Жан-Клод Карьер - Не надейтесь избавиться от книг!
У. Э.: Когда я говорил о моей находке у книготорговца в Гранаде, я, конечно, шутил. Просто, честно говоря, я совсем не уверен, что у него в магазине не было еще одной, третьей, книги, которая бы меня заинтересовала так же, как первые две. Быть может, ваш друг книготорговец трижды прошел мимо предмета, подававшего ему знаки, не замечая его, и только на четвертый раз разглядел в нем машину Паскаля.
Ж.-К. К.: Есть один основополагающий текст на каталанском языке, относящийся к XIII веку. Его рукопись длиной всего в две страницы давно утрачена, но существует печатная версия, датированная XV веком. То есть речь идет о редчайшей инкунабуле. Очевидно, для любителя каталанского языка это самая ценная инкунабула в мире. Оказывается, я знаю одного книготорговца в Барселоне, который после долгих лет поисков, словно упорный детектив, идущий по стершемуся следу, наконец отыскал драгоценную инкунабулу. Он купил ее и перепродал Барселонской библиотеке за цену, которую он мне не открыл, но которая должна быть весьма значительной.
Прошло несколько лет. Тот же книготорговец в один прекрасный день покупает толстый фолиант XVIII века, переплет которого, как это часто бывает, набит старыми бумагами. Тогда он делает то, что делают в таких случаях: он аккуратно разрезает переплет бритвой, чтобы достать содержимое. И среди оказавшихся там старых бумаг он находит рукопись XIII века, ту, что давно считалась утраченной: саму рукопись, оригинал. Он чуть в обморок не упал. Перед ним было настоящее сокровище. Оно ждало его. Кто-то просто по неведению засунул рукопись в переплет.
У. Э.: Куорич[214], самый крупный книготорговец-антиквар в Англии, а может быть и в мире, организовал выставку и издал каталог, состоящий из одних только рукописей, найденных в переплетах. Там было даже подробнейшее описание рукописи, уцелевшей при пожаре в библиотеке из «Имени розы», — рукопись, разумеется, абсолютно вымышленная. Я это заметил (достаточно было проверить размеры, чтобы понять, что рукопись была не больше почтовой марки), и так мы сделались друзьями. Но многие люди поверили, что речь идет о подлинном документе.
Ж.-К. К.: Как вы думаете, в наше время возможно найти еще одну трагедию Софокла?
У. Э.: Не так давно у нас в Италии разразилась оживленная полемика по поводу папируса Артемидора[215], приобретенного за очень высокую цену Банковским фондом Сан-Паоло в Турине. Спорили два самых известных итальянских специалиста: является ли этот текст, приписываемый греческому географу Артемидору, подлинным, или это подделка? Каждый день мы читаем в прессе сенсационное выступление какого-нибудь нового специалиста, подтверждающего или опровергающего то, что было опубликовано накануне. Я говорю это к тому, что на наших глазах то тут, то там постоянно всплывают обломки прошлого, имеющие ту или иную ценность. Рукописи Мертвого моря[216] были найдены всего пятьдесят лет назад. Я думаю, что в наше время, когда мы стали больше строить, чаще ворошить землю, вероятность найти подобные документы повышается. Сегодня существует больше шансов найти рукопись Софокла, чем во времена Шлимана[217].
Ж.-Ф. де Т.: Какое у вас самое заветное желание как у библиофилов и знатоков книг? Что бы вам хотелось, чтобы завтра было извлечено из земли в ходе какой-нибудь стройки?
У. Э.: Лично для себя я хотел бы заполучить экземпляр Библии Гутенберга, первой печатной книги. Еще мне бы хотелось, чтобы нашли утраченные трагедии, о которых Аристотель пишет в своей «Поэтике». А больше я не знаю таких утраченных книг, которых бы мне не хватало. Может быть, потому, что раз они утрачены, значит, они, вероятно, как мы уже говорили, не заслуживали того, чтобы пережить пожар или костер инквизиции.
Ж.-К. К.: Что касается меня, я был бы счастлив, если бы нашли неизвестный кодекс индейцев майя. Когда я впервые приехал в Мексику в 1964 году, мне сказали, что существуют описания около ста тысяч пирамид, но раскопки производились только на трехстах. Много лет спустя я спросил археолога, работавшего в Паленке, сколько еще продлятся раскопки в этом месте. Он ответил: «Приблизительно пятьсот пятьдесят лет». Доколумбов мир является, пожалуй, самым чудовищным примером попытки полного уничтожения всего написанного, уничтожения целой расы, имеющей один язык, одну культуру, одну литературу, то есть одно мышление, — словно эти побежденные народы не заслуживали никакой памяти. В Юкатане по приказу каких-то христианских террористов кодексы сжигались целыми грудами. И у ацтеков, и у майя уцелело лишь несколько экземпляров, причем зачастую при весьма необычных обстоятельствах. Один кодекс майя был найден кем-то с «наметанным глазом» в Париже в XIX веке возле камина, куда его собирались бросить на растопку.
Кроме того, древние языки Америки не умерли. Они даже возрождаются. Науатль (язык ацтеков) претендует стать государственным языком Мексики. Недавно на науатль перевели «В ожидании Годо»[218]. Я уже попросил отложить для меня экземпляр «оригинального» издания.
Ж.-Ф. де Т.: Можно ли вообразить, что завтра будет найдена книга, о существовании которой мы еще не знаем?
Ж.-К. К.: Вот вам совершенно невероятная история. Ее главный герой — Поль Пеллио[219], французский археолог и лингвист, молодой исследователь начала XX века. Это был необычайно одаренный лингвист, почти как Шампольон веком ранее. Он работал с немецкой экспедицией в Западном Китае в районе Дуньхуан, на одном из шелковых путей. С давних времен от погонщиков верблюдов было известно, что в этом районе существуют пещеры, в которых находятся статуи Будды и множество других предметов древности.
В 1911 году Пеллио и его коллеги обнаружили пещеру, которая оставалась замурованной начиная с X века нашей эры. Они провели переговоры с китайским правительством и вскрыли ее. Оказалось, что в ней хранятся семьдесят тысяч рукописей, относящихся к периоду до X века! Некоторые считают, что это самая великая археологическая находка XX века. Целая пещера безвестных книг! Представьте, что мы вдруг попадаем в закрытый зал Александрийской библиотеки, где все уцелело! Наверное, Пеллио — если у него был наметанный глаз — испытал нечто подобное, необыкновенную радость. С какой частотой билось его сердце? На одной фотографии он сидит среди стопок древних текстов при свете свечи, счастливый как бог.
Он проводит три недели в пещере среди этих сокровищ и классифицирует их. Вскоре он откроет два умерших языка, в числе которых — древний пехлеви, староперсидский язык. Также он обнаруживает единственный имеющийся у нас манихейский текст, написанный — на китайском языке — самими манихейцами, а не их противниками, текст, по которому моя жена Нахаль написала диссертацию. Мани называется в нем «Будда света». А также множество других невероятных документов, тексты всех культурных традиций. Пеллио удалось убедить китайское правительство с согласия жителей Китая продать около двадцати тысяч этих рукописей. Сегодня они составляют фонд Пеллио в Национальной библиотеке. Перевод и изучение этих рукописей продолжаются.
Ж.-Ф. де Т.: Тогда такой вопрос: можно ли представить, что еще будет открыт какой-нибудь неизвестный шедевр?
У. Э.: Один итальянский автор афоризмов говорил, что нельзя быть великим болгарским поэтом. Сама по себе мысль эта как будто проникнута презрением к малым нациям. Вероятно, он хотел высказать одну из следующих идей — или обе вместе (вместо Болгарии он мог бы назвать любую из маленьких стран): во-первых, даже если великий поэт и был, его язык недостаточно известен, а значит, наши с ним дороги никогда не пересекутся. Так что если «великий» означает «знаменитый», то можно быть хорошим поэтом и не быть знаменитым. Однажды я был в Грузии, и мне сказали, что их национальная поэма «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели — это величайший шедевр. Верю, но она не имела такого резонанса, как пьесы Шекспира! Во-вторых, чтобы выработать сознание, способное мыслить во всемирном масштабе, надо, чтобы страна оказалась в центре великих исторических событий.
Ж.-К. К.: Сколько Хемингуэев родилось в Парагвае? Возможно, от рождения они были способны создать великое по своей оригинальности и силе произведение, но они не сделали этого. Они были не в состоянии это сделать, потому что не умели писать, или потому, что не было издателя, которого бы заинтересовало их творчество. А может, они даже не знали, что могут писать, что могут быть «писателями».
У. Э.: В «Поэтике» Аристотель называет около двадцати трагедий, неизвестных нам. Истинная проблема состоит в следующем: почему только произведения Софокла и Еврипида дошли до нас? Были ли они лучшими, наиболее заслуживающими того, чтобы войти в историю? Или их авторы плели интриги, чтобы получить одобрение своих современников и задвинуть конкурентов, то есть тех, кого называет Аристотель, чтобы именно их имена вошли в историю?
