Коллектив авторов - Время, вперед! Культурная политика в СССР
Итак, когда перед властью встала проблема создания новой бурятской и калмыцкой культуры («национальной по форме, социалистической по содержанию»), закономерно возник вопрос о том, можно ли для этого применить достижения культуры религиозной.
Советские исследователи в целом признавали ценность буддийской культуры. П. Дамбинов писал, что буддийское искусство «оригинально, колоритно… небычайно по своей яркости для европейского искусства»[213]. Б. Бадрино выявил, что «секрет силы и популярности дацанского искусства» заключался не только в его «технических достоинствах (музыка, ритмика и другие „орудия“ воздействия)», но и в «приспособлении к условиям жизни и быта кочевников-скотоводов». Он подчеркивал, что «ламство живо откликается на „текущий момент“ (неурожай травы, падеж скота и т. д.), воплощая лучшие традиции шаманизма (бега, борьба, стрельба из лука), мобилизуя массу на коллективной основе». Бадрино высоко оценивал воздействие исполнения музыки ламским оркестром и «фантастических пантомимных танцев… актерами-профессионалами, где каждый актер имеет свои всю жизнь исполняемые роли», благодаря чему «достигает поразительной техники исполнения»[214].
Многие ученые отдавали дань буддийской музыкальной культуре, которая, как они выявили, объединяла «в течение веков сложившуюся традицию и музыкальную письменность», «систему подготовки кадров», «методику владения техникой игры на отдельных инструментах» и «производство этих инструментов»[215]. Непосредственное отношение к буддийской музыкальной культуре имело исполнение молитвы, определенное как «завершенная, стоячая, вызубренная (но очевидно, совершенная) форма молитвенных текстов», которая «превратилась в религиозную оперу, с точной мелодией… оркестровыми номерами… учтенным аккомпанементом инструментов… сольным и хоровым речитативом». Отмечалось, что в буддийской культуре «отношение к музыке сознательное, и словопроизношение превращено в рационально обработанный акт»[216].
Некоторые государственные и общественные деятели, в частности сам председатель СНК Бурят-Монгольской АССР М. Н. Ербанов, считали необходимым «использование всего того, что имеется полезного в ламаизме, для развития национальной культуры»[217] с целью «сделать все богатство искусства дацанов достоянием широких масс»[218]. Дамбинов, высказывая в общем отрицательное отношение к буддизму, отмечал, что ламское искусство – это «куски ценностей, которые нужны и для нашего строительства». Он предлагал осуществить «специальное изучение и разработку вопросов дацанского искусства в целях использования, а также привлечение художников дацана… к общественно-полезному искусству»[219]. С. Боннар восхищался архитектурой, скульптурой и живописью дацанов, организацией зрелищ, отмечая, что советским театральным режиссерам «было бы чему поучиться у лам»[220]. Б. Бадрино указывал на то, что дацанский театр – это «поучительный урок для деятелей искусства». Он призывал «заставить» ламский окрестр «если это технически возможно, говорить нашим советским языком, революционными мотивами»[221].
В то же время другие ученые Института культуры из Бурят-Монгольской АССР предлагали «отстраненное» изучение ламского искусства, без цели его дальнейшего использования. В 1927 и 1929 гг. институт предпринял научные экспедиции по изучению дацанского изобразительного искусства. В 1929 г. руководством института были намечены сбор «музыкальных материалов путем нотной и фонографической записи… дацанских музыкальных мелодий», «подготовка к печати материалов экспедиционных работ 1927 и 1929 гг.», «разведочные поездки» с целью «изучения дацанского изобразительного искусства методами копирования и фотографирования»[222]. В принятом в 1930 г. пятилетнем плане работы института было отведено место изучению «дацанского изобразительного искусства», предложенному в двух вариантах: «Если… целью будет признано создание специального музея в результате отбора и регистрации всех художественных ценностей дацанов, – в течение трех лет силами одного-трех художников будет произведен беглый осмотр по возможности всех дацанов (с ежегодным охватом 8-10 дацанов)», «если же проект организации музея будет отложен… выбрать отдельные пункты работы, в которых, на основе имеющихся сведений, можно ожидать наличия интересного художественного материала». Институт культуры предлагал направить экспедицию в составе нескольких художников для ежегодной работы в одном-двух дацанах, «учитывая все заслуживающее внимания, копируя наиболее интересные образцы». Таким образом, предполагалось, что «в процессе работы будет создан набор экспонатов и проведено углубленное изучение материалов»[223].
В итоге победила точка зрения, что буддийское искусство для Советского государства является чужеродным и даже более опасным, чем буддийская философия, так как, по мнению антирелигиозников, не через философию, а именно через искусство, «по преимуществу призванное поражать и устрашать», ламы осуществляли «свою одурманивающую роль»[224]. В частности, считалось, что дацанская музыкальная культура «была одним из значительных звеньев в общей системе отравления сознания трудящихся масс и угнетения их при помощи буддийского религиозного учения». Было выявлено, что «основная идея психологического воздействия через музыку» ламством «осуществляется двумя путями» – во-первых, «системой гипнотизирующих утомительных ритмов и интонаций притупить сознание и волю» и, во-вторых, «внешней пышностью оркестра, большой научностью и довольно значительным богатством тембровых красок поразить воображение… державшегося в невежестве степняка». Советские исследователи делали вывод, что «неискушенному сознанию… весь этот комплекс… наносил значительную „религиозную травму“»[225].
Пропаганда говорила о «классовой сущности» ламского искусства, так как якобы «оно проводит в сознание населения идеи, угодные духовным феодалам, какими по существу являются дацаны»[226]. Отмечалось, что с помощью буддийской культуры «классовый враг трудящихся стремится удержать их под своим влиянием»[227]. Например, одной из целей организованного ламами «массового представления» на Сурхарбане[228] было объявлено то, что «кулачество и ламство всевозможными ухищрениями… стремится задержать приток бедняков-индивидуалов в товарищество»[229].
Изучать дацанское искусство «как искусство религиозное» предписывалось лишь с целью улучшения борьбы с ним. Ставилась задача «развенчать» это искусство и путем его «преодоления» и «отчасти использования его приемов… построить новые художественные формы». Достигнуть «развенчания» предполагали «путем изучения и анализа дацанских художественных образов под углом… воздействия их на психику верующих с целью дальнейшего использования тех же факторов с иной установкой» – для ведения антирелигиозной пропаганды[230].
Таким образом, с середины 1920-х годов государственная политика была направлена на всемерное противодействие влиянию буддийской культуры и встречное развитие «социалистической культуры», которое проходило с серьезными затруднениями. Власти обвиняли в этом «сильное распространение ламаизма… как института по насаждению не только религиозного мировоззрения, но и экономической эксплуатации бурят-монгол». Утверждалось, что буддийская культура – это «фактор, отрицающий и не могущий не отрицать социалистическую культуру». Считалось, что новая культура «перерастает и должна перерасти ламаизм, подобно тому, как социализм перерастает и уничтожает капитализм»[231].
Особенно важным для власти стало противодействие положительному и даже просто терпимому отношению к буддийской культуре в государственных и партийных органах, а также среди интеллигенции. В августе 1926 г. IV пленум Бурят-Монгольского обкома ВКП(б) осудил «стремление… к насаждению национальной культуры через дацаны путем своеобразного культивирования и сращивания духовной (ламаитско-буддийской) культуры со светской национальной культурой»[232]. Отдельное внимание уделялось пресечению открытия представительств советских, кооперативных и прочих учреждений при дацанах[233] – намерений вполне здравых, учитывая почти полное отсутствие оседлых населенных пунктов.
В 1928 г. обком призвал «решительно бороться» с идеей, «что ламская культура представляет один из основных элементов национальной культуры бурят-монгол» и что без ее привлечения «немыслимо успешное развитие национальной культуры»[234]. В 1930 г. было указано, что «всякие разговоры о насаждении… восточной культуры, забывая пролетарскую советскую культуру, являются по существу реакционной идеей», так как «восточная (китайская, тибетская, монгольская и проч.) культура – в основном, капиталистическая, полуфеодально-религиозная»[235]. Теория «заимствования, насаждения ламайско-дацанского искусства» была напрямую увязана с проявлениями «местного национализма»[236]. Критиковалась даже картина художника А. Хангалова, на которой было изображено строительство Кыренского дацана, представленное автором «как достижение национального строительства, как подъем социалистической Бурят-Монгольской республики»[237]. Таким образом, власть в конце 1920-х годов четко определила необходимость борьбы «против… практики заимствования клерикально-ламской культуры», которая рассматривалась как «извращение линии партии»[238].
