Маргарита Павлова - Эротизм без берегов
В первых эпизодах известного романа Мережковского «Леонардо да Винчи» (1900), повлиявшего на предложенный Фрейдом анализ художника, древнегреческая скульптура Афродиты поднимается из могильного холма подле Флоренции, где она пролежала века, чтобы вдохновить Леонардо. Изображение древней богини отражает представление об истории как кладбище, на котором самый драгоценный покойник воскрешается к жизни местными любителями древностей. Имеется в виду, что античное прошлое буквально лежит у нас под ногами под верхним слоем земли. Мережковский делает прямую отсылку к палимпсесту, помещая рядом эпизоды выкапывания древней мраморной статуи, и сцену, в которой ученый-гуманист «соскоблил церковные буквы <в церковной книге, и из-под них> появились иные, почти неуловимые строки, бесцветные отпечатки древнего письма, углубления в пергаменте — не буквы, а только призраки давно исчезнувших (древнегреческих) букв, бледные и нежные»[250]. Появление античного женского тела вторит восстановлению древних следов на пергаменте, следов, которые средневековые писцы предавали забвению, покрывая их новым текстом[251]. Итак, палимпсест как история и палимпсест как женское тело сплетаются, превращая это тело в место для записи истории. Спрятанным в нижнем слое палимпсеста, в старом могильном холме, оказывается тело древней женщины, которое преследует героев романа Мережковского.
Синкретическое понимание истории в эпоху fin de siècle приводит к взаимозаменяемости локуса исторической привязки женщин под покрывалом. В «Une Nuit de Clèopatre» Клеопатра замещает Саломею в хореографии Фокина и сценографии Бакста. Вместо дворца Ирода на сцене изображается древняя Александрия; на месте одной ориентальной царицы легко появляется другая. Их объединяют восточное происхождение и праобраз хищниц древности, убивающих своих жертв-мужчин вместо того, чтобы родить им наследников.
Александр БлокА. Блок прославил покрывало как символ, ставший культурной метафорой символизма. Девственная Прекрасная Дама его ранних стихов превращается со временем в роковую женщину, скрывающуюся под покрывалами и угрожающую поэту. Блок был трубадуром русского символизма, посвящавшим свою поэзию эротическим отношениям со своей музой. Стирая границы между искусством и жизнью, муза Блока всегда имела реального прототипа, не только вдохновлявшего его, но и символизировавшего воплощенное слово, становящееся плотью. Прекрасной Дамой его жизни и стихов была Л. Д. Менделеева; его главной темной музой была актриса Н. Волохова, которая более, чем другие реальные женщины, означала для него угрожающий эротический подтекст «Жены, облеченной в солнце»[252]. Напомним, что в 1908 г. именно она играла уайльдовскую Саломею, девственницу, становящуюся убийцей, в постановке Евреинова[253].
До появления темной музы поэзия Блока была идеалистичной и описывала его рыцарские отношения с небесной Дамой, одним из мифологических прототипов которой была «Жена, облеченная в солнце». Эта древняя дева из Апокалипсиса появляется в конце истории. Вневременный женский образ, возникающий в начале и в конце времени, был позаимствован из Откровения В. Соловьевым; его Жена, облеченная в солнце, сформировала для его последователей образ идеальной женщины эпохи. «Она стояла чистая, одетая светом, в целомудреннейших одеждах», — пишет Мережковский в «Юлиане Отступнике» (1896)[254], первом романе из трилогии, в которой «Леонардо да Винчи» был вторым. Итак, идеальная женщина того времени скрыта покровом; ее прозрачные одежды символизировали чистоту и свет и покрывали тело, нагота которого свидетельствовала о невинности. Но подобно уничтожающей своих жертв femme fatale, Жена, облеченная в солнце, снаряжена мечом — золотым мечом, который спасет мир от неумолимого закона природы. Именно так некоторые русские символисты восприняли Саломею Уайльда — как воплощение невинности и языческую предтечу Христа. Н. Минский, в свое время последователь Мережковского, писал в 1908 г. об одновременной божественности и соблазнительности Саломеи, утверждая, что ее тело посвящено Богу.
Если рассматривать двух блоковских «женщин под покрывалом» в хронологической последовательности, то окажется, что светлая Дева была небесной предтечей темной Незнакомки. Общепринятый взгляд на поэтическую эволюцию Блока подчеркивает сгущающиеся тени на лице Прекрасной Дамы, что, конечно же, верно. Дело, однако, сложнее: это смещение представляет собой, если снова употребить фотографическую метафору, двойную экспозицию, основанную на принципе анахроничности и культурного синкретизма. Темная вуаль Незнакомки скрывает лицо Прекрасной Дамы; но чистота ее все еще просвечивает сквозь слои покровов, как на палимпсесте.
В статье «О современном состоянии русского символизма» (1910), когда символизм находился в глубоком кризисе, Блок описывает Жену, облеченную в солнце, как его (символизма) оптимистическую тезу. Антитеза, провозглашает он, — это мертвая женщина под покровом, связанная в докладе с образом Клеопатры[255]. Обольстительное мертвое тело царицы заменяет девственное обнаженное тело Жены, облеченной в солнце, и не только в результате окончательного обесценивания всех идеалов, а потому, что ход времени в эпоху fin de siècle умерщвляет все живое: время движется к своему финалу, и история есть лишь палимпсест, найденный на декадентском кладбище. «…Изменение <ее> облика, которое предчувствовалось уже в самом начале тезы, — пишет Блок, — …я бы изобразил <…> так: в лиловом сумраке необъятного мира качается огромный белый катафалк, а на нем лежит мертвая кукла с лицом, смутно напоминающим то, которое сквозило среди небесных роз»[256].
Поэт отождествляет антитезу символизма со своей дамой под вуалью. Ее зовут «Незнакомкой», таинственной женщиной с петербургской улицы, через современное лицо которой просвечивает древняя Дева. В своем самом известном посвященном ей стихотворении («Незнакомка», 1906) поэт трепетно ждет ее появления. Она приходит облеченной в шелковые покровы, туманы и духи, повествующие о древности («…и веют древними поверьями / Ее упругие шелка…»[257]). Символизируя ее связь с подземным миром и смертью, перья на ее шляпе — «траурные». Она — мертвое тело истории, чье перворождение поэт открывает за темной вуалью. Когда он всматривается сквозь вуаль, он видит «очи синие бездонные», цветущие «на дальнем берегу» — родине Прекрасной Дамы.
В упомянутом докладе 1910 г. Блок утверждает синкретизм Незнакомки, описывая ее как «дьявольский сплав из многих миров»[258]. Этот образ предполагает слияние воедино мифов о роковых женщинах древности. Как и Клеопатра из одноименного стихотворения Блока 1907 г. (см. ниже), темная антитеза символизма в данной статье — мертвая кукла, в лице которой проскальзывают отражения ее небесной предшественницы. Прекрасная Дама превратилась в восковую Клеопатру — прекрасный труп истории и русского символизма.
Путешествие в ИталиюВ мае-июне 1909 г., после особенно трудных зимы и весны, Блок и его жена Любовь Дмитриевна предприняли совместное путешествие в Италию[259]. Эта поездка была путешествием в эротизированное пространство истории. У нее была и еще одна цель — вновь обрести небесную связь между поэтом — рыцарем былых времен и его русской Беатриче. Предполагалось, что Италия, связанная в культурной памяти с идеальной любовью, особенно любовью Данте к Беатриче, окажет свои чары на Блоков. Италия, пишет Блок в своих путевых заметках, навевает образы Данте и его бессмертного проводника Вергилия, с которым поэт надеется пройти все круги подземного мира: «Путешествие по стране, богатой прошлым и бедной настоящим, — подобно нисхождению в дантовский ад. Из глубины обнаженных ущелий истории возникают бесконечно бледные образы… Хорошо, если носишь с собою в душе своего Вергилия, который говорит: „Не бойся, в конце пути ты увидишь Ту, Которая послала тебя“. История поражает и угнетает»[260].
Как культурный и поэтический опыт эта поездка удалась. В цикл «Итальянские стихи» (1909) входит несколько лучших стихотворений Блока; уже после поездки были написаны путевые очерки «Молнии искусства». Но в качестве второго медового месяца и возврата Прекрасной Дамы поездка оказалась неудачной. В Италии Блок нашел ту же Даму под вуалью, которая мучила его и в России.
Она гораздо больше напоминала его роковую музу, Н. Волохову, нежели Любовь Дмитриевну. Именно на женское тело под покровом (вуалью) он в прошедшие годы спроецировал эротические переживания и навязчивые идеи своего поколения. Итальянское путешествие Блока схоже с метафорическим зеркалом, в котором отразились его личные тревоги и навязчивые женские изображения.