Александр Мещеряков - Традиционная Япония: обязанности взрослых и радости старцев
В середине периода Токугава брачный возраст составлял для мужчин 24–25 лет. До этого времени физиологические потребности молодежи в значительной степени удовлетворялись за счет широко развитой сети публичных домов. Семья воспитывала в среднем 2–3 детей.
Помимо деторождения и трудовой деятельности другой основной обязанностью взрослого человека оставалась забота о родителях и беспрекословное подчинение им. После рождения ребенка отец наступал на плаценту или же захоранивал ее — этот ритуал был призван обеспечить беспрекословное послушание в дальнейшем. Известный мыслитель Исида Байган (1685–1744) утверждал, что не только имущество семьи принадлежит родителям: «Ваше собственное тело также изначально является телом ваших родителей, и поэтому они могут использовать его по своему усмотрению, даже продать, если им захочется, и вы не должны жаловаться»[6]. Действительно, продажа девушек в публичные дома не осуждалась обществом — считалось, что они оказывают материальную помощь родителям и образцово исполняют тем самым свой дочерний долг.
Другой конфуцианский мыслитель, Кайбара Экикэн, так поучал молодое поколение: «Тело человека появляется благодаря отцу и матери, оно имеет своим истоком Небо и Землю. Человек рождается благодаря Небу и Земле, отцу и матери, а потому и взращиваемое им тело не является его собственностью. Тело, дарованное Небом и Землей, тело, полученное от отца с матерью, следует взращивать с почтением и тщанием, не принося ему вреда. Жизнь должна быть долгой. В этом и заключен сыновний долг перед Небом с Землей, перед отцом с матерью. Если потеряешь тело, то и служить станет нечем. Поскольку внутренности, кожа и тело, волосы достаются нам от родителей, то содержать их в беспорядке и уродовать — сыновняя непочтительность. Какая это непочтительность по отношению к Небу и Земле, отцу и матери: великое предназначение считать делом личным, пить–есть и желать–алкать по своему хотению, портить здоровье и привечать болезни, сокращать дарованные Небом годы и умирать до срока!»[7]
Так обосновывалась высокая необходимость заботиться о своем теле — ведь его предназначением является неустанная забота о родителях, что одновременно служило гарантией лояльности самурая и по отношению к сюзерену. Мать, сын которой попал в заключение по подозрению в неверности сюзерену, писала: «Когда его отец был жив, он был очень преданным сыном, он тщательно ухаживал за ним, в особенности тогда, когда отец болел. Я видела это сама. Поэтому невозможно, чтобы такой преданный сын, как он, мог совершить какое бы то ни было преступление против нашего господина»[8].
Культ родителей и предков предполагал культ старости, а не молодости. В Японии того времени почиталась не столько молодецкая удаль, сколько присущая старикам мудрость. Ее символами были журавль, на котором путешествуют бессмертные даосские святые, черепаха–долгожительница, креветка с ее изогнутым («согбенным») телом, искривленная ветрами и годами сосна. В качестве идеала для подражания служили согбенные мудрецы, а не физически сильные и красивые молодые люди. Можно сказать, что японцы того времени стремились не к вечной молодости, а к вечной старости. В Японии того времени появление мыслителей типа Жан — Жака Руссо с его педоцентрическими идеями было делом совершенно немыслимым.
Общий курс образования, осуществлявшегося в разветвленной сети частных и княжеских школ (как для самураев, так и для простонародья), получивших особенное развитие со второй половины XVIII века, был направлен на усвоение учениками того, что высшей добродетелью является безоговорочное послушание — сюзерену, главе семьи, старосте, уездному и городскому начальству. Образцом послушания выступали самураи — главной добродетелью их неписаного кодекса чести (бусидо) выступала верность сюзерену. Таким образом, от общества требовалось, чтобы в этом отношении оно вело себя в соответствии с идеалами военных людей. Сохранилось большое количество сочинений представителей всех сословий, которые свидетельствуют о том, что вопросам церемониальности и этики уделялось огромное внимание. При всей разности подходов для большинства из них характерно воспевание послушания, трудолюбия, честности, этикетности поведения, долга, личной верности, подчиненности человека интересам коллектива. В этих условиях никто не «владел» собственным телом. Телом было можно только «распоряжаться». Причем не столько в личных интересах, сколько в интересах кого–то другого.
Таким образом, статус взрослого предполагал исполнение фундаментальных обязанностей: заботу о родителях, воспитание детей, служение сюзерену. Ситуация менялась с достижением старости — родители уже переселились в мир иной, дети стали взрослыми. Предполагалось, что человек определенного возраста имеет право уйти на покой и освободиться от большинства обязанностей. Отказываясь от публичного статуса главы княжества, дома, семьи или профессиональной корпорации, человек эпохи Токугава получал статус инкё («сокрытая, уединенная жизнь» или «сокрытое, уединенное жилище») и обретал возможность насладиться покоем и заботой потомков. Обладание возрастным авторитетом давало старикам право писать моральные наставления, адресованные молодежи.
Наиболее расхожим было определение «старости» возрастом в 60 лет (полный шестидесятилетний зодиакальный цикл). Однако на самом деле «пенсионный возраст» имел тенденцию к уменьшению. Для высокопоставленных чиновников переход в статус инкё требовал разрешения сёгуната. Если в начале XVIII века возраст ухода на покой составлял для высших самураев от 61 до 64 лет, то столетием позже он уменьшился до 52–55 лет. Для князей же время ухода на покой снизилось еще больше (с 60–69 лет до 45–48 лет). Сами сёгуны и императоры также обычно отрекались от должности задолго до смерти.
Если цель подростка — стать взрослым, то цель взрослого — стать стариком. Старость предоставляла такие возможности, каких человек был лишен ранее в силу своей обремененности делами. Хороший пример представляет собой жизнь Мацудайра Саданобу (1758–1829).
Мацудайра Саданобу известен ныне главным образом как государственный деятель. Но на самом деле его публичная активность была весьма непродолжительной. В 1787 году он стал главой совета старейшин (правительства сёгуната), его «мозговым центром». Саданобу провел ряд реформ, но уже в 1793 году ушел из правительства и стал заниматься делами своего княжества. В 1812 году, когда ему было 54 года, Саданобу полностью удалился от дел (ушел в отставку с княжеской должности) и посвятил себя частной жизни в своей усадьбе, занимаясь садом, живописью, литераторством. За отведенный ему жизненный срок Саданобу успел написать около двух сотен произведений (трактаты по морали, воспитанию, эссе на самые разные темы, воспоминания, стихи). Показательно, что в сочинениях Саданобу не встречается сетований по поводу того, что он потерял должности и власть. Власть воспринималась скорее как тяжкое бремя ответственности, чем как возможность насладиться ею. Во всяком случае так предписывал поведенческий канон того времени. О желанности покоя и радости, которую этот покой доставляет, свидетельствуют и литературные псевдонимы Саданобу. Его ранние псевдонимы были связаны с природной эстетикой («Утренний пик», «Ветреная луна», «Цветочная луна»), теперь же, обретя желанный покой, он подписывается как «Радостный старец» (Ракуо). Такое самоименование было распространено в Японии того времени. Важно помнить, что определение «радостный» было приложимо только к старикам: в именах детей, подростков и людей среднего возраста оно никогда не встречается.
Осознание того, что старость является совершенно особой возрастной градацией, приводит к тому, что появляются сочинения, адресованные специально пожилым людям. Если в трактатах, посвященных молодежи и людям зрелого возраста, речь идет об обязанностях, то в трактатах о старости делается упор на том, каким образом следует воспользоваться появившимся у тебя свободным временем. К таким сочинениям относится трактат Кайбара Экикэн (1630–1714) «Поучение в радости» («Раккун»). Многочисленные труды Кайбара имели адресатом самую широкую аудиторию, были написаны просто (чтобы, как тогда любили выражаться, «было понятно женщинам и детям») и пользовались большой популярностью. В связи с этим они являются прекрасным источником для понимания атмосферы эпохи, тех ценностей, которые формировали стратегию поведения человека (прежде всего самурая и горожанина) того времени.
«Поучение в радости» было написано на закате жизни Кайбара. Это сочинение дает достаточно полное представление о том, какой рисовалась ему достойная старость достойного человека. Будучи выходцем из самурайской семьи, Кайбара превозносит вовсе не воинские доблести, его идеалом является мирная и долгая жизнь, полная радости, которая заключена в спокойствии, добросердечии, терпимости, умеренности, покорности судьбе, умении довольствоваться малым. Длительный мир эпохи Токугава был беден событиями, убыстряющими ход истории. В это время господствовал культ малоподвижной старости, а не деятельной молодости.
