Ольга Аксютина - Панк-вирус в России
Когда мы вернулись из армии, мы встретили таких людей как Руслан Ступин (это гитарист наш теперешний). По сути, он тоже original member, потому что то, что происходило в армий — это метаистория. Руслан — это мой сосед, пьяница, который в то время постоянно где-то на помойках сидел и играл на гитаре
Все время. Есть такое понятие — дворовый лидер. Вот он (Руслан) действительно очень талантливый человек, очень хорошо вонзал на инструменте, беспределил. Постоянно, дрался со всеми, с ментами какие-то бесконечные разборки. Он старше был меня, — то есть авторитетный человек. Я его пригласил в группу, и он не отказался.
У нас появился такой барабанщик как Миша Полещук, с которым, к сожалению, мы сейчас расстались в силу исторических обстоятельств. Миша внес большую лепту в группу, он был серьезный музыкант. Но так сложилось, что он не сумел контролировать себя достаточно, не смог сам с собой справиться, и это привело его к персональному кризису и расставанию. Мы заменили его на Дмитрия Хакимова, барабанщика и лидера группы "Mad Dog". Мы искали барабанщика, когда ушел Миша, и пригласили на репетицию Диму Хакимова, и он сел за ударную установку и вонзил так, что мало не показалось. И я сказал: "Хочешь — будешь сессионным барабанщиком, побудешь чуть-чуть сессионным, станешь членом группы". Он сказал: "Да, хорошо. Мне интересно это предложение. Надо попробовать". Мы попробовали с ним. Буквально 3–4 репетиции прошло, я посмотрел на него ещё раз — что он за человек, что за музыкант и сказал: "Все, ты — равноправный член группы".
Сколотив группу, мы вступили в Московскую Творческую Лабораторию Рок-музыки. На тот момент (в 1989 году), это была единственная организация, которая серьезно занималась музыкой, такой как мы играли. Очень много есть превратных мнений о ней. Особенно питерская тусовка ненавидела в то время Московскую Рок-лабораторию — "московская блеватория", «рок-блеватория» — это понятия из того времени. На самом деле, я общался с Ольгой Опрятной, и мне кажется, что не были они никакими КГБистами, продажными суками-комсомолками. Они были просто ушлые бизнесмены, которые занимались довольно радикальной, странной хуйней.
Кстати, то, что сейчас Марочкин под названием Московской Рок — лаборатории мутит с правительством Москвы, и финансируется за его счет, и продвигает свои фашистские и националистические телеги, это никакого отношения к той Рок — лаборатории вообще не имеет, совершенно две разные тусовки.
Мы вступили в Рок-лабораторию и просуществовали там благополучно года 1,5–2. В это же время в этой творческой организации состояли такие люди, как Максим Покровский (группа "Ногу Свело"), "Die Schwarze Kazen" (возглавляемая господином Китайцем), "Монгол Шуудан", "Ва-Банк".
Мы играли, играли, играли… Потом Рок-Лаборатория распалась. Потом мы ездили в европейский тур: 40 концертов в течение 47 дней — 11 стран: Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания, Германия, Бельгия, Нидерланды, Австрия, Швеция, Италия. Чехословакия. Мы всем этим занимались уже DIY.
О: Как вас в Европе принимали?
С: У нас в Европе было два показательных концерта, которые я всегда использую как иллюстрацию: один концерт, который собрал 5 человек и один, который собрал две тысячи человек. Когда мы играли для 5 человек аудитории — мы выступали в маленьком голландском городе (точнее сказать было бы деревне), а в соседний город приехал "Bon Jovi", и все ломанулись туда. Все же это событие для маленькой деревушки. Самый большой концерт (2 с лишним тысячи людей) — это концерт вместе с "D.O.A." и "Coffin Brkan" в берлинском клубе "SO — 36". Это был 1993 год.
О: Как вам Европа?
С: На самом деле, Европа — очень хорошее место, в том смысле, что европейцы живут в очень цивилизованных странах, во многих из которых очень либеральные законы в отношении наркотиков, в странах где принцип свободы возведен в некоторое правило.
Например, ты идешь по улице, в говно пьяный и орешь, в 2 часа ночи. К тебе подходит мент и говорит просто:
— Что Вы орете?
— Это у меня такое эмоциональное самовыражение.
— К сожалению, в нашем городе это не поощряется, поэтому я прошу Вас, если у Вас есть друзья, или если Вы сами можете взять себя в руки, заткнитесь немедленно и не орите.
И никто тебя не ебошит, не прикладывает об машину лицом. Просто с тобой вежливо говорят менты. Просто менты на велосипедах ездят. Ёб твою мать! В Голландии менты на великах. Это вообще охуеть. Просто на великах подъезжает к тебе парень и говорит: "Марихуану здесь курить нельзя. Я понимаю, что у нас город наркотуризма, легких наркотиков, но на улице все равно нельзя курить марихуану. Как бы не было все легально, это западло, поэтому, пожалуйста…" Всегда вежливо.
Сквоты… Охуенно. Вообще сквотерная идея в Голландии обрела свое легальное воплощение, так как они законны. Если завод, например, пустует в течение трех лет, и никто там не живет и никак не может его использоваться, если тебе негде жить, ты можешь прийти туда и жить там. И закон будет на твоей стороне, тебя никто не сможет выселить, тебя с полицией даже не смогут выселить, потому что ты имеешь на это право. Европа — это все-таки средний класс. Панки в основном это дети родителей из среднего класса… Это люди образованные, правило, студенты, которые не приемлют коммерческой музыки, коммерческой информации и всё такое.
На самом деле, просто рекомендую, у кого есть возможность, надо просто поехать в любое punk — community в Дании, Норвегии, Швеции, неважно. Просто смотреть, как там это происходит. Единственное, что я предлагаю, если вы туда поедете, не увлекайтесь наркотиками, потому что там это очень распространено и очень доступно. Побывав там, извлечете массу положительных и новых идей, которые там витают.
О: Что в духовном плане подтолкнуло вас к идее панка?
С: Мы реально попали в ситуацию… Лично я, мальчик в розовых очках, попадает в армию и сталкивается с реальностью: вот, на самом деле так живут люди, вот это Западная Украина, вот это село такое-то, с тобой служат реальные люди оттуда. Столкновение с реальностью: вот люди так живут, им вообще пиздец на самом деле, у них вообще нет никакой информации, они вообще не понимают ни хуя, родители о них никогда не заботились вообще, потому что им это не интересно. И мне кажется, что в той или иной степени, к Панк-року нас подтолкнуло столкновение с реальностью. Я действительно понял, что то, как родители относятся ко мне, то, как жизнь происходит вокруг меня, как студента какого-то института — это одно, а есть совершенно другая жизнь, причём весьма и весьма реальная и очень даже непростая.
О: То есть до армии ты закончил институт?
С: Нет, это был небольшой такой период, 2 года, когда брали студентов то же в армию, я попал в этот период. Я год отучился в Университете Дружбы Народов им. Патриса Лумумбы, и через год пошел в армию служить.
С другой стороны, как бы все это проблемно не было, я все-таки благодарен Советскому государству, которое действительно немножко меня еблом в говно засунуло, просто показало: "Ты посмотри на своих соотечественников, что происходит реально, не будь мудаком, перестань молиться на Гребенщикова (Боря Гребенщиков отличный, ранние его все пластинки на ура и forever!), но вот розовые очки свои на хуй выкинь".
О: Когда вы вернулись из армии, вы сразу в Лабораторию попали?
С: Может быть, через несколько месяцев, через 5–6.
О: Сразу возникла идея туда пойти, или сначала вы пытались сами пробиться, или это была просто единственная альтернатива?
С: Мы играли музыку, мы всегда хотели хорошо записываться, не в том смысле, что коммерчески, делать популярный звук… Мы просто хотели записать так, как мы можем. Допустим, мы могли добиться на трехгрошовой базе хорошего звука, такого, как нам надо, который нас всех вставляет. Раз мы можем до биться этого вместе на базе, почему бы нам не попытаться добиться этого на студии. Общаясь со студиями, мы поняли, что это стоит денег. Нам всегда требовались деньги, чтобы сделать наш продукт качественным. Мы всегда эти деньги на ходили и тратили на запись. Мы реально заморачивались: нам нужно настроить барабаны, мы готовы тратить 20 часов, чтобы просто настраивать их и платить за это, и настроить их так, как нам надо. Если мы хотим записать музыку со сраным звуком, мы не просто придем, за два часа запишем всю программу, пожмем ручки друг другу, и пойдём бухать… Нет, мы будем добиваться и искать, пока мы не поймаем тот сраный звук, который нам нужен. Мы сделаем его и запишем, независимо от того, сколько бы денег нам это не стоило. И каждая наша пластинка это большие бюджеты, по стандартам панк — групп в этой стране, это просто, действительно много. Но мы совершенно не жалеем, потому что мы делаем то, что мы хотели, и воплощали то, что мы хотели.
