Борис Владимирский - Венок сюжетов
Потом, в годы революции и гражданской войны, бывший товарищ Петрова потерял семью, стал беспризорным, попал в плохую компанию, и Петров был вынужден его задержать.
Они очень обрадовались этой встрече, долго вспоминали прошлое за стаканом красного вина и благополучно заснули в объятиях друг у друга. Но потом проснулись, и каждый пошел своей дорогой: тот пошел в допр, а Петров – продолжать свою службу в милиции.
Вероятно, вина его гимназического товарища была не так уж велика, он очень недолго пробыл под стражей, вышел и приехал вскоре к Петрову в Москву. Нашел его в «Гудке» и сказал: «Раз уж ты меня лишил прибыльной воровской профессии, то принимай в моей судьбе участие и дальше». Оказался он человеком литературно одаренным, грамотным, его тоже пристроили в «Гудок», литературным правщиком, и вскоре он стал писателем и описал всю эту историю в книге «Зеленый фургон». Его имя Александр Козачинский. И прототипом Володи Патрикеева, главного героя «Зеленого фургона», является Евгений Петров. Если хотите, еще один биографический источник.
Итак, Москва. В качестве предисловия – замечательное место из повести Веры Инбер «Место под солнцем»:
Бывает так, что одна какая-нибудь мысль овладевает одновременно многими умами и многими сердцами. В таких случаях говорят, что мысль эта «носится в воздухе» В то время повсюду говорили и думали о Москве. Москва – это была работа, счастье жизни, полнота жизни – все то, о чем люди так часто мечтают и что так редко сбывается. Это было кипение.
Едущих в Москву можно было распознать по особому блеску глаз и по безграничному упорству надбровных дуг. Этим людям нельзя было мешать. Они ехали за счастьем. А Москва? Она наполнялась приезжими, она расширялась, она вмещала, вмещала. Уже селились в сараях и гаражах – но это было только начало. Говорили: Москва переполнена, – но это были одни слова: никто еще не имел представления о емкости человеческого жилья. Городу было суждено вместить еще легионы провинциалов – этого жадного племени, непобедимого в бою. Их было много, они наступали со всех концов, летели роями на свет лампы.
У Михаила Булгакова есть фельетон о том, как селились в трамваях…
Вы можете сказать – это беллетристика, но есть и документы. Например, письмо, разосланное по местным писательским организациям от месткома московских писателей.
Дорогие товарищи! За последнее время участились случаи приезда в Москву начинающих молодых писателей без согласования своего приезда ни с одной из литературных и профессиональных организаций, что, вполне естественно, ставит этих товарищей в тяжелое положение, так как ни литературные, ни профессиональные организации не могут оказать этим товарищам абсолютно никакой помощи в виде предоставления жилья или обедов и т. д.<…>
Считаю своим долгом заявить, что в настоящее время в Москве имеется более 250 человек постоянно живущего здесь литературного молодняка, которые находятся в крайне неблагоприятных материальных и жилищных условиях. Прибывающие в Москву молодые начинающие литераторы, бросающие в большинстве работу на предприятиях, не имея ни жилой площади, ни материальной обеспеченности, в конце концов уходят в богему, спиваются и, как следствие этого, не только окончательно отходят от литературы, но, как уже были случаи, встают на путь преступлений и самоубийств.
Все эти явления заставляют меня, как непосредственно связанного с работой по месткому писателей и литературным организациям, литкружкам, отдельным товарищам, находящимся вне Москвы, обратиться с призывом: ни в коем случае не допускать выезда начинающих молодых писателей в Москву, не согласовав выезда с соответствующей литературной организацией или месткомом писателей. В равной степени и одиночкам не выезжать и не бросать работы до получения ответа от указанных выше организаций, дабы тем самым не срывать работы литорганизаций в центре…
Ехали. Срывали. Но Ильф и Петров не стали на путь богемы или путь преступлений и самоубийств. – Тут был совершенно другой литературный и человеческий заквас.
И вот, встретившись впервые в 1923 году в газете «Гудок», познакомились, а в 1927 году стали писать вместе, начиная с романа «Двенадцать стульев», и потом работали вместе ровно десять лет.
За эти годы ими были созданы два романа, несколько повестей, огромное количество рассказов, очень много фельетонов, в том числе и для газеты «Правда» (некоторое время они были штатными фельетонистами «Правда»), несколько пьес, несколько киносценариев, книга путевых очерков «Одноэтажная Америка». Всего за десять лет они прославились и приобрели огромную популярность.
В 1937 году сдало здоровье Ильфа, подорванное американским путешествием (они в открытом автомобиле пересекли страну от океана до океана). И когда Ильфа не стало, Петров переживал эту потерю как смерть самого себя.
Тогда в газетах, как и сейчас, публиковались траурные объявления: «Союз писателей сообщает о смерти члена Союза писателей Ильфа… Литфонд сообщает о смерти члена литфонда Ильфа…» – и последнее, самое пронзительное: «Писатель Евгений Петров сообщает с прискорбием о смерти своего соавтора Ильи Ильфа».
Это была не только смерть соавтора, это действительно была смерть писателя «Ильфа и Петрова». И Петров переживал это как катастрофу, в том числе и творческую. Он долго не мог писать один, искал себе соавторов. С литератором Г. Мунблитом написал два киносценария. Эти фильмы были очень популярны, популярны и до сих пор: «Музыкальная история» и «Антон Иванович сердится».
Потом он все-таки стал приучаться писать один, время этого требовало. Но очень долго не мог оставаться в комнате один, когда писал. Ему нужно было, чтобы кто-нибудь хоть присутствовал, сидел рядом, пока он пишет. Он преодолел этот кризис к концу 30-х годов, активно начхал работать, написал пьесу, опубликованную, правда, значительно позднее, – «Остров мира», был журналистом, писал рассказы, редактировал «Литературную газету» и журнал «Огонек» в разное время.
С первых дней Великой Отечественной войны стал военным корреспондентом от «Красной звезды» и от Совинформбюро, писал для зарубежных читателей, поскольку его знали на Западе после американского путешествия.
Петров побывал на всех фронтах, был в самых горячих местах войны и 'помчался летом 1942 года в осажденный Севастополь, где застал последние дни его обороны. Эвакуировался в числе его последних защитников на лидере «Ташкент». «Ташкент» бомбили, он тушил с моряками пожар, был смыт за борт, выплывал, снова оказался на борту корабля. Адмирал Исаков вспоминает, что когда они пришли в Новороссийск и он на следующий день после прибытия наведался в домик, где остановился Петров, он обнаружил его сидящим на веранде за столом: Петров дописывал очерк о последних днях Севастополя, а те страницы, которые он написал еще там, в Крыму, лежали по всей веранде, придавленные камешками, – сушились. И он помчался скорее в Москву этот очерк печатать, но не долетел: самолет потерпел крушение в районе города Ростов-на-Дону.
Вот так в июле 1942 года окончательно погиб авторский дуэт Ильфа и Петрова.
В те годы, когда Петров работал один, он сделал очень много для памяти Ильфа. В частности, он издал его «Записные книжки» в 1939 году. И тогда же задумал написать роман, который решил назвать «Мой друг Ильф» или «Мой друг Иля». Он хотел, чтобы этот роман был не только о его самом прекрасном и удивительном друге, с которым, встречаясь каждый день за одним письменным столом, они все равно остались на «Вы» («Вы, Илюша…» – «Вы, Женя…»), но еще и о принципах их писательского творчества, об истории советской литературы в 20 – 30-е годы, о том, чем жила страна.
Он не успел написать этого романа. Сохранились отдельные наброски, сохранились отдельные варианты плана.
Самый развернутый вариант включает в себя 32 главы и очень краткие конспективные изложения, что должно быть в главе. Иногда совсем коротко, так что непонятно и трудно расшифровать, а иногда более подробно. И вот сейчас мы с вами пройдем по главам этого романа.
МОЙ ДРУГ ИЛЬФГлава 1. Я еду в Москву, переводиться в московский уголовный розыск. В кармане у меня револьвер. Я очень худой и гордый молодой человек. И провинциальный. В поезде слышу разговор о лиге «Время», о сменовеховцах. Но что это такое – не знаю.<…> Мне рассказывают ужасы о ценах в Москве.<…> У меня глубоко зашит червонец. Проезд по Москве в извозчичьей высокой грязной коляске. Я приехал без завоевательных целей и не строил никаких планов.
Глава 2. Мой брат Валя. Его комната с примусом и домработницей в передней. Мы выходим в город. Валя водит меня по редакциям. Я вспоминаю, что когда-то он тоже водил меня по редакциям. «Женька, идем в редакцию!» Я ревел. Он водил меня потому, что ему одному идти было страшно.<…> Знакомства первого дня.<…> Нэп. Нэпманы. Мое представление о революции. Я всегда был честным мальчиком. Когда я работал в уголовном розыске, мне предлагали взятки, и я не брал их. Это было влияние папы-преподавателя. С революцией я пошел сразу же. Нэп поразил меня своим великолепием. Мне было обидно. Но я понял, что это уже какой-то жизненный фундамент. До сих пор я жил так: я считал, что жить мне осталось дня три, четыре, ну, максимум неделя. Привык к этой мысли и никогда не строил никаких планов. Я не сомневался, что во что бы то ни стало должен погибнуть для счастья будущих поколений. Я пережил войну, гражданскую войну, множество переворотов, голод. Я переступал через трупы умерших от голода людей и производил дознания по поводу семнадцати убийств. Я вел следствия, так как следователей судебных не было. Дела шли сразу в трибунал. Кодексов не было, и судили просто – «именем революции…» Я твердо знал, что очень скоро должен погибнуть, что не могу не погибнуть. Я был очень честным мальчиком.<…>
