Дэвид Дрю - Майя. Загадки великой цивилизации
Каждой латинской букве от А до Z соответствует какой-либо майяский знак-иероглиф, начертание и значение которого де Ланда узнал от своего информатора Гаспара Антонио Чи. Несколько букв отсутствуют, и Ланда объяснил это тем, что в языке майя попросту нет некоторых привычных нам звуков. Кстати, любопытно, что иной раз одной и той же испанской букве соответствует сразу несколько иероглифов. Более того, некоторые иероглифы читаются как сочетание согласного и гласного звука и являются по сути слогами. Увидев этот подарок судьбы, Брассёр понял, что великая иероглифическая мистерия близится к своему разрешению, и «Розеттский камень», о котором так грезил Стефенс, уже находится перед его глазами.
Перед тем как уделить внимание попыткам Брассёра расшифровать некоторые письмена, затронем вкратце тему так называемых кодексов майя. К сожалению, лишь три из них пережили испанскую конкисту, костры де Ланда и бессмысленное пренебрежение со стороны заокеанских пришельцев. Там не менее эти уцелевшие манускрипты оказались в Европе и носят названия тех городов, где они до сих пор хранятся. Первый из них — «Дрезденский кодекс» — скорее всего, отправил из Мексики сам Кортес в 1519 году. Далее документ теряется из виду до тех пор, пока его в 1739 году не приобрел за бесценок у частного лица директор Саксонской Королевской библиотеки в Дрездене. В следующем году манускрипт каталогизировали как «бесценную мексиканскую книгу с иероглифическими фигурами». «Бесценная книга» так и провалялась бы в запасниках библиотеки неизвестно сколько времени, если бы о ней не услышал Александр фон Гумбольдт, работавший в то время над книгой «Виды на Кордильеры». Все 74 страницы кодекса скопировал для Гумбольдта итальянский художник Агостино Алью.
«Дрезденский кодекс» — наиболее информативная из всех дошедших до нас майяских книг. Основная часть кодекса посвящена ритуалам, которые надлежит исполнять в рамках 260-дневного священного календаря. Другая часть книги состоит из таблиц-эфемерид движения Венеры по небосводу, а также таблицы с датами ожидаемых солнечных и лунных затмений. Пространные тексты написаны черной и красной краской на красном, желтом и голубом фоне. Книга иллюстрирована изображениями богов, каждый из которых соответствует определенному дню календаря.
В 1859 году в Париже неожиданно «всплыл» еще один кодекс. Его обнаружил молодой исследователь древних рукописей Леон де Росни. Говорят, он обнаружил раритет в пыльной корзине, задвинутой в самый угол в одном из подвальных помещений Имперской библиотеки.
«Парижский кодекс» представляет собой 22 страничный фрагмент майяской книги, по содержанию и значению не уступающий своему дрезденскому собрату. В нем также содержатся инструкции по отправлению религиозных ритуалов, но на этот раз связанных с катунами — двадцатилетиями. Современные ученые находят в «Парижском кодексе» элементы своеобразного «зодиака» майя, то есть собрания тех созвездий, через которые проходят планеты, луна и солнце. На сегодняшний момент известно, что кодекс побывал в руках не одного исследователя еще до Росни, но как он попал в Париж, до сих пор остается загадкой.
Третью сакральную книгу майя в 1866 году обнаружил в Мадриде Брассёр де Бурбур. Древний манускрипт на 70 страницах принадлежал профессору палеографии, страстному собирателю старинных рукописей Хуану де Тро-и-Ортолано, который объявил себя ни много ни мало потомком самого Кортеса. Брассёр одолжил манускрипт для печатной публикации, что, собственно, и сделал в 1869 году, озаглавив вышедшее издание «Кодексом Троано», — так он соединил элементы сложной фамилии хозяина раритета. Заполучив в руки заветный манускрипт и «подсказку» — алфавит де Ланда, Брассёр пребывал теперь в полной уверенности, что таинственная письменность майя будет вот-вот расшифрована.
Сегодня у меня есть все. Мне доступны теперь любые письмена, и даже несмотря на многочисленные вариации одного и того же знака в некоторых случаях, тот самый «ключ», который я использовал, чтобы прочитать «Кодекс Троано», позволит мне прочитать и дрезденский манускрипт и мексиканский из Имперской библиотеки («Парижский кодекс» ), так же, как и письмена Паленке и надписи на монолитах в Копане.
Итак, в руках у Брассёра оказались материалы, лингвистический анализ которых должен был привести, по его мнению, к подлинному научному прорыву. Однако, как выяснилось позже, ожидания были чересчур оптимистичными. Пылкому французу так и не удалось понять смысл отдельных слов, предложений и целых текстов. Иероглифы майя через толщу столетий упорно не желали материализоваться в звуки и понятные слова. Брассёр находил то там то здесь похожие по написанию знаки, выстраивал их определенным порядком, пытался хотя бы приблизительно догадаться об их значении, но всё было тщетно: упрямые иероглифы не собирались сдаваться. Еще одна проблема Брассёра, хоть это и может показаться забавным, заключалась в том, что он пытался читать майяские тексты задом наперед, то есть в неправильном направлении. Он «проходил» столбец иероглифов сверху вниз, а затем принимался за соседний столбец слева, то есть пытался прочесть их на манер китайских — сверху вниз и справа налево. На самом деле читать письмена майя следовало слева направо и снизу вверх — это в 1882 году установил американский исследователь Сайрус Томас. Ну а Брассёр, глубоко разочаровавшись, должен был признать свое поражение, однако этого не сделал и вместо этого стал всех уверять, что прочитал майяские тексты, не объясняя, правда, каким образом. Его фантазии позабавили многих: так, Брассёр уверял, что тексты майя посвящены… пропавшей Атлантиде. По его словам, выжившие атланты перебрались в Месоамерику и основали цивилизацию майя. Интересно, что Брассёр настолько уверовал в свои фантазии, что без устали пропагандировал их вплоть до своей смерти в 1874 году.
Тем не менее значение открытий и методологию изучения письменности майя, предложенную Брассёром, умалять ни в коем случае нельзя. Он правильно подтвердил значение и произношение некоторых известных иероглифов и открыл значение некоторых новых, таких как знак «кин», обозначающий один из дней года; иероглиф «тун», обозначающий 360-дневный период и иероглиф «у», выполняющий функцию обычной буквы алфавита.
После смерти Брассёра эстафету по изучению письменности майя подхватил де Росни. Уже в 1875 году мадридский Археологический музей приобрел еще один фрагментарный кодекс майя, так называемый «Кодекс Кортезианус». Ходили слухи, что артефакт привезен в Европу самим Кортесом. Де Росни тотчас же примчался в Мадрид и убедился, что новая находка есть не что иное, как недостающая часть «Кодекса Троано». Обе части сегодня находятся в Музее Америки в Мадриде и известны ученому миру под общим названием «Мадридский кодекс».
По результатам своих собственных исследований кодексов де Росни удалось определить иероглифы, обозначающие стороны света. Но главной его заслугой стала уверенность, что знаки в алфавите де Ланда — не просто «буквы», а нечто иное. Очень немногие в ту эпоху думали так же, как Росни, но время показало, что они оказались правы.
Впервые настоящего прогресса в дешифровке письменности майя добился немецкий исследователь Эрнст Форстеман в период между 1880-м и 1900-м годами. В этом Форстеману прежде всего помогала занимая должность — он служил имперским библиотекарем в Дрездене, поэтому любой артефакт или манускрипт находился у него перед глазами. Имея непосредственный доступ к реликвиям, он позаботился о публикации нескольких прекрасных факсимильных изданий, за что мы, потомки, безумно ему благодарны.
Когда Форстеман приступил к своим изысканиям, ему было 58 лет, но несмотря на возраст, в последующие четверть века он опубликовал 50(!) работ по иероглифической письменности майя. Лингвист, сын видного математика, Форстеман был необычайно скрупулезным и дисциплинированным исследователем, и поэтому нет ничего удивительного в том, что он считается одним из столпов в области изучения письменности майя. Он увидел, что работа с алфавитом де Ланда ничего не дает, и поэтому сосредоточился на других аспектах истории и языкознания, таких как календарь, мифы, точки и столбики как составные части письма, сами тексты кодексов и сведения, собранные Пио Пересом и опубликованные Стефенсом. К моменту своей смерти в 1906 году Эрнст Форстеман, как и его современники, имел уже четкие представления о таких фундаментальных вещах, как календарь майя и их астрономические и математические познания. Стало точно известно, что календарь майя базируется на двух великих циклах — 260-дневном цолькине и 365-дневном хаабе, чуть укороченном, по нашим представлениям, земном годе (как известно, в году 365, 25 дня). Комбинация, а точнее, совпадение этих двух циклов, носящее название Календарного Круга, в точности повторяется каждые 52 года. Форстеман также разобрался в системе так называемого долгого счета и открыл, что за его начало принят день 4 Ахау 8 Кумху Календарного Круга. По всему выходило, что в основе всех расчетов у майя лежала двадцатиричная система исчисления, а не десятичная, как у нас. Кроме того, исследователь обнаружил в «Дрезденском кодексе» так называемые эфемериды Венеры, то есть таблицы с точными координатами утренней планеты на небосводе, и точные даты предстоящих лунных затмений!
