Николай Стороженко - Предшественники Шекспира
Въ Англіи не сохранилось преданій о борьбѣ лѣта съ зимой, а потому всѣ народные обряды, связанные съ чествованіемъ возрождающейся природы, группируются главнымъ образомъ вокругъ въѣзда майскаго короля. Цѣлый кругъ игръ и обрядовъ, относящихся къ этому событію, носитъ названіе майскихъ игръ (Maygames или Mayings). Въ старину майскія игры были вполнѣ національнымъ праздникомъ; въ нихъ принимали участіе всѣ англичане безъ различія сословій: богачи и бѣдняки, раздѣленные предразсудками рожденія и богатства, чувствовали себя въ это время членами одной народной семьи и соединялись въ живомъ чувствѣ природы, въ свѣжемъ восхищеніи прелестью весенняго дня 6). На зарѣ перваго мая молодые люди обоего пола отправлялись въ близь лежащій лѣсъ, ломали зеленыя вѣтви, рвали только что распустившіеся цвѣты, плели изъ нихъ вѣнки и при первыхъ лучахъ восходящаго солнца возвращались изъ лѣсу съ майскимъ деревомъ (May-pole), которое везли за ними нѣсколько паръ воловъ. Съ пѣснями и музыкой веселая толпа водружала майское дерево среди селенія или на городской площади, и вокругъ него начинались игры и танцы. Въ распорядители праздника здѣсь — какъ и въ Германіи — избирался молодой человѣкъ, котораго величали майскимъ королемъ (King of the May) или майскимъ лордомъ (Lord of the May). Въ подруги ему избиралась молодыми людьми красивѣйшая дѣвушка въ деревнѣ, носившая титулъ майской царицы (Queen of the May). Быть хоть разъ избранной въ майскія царицы было завѣтной мечтой всякой дѣвушки, и воспоминаніе объ этой счастливой порѣ она сохраняла всю свою жизнь 7). Торжественный обиходъ майскихъ празднествъ въ Англіи имѣлъ въ себѣ много сценическаго, а раннее введеніе въ нихъ полумиѳическаго, полуисторическаго Робинъ-Гуда съ его неизмѣнными спутниками — дѣвицей Маріанъ, монахомъ Тукомъ и трехъ-аршиннымъ верзилой Малюткой-Джономъ (Little John) сообщило имъ рѣшительно драматическій характеръ. Сохранилась до сихъ поръ, конечно въ грубой формѣ, народная драма о Робинъ-Гудѣ, которая называлась королевской игрой (King game), вѣроятно потому, что Робинъ-Гудъ замѣнилъ собою прежняго майскаго короля, и въ старину исполнялась во время майскихъ празднествъ нерѣдко въ самихъ церквяхъ 8). О древности ея можно судить изъ того, что уже въ XIII в. на Винчестерскомъ соборѣ (1240 г.) духовенству было строго запрещено допускать представленіе этой пьесы въ церквяхъ 9), но надо полагать, что запрещеніе осталось мертвой буквой, такъ какъ само духовенство не меньше народа было заражено языческимъ суевѣріемъ и охотно отворяло церковныя двери для чествованія любимаго національнаго героя Англіи. Въ извѣстной аллегорической поэмѣ Vision of Piers Ploughman, написанной во второй половинѣ XIV столѣтія (около 1360 г.), выведенъ невѣжественный сельскій священникъ — очевидно типическій представитель современнаго автору сельскаго духовенства — который не можетъ проговорить безъ ошибки Отче нашъ, но за то отлично знаетъ баллады о Робинъ-Гудѣ и графѣ Рандольфѣ 10). Въ 16 в. майскія игры, съ Робинъ-Гудомъ во главѣ, сдѣлались такъ популярны, что народъ праздновалъ ихъ не только весь май, но и большую часть іюня, и въ теченіи всего этого времени драма изъ жизни Робинъ-Гуда по прежнему игралась въ церквяхъ, не смотря на вопли пуританскихъ проповѣдниковъ 11). Епископъ Латимеръ, въ одной изъ своихъ проповѣдей, произнесенныхъ въ присутствіи Эдуарда VI, разсказываетъ слѣдующій случай, свидѣтельствующій о сильной привязанности англичанъ къ майскимъ играмъ, ради которыхъ они всегда готовы были пожертвовать религіознымъ назиданіемъ. Однажды — говоритъ онъ — проѣзжая изъ Лондона къ себѣ въ Лейстерширъ, я далъ знать въ одинъ изъ лежавшихъ по дорогѣ городовъ, что на слѣдующій день, но случаю праздника, я намѣренъ сказать проповѣдь. Я расчитывалъ, что по обыкновенію найду въ церкви много народу; подъѣзжаю и вижу, что даже двери церковныя заперты. Пришлось подождать добрыхъ полчаса и болѣе пока ихъ наконецъ не отперли, и я могъ войти въ церковь. Но тутъ подошелъ ко мнѣ одинъ изъ прихожанъ и сказалъ: "Извините, сегодня мы въ большихъ хлопотахъ, и не можемъ васъ слушать: сегодня мы празднуемъ память Робинъ-Гуда, и весь народъ отправился въ лѣсъ за Робинъ-Гудомъ". Я думалъ, что мое епископское облаченіе произведетъ какое нибудь дѣйствіе; не тутъ то было — и я принужденъ былъ уступить мое мѣсто Робинъ-Гуду и его свитѣ 12). Непремѣнную принадлежность майскихъ игръ составляла, такъ называемая, мавританская пляска (morris dance), родъ драматической пантомимы, по преданію вывезенной изъ Испаніи извѣстнымъ покровителемъ Чосера, Джономъ Гаунтомъ. Кромѣ Робинъ-Гуда и его веселой свиты сюда подъ вліяніемъ преданій животнаго эпоса были введены маски, изображающія животныхъ, — обезьяну (Babian) и лошадь (Hobby-horse). Это были лица комическія, имѣвшія способность своими смѣшными тѣлодвиженіями возбуждать веселость зрителей 13). Къ майскимъ играмъ примыкали лѣтнія празднества (Summerings), происходившія наканунѣ Иванова дня, праздникъ стрижки овецъ (Sheep-shearing Feast), въ распорядители котораго избирался всякій разъ особый пастушескій король (Shepherd-king), далѣе — праздники, связанные съ началомъ жатвы (Harvest-home), своимъ демократическимъ характеромъ напоминавшія римскія сатурналіи и т. н. 14).
Всѣ эти обрядовыя торжества, разнообразившія собою монотонный обиходъ средневѣковой жизни, сопровождались процессіями, пѣснями, танцами, переряживаньемъ, пантомимами и другими затѣями. Обрядовая сторона нѣкоторыхъ изъ нихъ носитъ на себѣ слѣды глубокой древности; нерѣдко символическая оболочка обряда указываетъ на его отдаленный миѳическій источникъ. Таковъ напр. обычай зажиганія костровъ наканунѣ Иванова дня, общій германскимъ и славянскимъ племенамъ и связанный съ вѣрованіемъ въ благодѣтельную силу священнаго огня 15). Не такъ давно къ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ сѣверной Англіи, преимущественно въ Іоркширѣ, переряженные поселяне каждую осень исполняли мимическую пляску, которую они называли пляской исполиновъ. Въ числѣ дѣйствующихъ лицъ ея мы встрѣчаемъ боговъ сѣверной миѳологіи — Водана и его супругу Фриггу, а содержаніе пантомимы, вѣроятно основанное на какомъ нибудь миѳическомъ преданіи, состоитъ въ томъ, что два человѣка, танцуя, машутъ обнаженными мечами вокругъ шеи стоящаго посреди ихъ мальчика и стараются его не задѣть 16). Нерѣдко передъ началомъ пляски между противниками происходилъ стихотворный обмѣнъ рѣчей, какъ это видно изъ одного отрывка, изданнаго Ритсономъ по рукописи британскаго музея 17). Вообще пляска съ мечами ведетъ свое начало съ глубокой древности и составляетъ принадлежность почти каждаго обрядоваго торжества германскихъ народовъ 18). Въ первый понедѣльникъ, слѣдующій за Крещеніемъ (Plough-Monday), по англійскимъ деревнямъ еще въ началѣ нынѣшняго столѣтія можно было видѣть любопытную обрядовую процессію: поселяне въ своихъ праздничныхъ блузахъ, украшенныхъ разноцвѣтными лентами, стройными рядами проходили по улицамъ, при звукахъ музыки, таща за собой эмблему своихъ занятій — плугъ. Процессія эта, устроиваемая ежегодно передъ началомъ полевыхъ работъ, оканчивалась пляской мечей, которая постоянно собирала вокругъ себя толпы любопытныхъ. Обязанность дѣлать сборъ съ глазѣющей публики возлагалась на двухъ разбитныхъ малыхъ, изъ которыхъ одинъ былъ наряженъ старухой, а другой, одѣтый въ звѣриную шкуру шерстью вверхъ, въ косматой шапкѣ и съ громаднымъ хвостомъ, волочившимся по землѣ, изображалъ изъ себя не то дьявола, не то шута 19). Гораздо болѣе драматическаго можно найти въ такихъ народныхъ играхъ, въ основѣ которыхъ лежитъ какое нибудь историческое событіе, сильно поразившее народное воображеніе. Таково было народное представленіе, встарину ежегодно разыгрываемое поселянами Ковентри въ память истребленія Датчанъ при королѣ Этельредѣ. Деревенскіе актеры-любители раздѣлялись на двѣ партіи — Англичанъ и Датчанъ, при чемъ враждующія стороны не только жестикулировали, изображая сраженіе, но и перебрасывались между собой стихами 20).
Но особенно важенъ въ сценическомъ и бытовомъ отношеніяхъ праздникъ Рождества (Christmas), замѣнившій собою старинный англосаксонскій праздникъ новаго года (Geol daeg). Чествованіе его въ "старой веселой Англіи" и обряды съ нимъ связанные заключали въ себѣ много элементовъ драмы, которые при благопріятныхъ условіяхъ могли бы лечь въ основу англійскаго народнаго театра.
Ещё наканунѣ Рождества (Christmas eve) въ городахъ и селахъ старинной Англіи все принимало веселый и праздничный видъ. Окна самыхъ бѣдныхъ коттэджей, равно какъ и самыхъ роскошныхъ замковъ, были убраны зеленью лавра, плюща и остролистника. Въ этотъ день не было никакихъ общественныхъ увеселеній, и празднество имѣло исключительно семейный характеръ. Послѣ захода солнца молодежь, состоящая изъ членовъ семейства, прислуги и немногихъ близкихъ, съ пѣснями и музыкой вносила въ домъ огромный пень и сваливала его посрединѣ залы. Каждый изъ членовъ семейства долженъ былъ сѣсть на немъ, пропѣть пѣсню (Jule Song) и выпить стаканъ элю въ честь великаго праздника. Послѣ этого полѣно разрубали на части, клали на самый большой каминъ, который въ старину находился всегда по серединѣ комнаты и зажигали кускомъ дерева, сбереженнымъ отъ прошлаго года. Вспыхивалъ огонь, весело трещало сухое дерево, и вся семья располагалась вокругъ камина, слушала страшные разсказы изъ міра легендъ и народныхъ повѣрій и угощалась нарочно приготовленными печеніями съ изображеніемъ младенца Іиcyca 21) Утро праздника начиналось пѣніемъ религіозныхъ пѣсенъ (Christmas Carols), имѣвшихъ прямое отношеніе къ чествуемому событію. Группы разодѣтыхъ поселянъ, распѣвая ихъ, переходили отъ одного дома къ другому, и получаемыя деньги и разныя разности клали въ особую корзинку (Christmas-box) и потомъ дѣлили межь собой. Кромѣ этихъ пѣсенъ чисто-религіознаго характера были еще другія, свѣтскія и веселыя, которыя пѣлись за обѣдомъ, особенно. когда, при звукахъ трубъ и роговъ, подавалось на столъ традиціонное рождественское блюдо — кабанья голова 22). Начавшееся такимъ образомъ празднество продолжалось въ средніе вѣка не меньше двѣнадцати дней въ городахъ и около шести недѣль по деревнямъ и селамъ. Рождественскіе святки до сихъ поръ остаются самымъ любимымъ и веселымъ праздникомъ въ Англіи. Разъ въ году англичанинъ считаетъ долгомъ сбросить съ себя ледяную маску дѣловой серьезности, натянутой чопорности и выказать другія, болѣе симпатическія, стороны своей природы. Въ англійскомъ Christmas нѣтъ южной поэзіи и граціи, этого дождя цвѣтовъ и конфектъ, этой заразительной, опьяняющей суматохи итальянскаго карнавала; за то въ немъ бытъ можетъ больше внутренней задушевной веселости. — Кто не видалъ въ эти дни англичанъ, тотъ не знаетъ, сколько юмора, остроумныхъ затѣй и неистощимаго смѣха таится на днѣ ихъ народнаго характера. Но теперешній Christmas показался бы чѣмъ-то крайне-монотоннымъ и скареднымъ въ сравненіи съ тѣмъ, чѣмъ онъ былъ въ старину. Тогда — это былъ пиръ на весь міръ въ буквальномъ значеніи этого слова. Двери каждаго дома были растворены настежь; въ нихъ съ утра до поздней ночи могли входить гости, (а гостемъ былъ всякій), въ сопровожденіи арфистовъ, менестрелей, фокусниковъ и распоряжаться какъ у себя дома. Обыкновенно все то, что изготовлялось въ теченіе цѣлаго года, было истребляемо въ нѣсколько дней. Разгоряченное элемъ воображеніе изобрѣтало самыя причудливыя затѣи? переворачивало вверхъ дномъ всѣ общественныя отношенія: власть Лорда-мэра не признавалась больше въ городѣ; вмѣсто него самовластно царилъ — олицетвореніе святочнаго разгула — Царь безпорядковъ (Lord of Misrule), который распоряжался всѣми праздничными потѣхами и увеселеніями. Подъ его руководствомъ и при его непосредственномъ участіи устроивались шуточныя маскарадныя процессіи, комическія пантомимы, разыгрывались фарсы и т. д. Драматическій элементъ съ давнихъ поръ игралъ видную роль въ святочныхъ увеселеніяхъ Англіи. Полидоръ Виргилій, ученый итальянецъ, жившій при дворѣ Генриха VIII и написавшій на латинскомъ языкѣ исторію Англіи, — увѣряетъ, что уже въ концѣ XII в. было въ обычаѣ давать на святкахъ представленія (ludos) съ самой роскошной обстановкой 23). Въ 1348 при дворѣ Эдуарда III на рождественскихъ святкахъ были устроены какія-то представленія, по всей вѣроятности маски и пантомимы, для которыхъ потребовалось нѣсколько десятковъ масокъ и восемьдесятъ разноцвѣтныхъ костюмовъ 24). Съ теченіемъ времени въ этихъ представленіяхъ драматическій элементъ беретъ верхъ надъ мимическимъ, и на святкахъ 1489 г., современникъ вмѣсто обычныхъ маскарадныхъ процессій (disguisings) видѣлъ нѣсколько правильныхъ пьесъ. Сколько можно судить по его краткому описанію пьесы эти были свѣтскаго характера, нѣчто въ родѣ импровизированныхъ фарсовъ, въ которыхъ Abbot of Misrule могъ вполнѣ развернуть свой комическій талантъ. 25) Къ той же категоріи относились святочныя представленія, встарину ежегодно устроиваемыя въ стѣнахъ университетовъ и юридическихъ академій (Inns), гдѣ выводились на сцену въ карикатурномъ видѣ парламентъ, судьи адвокаты и т. д. 26). Провинція не отставала отъ столицы: въ самихъ глухихъ закоулкахъ Англіи святочныя увеселенія не обходились безъ маленькихъ одноактныхъ пьесъ или фарсовъ, принаровленныхъ къ незатѣйливому вкусу деревенской публики. 27) Любимой рождественской пьесой было представленіе изъ жизни св. Георга, патрона и заступника Англіи. Въ средніе вѣка была извѣстна мистерія о св. Георгѣ; въ день, посвященный памяти этого святаго, она обыкновенно игралась въ церквяхъ. При вступленіи на престолъ Елисаветы, когда мистеріи были запрещены наравнѣ съ религіозными процессіями, какъ остатки католическаго суевѣрія, народная драматургія овладѣла легендой о св. Георгѣ и сдѣлала изъ нея рождественскій фарсъ. Въ этомъ послѣднемъ видѣ онъ дошелъ до насъ въ различныхъ редакціяхъ, смотря по мѣстности, гдѣ они записаны. Такъ по крайней мѣрѣ мы объясняемъ себѣ возникновеніе народныхъ пьесъ изъ жизни св. Георга, неизвѣстныхъ въ средніе вѣка. Замѣчательнѣе всего, что въ народныхъ передѣлкахъ легенда окончательно теряетъ свой христіанскій характеръ. Герой ея — не воинъ христовъ, поражающій врага христовой церкви дьявола въ видѣ дракона, а сильный рыцарь родомъ изъ Ковентри, который мечемъ добываетъ себѣ три короны и, вырвавши изъ когтей дракона дочь египетскаго царя, женится на ней и везетъ ее въ свой родной городокъ, гдѣ — они по словамъ народной баллады — проводятъ много лѣтъ въ счастіи и радости. 28) Фарсъ, изданный Сэндисомъ, можетъ служить обращикомъ народныхъ обработокъ легенды о св. Георгѣ. Дѣйствіе его вращается около побѣдъ ковентрійскаго витязя надъ его тремя противниками, въ числѣ которыхъ очутился — неизвѣстно вслѣдствіе какихъ соображеній — знаменитый паладинъ Карла В., архіепископъ Турпинъ, превратившійся въ гиганта. Св. Георгъ убиваетъ поочередно всѣхъ своихъ противниковъ, но призванный шарлатанъ-докторъ исцѣляетъ ихъ посредствомъ жизненнаго элексира, такъ что св. Георгу приходится убивать ихъ во второй разъ. Такимъ образомъ вся пьеса состоитъ изъ шести свалокъ, прерываемыхъ краткими рѣчами противниковъ, и имѣетъ совершенно балаганный характеръ. Въ заключеніе Дядя-Рождество (Father Christmas) — олицетвореніе великаго праздника — объявляетъ публикѣ, что представленіе кончено, и, со шляпой въ рукѣ обходитъ всѣхъ присутствующихъ, прося ихъ бросить въ шляпу кто сколько можетъ. 29) Мы съ намѣреніемъ остановились нѣсколько подробнѣе на этихъ безыскуственныхъ памятникахъ народной драматургіи, потому что историки англійской драмы обыкновенно оставляютъ ихъ безъ вниманія, а между тѣмъ знаніе ихъ въ высшей степениb важно. Борьба двухъ стихій — церковно-литургической и народно-бытовой — которыя то расходятся, то сливаются между собой, пока одна изъ нихъ не беретъ окончательнаго перевѣса надъ другой, составляетъ главное содержаніе исторіи средневѣковой драмы. Вставочныя сцены народно-бытоваго характера, зачастую попадающихся въ французскихъ и англійскихъ мистеріяхъ, будутъ совершенно непонятно, если мы не возведемъ ихъ къ ихъ первоначальнымъ источникамъ — обрядовымъ играмъ языческой древности и святочнымъ народнымъ фарсамъ. Но признавая за описанными нами памятниками народно-бытовой драматургіи громадное историческое значеніе, какъ за однимъ изъ существенныхъ элементовъ стариннаго европейскаго театра, мы не можемъ вслѣдъ за Яковомъ Гримагомъ 30) считать ихъ единственнымъ источникомъ средневѣковой драмы вообще и ставить къ нимъ въ подчиненное отношеніе — мистеріи, возникшія совершенно самостоятельно на другой почвѣ, подъ другими вліяніями. Представленія, извѣстныя въ средніе вѣка подъ именемъ мистерій, развились изъ драматическихъ элементовъ, коренящихся въ самомъ обиходѣ католическаго богослуженія, и если впослѣдствіи подъ вліяніемъ народно-бытовыхъ началъ, они существенно измѣняютъ свой характеръ, то не нужно упускать изъ виду, что это происходитъ въ сравнительно-позднее время, и что чѣмъ древнѣе мистерія, тѣмъ меньше въ ней уступокъ мірскимъ интересамъ, тѣмъ строже она сохраняетъ свой первоначальный литургическій типъ. Въ исторіи средневѣковой мистеріи можно различить три періода, три послѣдовательныхъ фазиса развитія: въ начальномъ періодѣ, обнимающемъ приблизительно X и XI вѣкъ, мистерія еще не имѣла характера самостоятельнаго представленія; составляя только часть праздничной литургіи, она даже не игралась, а пѣлась на латинскомъ языкѣ. Мѣстомъ ея представленія была церковь, а авторами и исполнителями лица духовнаго сана и ихъ причты. Сюжеты ея вращались около трехъ великихъ моментовъ евангельской исторіи — Рожденія, Смерти и Воскресенія Спасителя. Къ памятникамъ этой первобытной эпохи можно между прочимъ отнести изданную Моне 31) латинскую мистерію Воскресенія Христова, озаглавленную въ рукописи просто Пасхальной службой (officium resurrectionis) и итальянскую, изданную Палермо въ второмъ томѣ его I Manoscritti Palatini, которую Эбертъ 32) считаетъ типической представительцей литургическихъ мистерій, не смотря на то, что она написана уже на итальянскомъ языкѣ. Съ теченіемъ времени область мистеріальныхъ сюжетовъ значительно расширилась: вошло въ обычай драматизировать не только событія Новаго Завѣта, но Ветхаго и житій святыхъ; сообразно этому допускалось больше свободы въ обращеніи съ сюжетами. Авторы литургическихъ мистерій строго держались текста Св. писанія и позволяли себѣ только перефразировать его, оттого литургическая мистерія имѣетъ по большей части чисто-эпическій характеръ. Но мало по малу искусство проникаетъ и въ эту заповѣдную область: то тамъ, то здѣсь авторы позволяютъ вставлять въ рѣчи дѣйствующихъ лицъ слова, которыя хотя и не находятся въ Св. писаніи, но находятся въ соотвѣтствіи съ ихъ традиціоннымъ характеромъ; появляется стремленіе заглянуть въ душу дѣйствующихъ лицъ, оттѣнить ихъ индивидуальность; еще нѣсколько шаговъ въ этомъ направленіи — и грубые задатки религіозной драмы выработываются въ форму болѣе художественную, хотя еще кой-гдѣ носящую на себѣ ясные слѣды своего первоначальнаго литургическаго происхожденія. Любопытнымъ памятникомъ этой переходной эпохи въ развитіи мистерій можетъ служить, изданная Люзаршемъ, французская мистерія Адамъ, относимая издателемъ къ XII в. 33) Здѣсь мы встрѣчаемся въ первый разъ съ попыткой художественнаго возсозданія библейскаго разсказа о паденіи человѣка; авторъ нерѣдко позволяетъ себѣ отступать отъ текста Св. писанія въ интересахъ художественныхъ; сцена дѣйствія находится уже не въ церкви, а на церковной паперти; только одно изъ дѣйствующихъ лицъ — Богъ — имѣетъ своимъ мѣстопребываніемъ церковь, откуда онъ и выходитъ на сцену и куда удаляется по окончаніи своей роли. Но важнѣе всего то, что съ этого времени мистеріи сбрасываютъ съ себя латинскую одежду и разыгрываются на народномъ языкѣ и только сценическія указанія актерамъ, да латинское пѣніе хора, изрѣдка прерывающее ходъ дѣйствія, напоминаетъ о пережитой ими литургической эпохѣ. Наконецъ въ третьемъ періодѣ своего развитія (отъ XIV до XVI в) мистерія окончательно порываетъ всякую связь съ богослуженіемъ. Дѣйствіе ея переносится на площадь, улицу, ярмарку, а завѣдываніе ея постановкой мало по малу переходитъ изъ рукъ духовенства въ руки свѣтскихъ любителей (Confreries во Франціи, Trading companies въ Англіи). Оставаясь религіозной по своему сюжету, она тѣмъ не менѣе ежеминутно приноситъ въ жертву возвышенный интересъ религіознаго назиданія интересамъ чисто мірскаго свойства, примѣняется къ измѣнчивому вкусу разнокалиберной публики З4), допускаетъ комическіе эпизоды и скандалезныя сцены, и, переживъ самое себя, сначала запрещается правительствами — въ Англіи, какъ остатокъ католическаго суевѣрія, во Франціи, какъ зрѣлище безнравственное, — а впослѣдствіи окончательно вытѣсняется болѣе художественными созданіями свѣтскаго искусства.
