурядной, с такими банальными идеями, что они встречаются повсеместно).
На самом деле я думаю, что все три объяснения верны и взаимосвязаны. Читая разные книги, мы, сами того не подозревая, пробегаем и эту; и когда мы просто берем ее в руки — своим оформлением, плотностью бумаги, цветом она говорит нам что-то о своей эпохе и происхождении. В совокупности все эти элементы чудесным образом «створаживаются» и создают впечатление, что нам знакомы эти страницы, хотя, строго говоря, мы их никогда не читали.
Так что, можно сказать, библиотека нужна для того, чтобы узнавать содержимое непрочитанных книг. И беспокоиться следует не об исчезновении книг, а об исчезновении домашних библиотек.
1998
Бестселлер
В разных заметках на книжную тему часто можно встретить выражение "best seller" (обычно произносится просто «бестселлер»). Этот термин возник в Америке как обозначение любого хорошо продающегося товара и, следовательно, может быть применен также и к пользующейся успехом книге; но при перенесении в область литературы возникают два неудобства. Прежде всего, эта коммерческая категория ровным счетом ничего не говорит о качестве самой книги. Несомненно, бестселлерами являются Библия и «Пиноккио» (в том смысле, что каждый год они продолжают расходиться во множестве экземпляров), и в течение долгого времени таковыми являлись дамские романы Каролины Инверницио, хотя речь идет о произведениях (с позволения сказать) весьма отличных от вышеупомянутых. И вообще, выражение «бестселлер» покрывает четыре различных явления.
Во-первых, есть такие книги, которые я называл бы best sold[129], то есть книги, которые были невероятно популярны в определенный период времени, как «Короли французские»[130] или «Хижина дяди Тома». Потом существуют «вечнозеленые», то есть книги, которые остаются в продаже веками или десятилетиями, — разумеется, это Библия, но также «Обрученные» Мандзони, или, в наши дни, «Маленький принц», или «Сиддхартха». То, что некоторые из них попадают в топ-листы, а некоторые — нет, объясняется тем, что настоящий «вечнозеленый» не расходится каждый день сотней экземпляров в центральных магазинах, а продается по одному экземпляру в каком-нибудь киоске и поэтому остается в тени.
Далее следуют те, которые я назвал бы best selling[131], — книги, которые в момент выхода имели громкий успех, но нельзя сказать, чтобы этот успех длился годами. Но все-таки, продаваясь в достаточной мере, они желанны для авторов, издателей и книгопродавцев, благодаря которым и появляются на свет книги best to sell[132], — то есть такие, которые были созданы именно для продажи. Как правило, это романы по готовому рецепту: немного секса, немного денег, немного великосветской жизни; или же тщательно выписанная эрекция в каждой главе; или отмеренная толика ужаса и смертей и т. д. Они существовали всегда, и иногда случается, что такие книги переживают свое время, потому что, даже будучи написанными для денег, обладают чертами, можно сказать, мифологическими. Классический пример здесь — романы Дюма. В любом случае именно благодаря этим best to sell слово «бестселлер» приобрело презрительный оттенок.
Мы забываем, что Данте, Ариосто, Tacco пользовались колоссальным успехом и что Мандзони был вынужден публиковать второе издание «Обрученных» с многочисленными исправлениями и дополнениями, специально заказанными иллюстрациями, по частям, «с продолжением» именно для того, чтобы отреагировать на вал пиратских изданий. Он не выручил при этом за него ни гроша, но его книга, безусловно, была бестселлером. Конечно, он хотел, чтобы она стала как можно лучше (и мы знаем, сколько он над этим работал), но в то же время — чтобы ее прочло как можно больше людей. Впрочем, за исключением некоторых исторических эпизодов авангардистских провокаций, невозможно найти серьезного писателя, который, сочиняя книгу, не мечтал бы, чтобы она получилась хорошо и в то же время была прочитана всеми. Но стараться написать хорошую книгу — это не то же самое, что писать best to sell с одной эрекцией на главу.
В издательстве «Саджьяторе» только что вышла книга Джан-Карло Ферретти «Литературный рынок» (частично она была опубликована еще в 1979 году). Ферретти первым заинтересовался тем, что он называет «качественным бестселлером» (приводя в качестве примера поздние романы Кальвино). В этой категории больше всего поражает то, что речь идет о произведениях, которые добиваются успеха среди читателей без использования ингредиентов, которые нравятся читателям по определению. В новой части своего исследования Ферретти говорит о произведениях, которые можно читать на разных уровнях.
Речь идет о книгах, которые позволяют неискушенному читателю восприятие на первом уровне, а далее, читателям все более и более образованным и изощренным — чтение «вглубь» или «поэтажно»: представьте себе книгу-зиккурат. Мне очень нравится такое сравнение, но приходит в голову и другое: с нашими средневековыми библейскими герменевтами или же с герменевтикой еврейской, согласно которой каждый текст, помимо буквального смысла, имеет и другие, что должны быть открыты постепенно. В каком-то смысле можно говорить, что в последнее время книги пишутся по многоуровневой схеме (и это справедливо как для фантастики вроде книг Уильяма Гибсона, так и для экспериментальной литературы вроде Томаса Пинчона). Но в таких книгах просто выносится на уровень метанарративной (сверхповествовательной) авторефлексии та возможность, что давно реализована, пускай неосознанно, в «вечнозеленых» книгах. Не говоря уж о тех, кто, как Данте, знал об этом и добивался именно такого прочтения сознательно.
1994
Не пугайтесь гипертекста
Недавно я болтал с одним другом-писателем, который был несколько смущен, вернувшись с конгресса, где говорили о гипертексте. Гипертекст — это такая чертовщина, которая позволяет компьютерному пользователю «перемещаться» (как это называется) по всему тексту, сравнивая одновременно несколько фрагментов, устанавливая соответствия между различными местами, самостоятельно изыскивая пересечения, аллюзии, связи… Это чрезвычайно полезно для множества вещей, в первую очередь в учебных и справочных материалах, но дело в том, что мой друг слышал также и разговоры о деятельности литературной.
