Андре Каспи - Повседневная жизнь Соединенных Штатов в эпоху процветания и «сухого закона»
От мира к войне
США отказались от нейтралитета и вступили в войну не без причины. Когда в августе 1914-го в Европе вспыхнула война, американцы были удивлены, но не проявили желания взяться за оружие. Европа оставалась для них континентом цинизма, местом, где право и мораль подверглись поруганию, открыто или нет. Германия? Блестящая цивилизация, высокоразвитая экономика и милитаристское государство, которое захватило Бельгию вопреки взятым обязательствам.
Франция? Конечно, колыбель Лафайета,[8] чьи подвиги и самоотверженность в борьбе за независимость Америки изучают американские школьники, но в то же время Франция заключила союз с Россией, авторитарной, обскурантистской, гонительницей свобод. Великобритания? Бывшая метрополия, сначала утраченная, а затем вновь обретенная дружественная страна, мать, сначала ненавистная, а затем обожаемая, и в то же время шокирующая имперской политикой в Индии, Ирландии, Африке. Короче говоря, разгоревшийся в Европе конфликт возник по причинам довольно непонятным и, вне всякого сомнения, не совсем нравственным.
Более того, население Америки было весьма неоднородно. С конца XIX века туда устремилась масса иммигрантов. В некоторые годы число прибывших превышало миллион. В период с 1890 по 1914 год более семнадцати миллионов мужчин, женщин и детей пересекли Атлантику в поисках счастья на земле обетованной. Эти новые американцы, еще слабо интегрированные в принимающую страну, с трудом говорили на «приблизительном» английском и жили воспоминаниями, хорошими или плохими, о земле, которую они покинули. Это — американцы с «дефисом»: ирландцы-американцы, немцы-американцы, поляки-американцы и т. д. Какое общее отношение к воюющим сторонам могло бы их объединить? Ирландцы ненавидели Англию и хотели бы помочь своим братьям, оставшимся «там», сбросить британское ярмо. Чехи вспоминали об австро-венгерском угнетении и мечтали о независимости родины. Поляки питали ненависть к России. Итальянцы поддерживали требования королевского правительства. Евреи, в большинстве своем иммигрировавшие недавно, покинули Россию из-за погромов. Впрочем, и те и другие прибыли в Америку с единственной целью — жить там спокойно и в достатке, вдали от ссор Старого Света. Как рекомендовал президент Вильсон,[9] лучше оставаться нейтральными «как в действиях, так и в мыслях». Проблемы Европы не касались США, где демократический режим окреп за пятнадцать лет и превосходил, как здесь считали, все другие демократии за ее пределами. Америка должна выполнить свою миссию: оставаться «надеждой мира» и служить примером гармонично развивающейся индустриальной страны, преуспевающей материально и нравственно. Более того, пацифизм был широко востребован в США, что на какое-то время отдалило страну от полей сражений.
Тем не менее война в Европе повлияла на состояние экономики США. Воюющие страны сначала рассчитывали на то, что конфликт продлится недолго. В Берлине, как и в Париже, надеялись, что все закончится к Рождеству. Подобные надежды оказались трагическим заблуждением. Пришлось рыть окопы, устраиваться в грязи и на холоде, перестраивать производство для удовлетворения военных нужд, совершенно непредвиденных. И тогда США превращаются в своего рода резерв. Если они придерживаются нейтралитета, то не готовы ли они заключать торговые сделки с теми, кто хотел бы приобрести их продукцию? США могли бы продавать продовольствие, медикаменты, зерно, мясо, сахар, железо, сталь, оружие. Нежданная удача для страны, познавшей стагнацию в 1914 году и пытавшейся активизировать экономическую активность за рубежом. В результате американские заводы снова обрели бешеный ритм, а фермеры могли больше не опасаться за ближайшее будущее. С 1914 по 1917 год объем экспорта утроился. Торговый оборот, уже в 1914-м превысивший 435 миллионов долларов, в 1917 году возрос более чем в девять раз. Кроме того, происходит финансовый взрыв, последствия которого продолжают изучать до сих пор. США перестали быть должником Европы. Покупатели должны оплачивать свои покупки. Закончилось время, когда США представляли собой привилегированный рынок для европейских финансов. Тенденция «перевернулась»: наступил черед США стать кредитором. Правда, освободившись от иностранного влияния, Уолл-стрит[10] пока еще не заменил собой лондонское Сити.[11] Но получаемые прибыли вскоре позволят им утвердить свое финансовое превосходство, по крайней мере, в западном мире. Так началась новая эпоха…
Коммерческий нейтралитет тем не менее ставил перед выбором. Превосходство на море принадлежало Великобритании. Ни немцы, ни австро-венгры не могли проходить в американские территориальные воды: их корабли преследовались и уничтожались английским флотом. Поэтому в подобных условиях трансатлантическая торговля с ними вскоре прекратилась. Напротив, коммерческие сделки между США и Великобританией и Францией достигали значительного объема в период с 1914 по 1917 год: их объем увеличился в четыре раза. А так как у покупателей вскоре возникли проблемы с оплатой, то США стали продавать в кредит. В силу обстоятельств США оказывались все больше на стороне союзников, а не Германии и Австро-Венгрии.
Американцы энергично защищали принцип свободного мореплавания. Но стоило произойти инциденту, и напряжение возросло. Торпедирование британского пассажирского судна «Лузитания» 7 мая 1915 года привело к гибели 1200 гражданских лиц, в том числе 128 американцев. Это был первый серьезный инцидент с Германией. Затем возникли другие серьезные проблемы с Англией и снова с Германией. С одной стороны, союзники делают все возможное, чтобы завлечь США в свой лагерь. Для них это жизненно необходимо. С другой стороны, Вильсон старается утвердить мнение, что он не хочет войны. В ноябре 1916 года он был переизбран благодаря лозунгу, провозглашающему пацифистскую программу: «Он не дал нам ввязаться в войну!» А через пять месяцев, 6 апреля 1917 года, Конгресс США проголосовал по рекомендации президента за объявление войны Германии. Это было вызвано решением германского правительства топить с помощью своих подводных лодок не только вражеские корабли, но и нейтральные. В Берлине решили, что для быстрейшего устранения британского превосходства на море следует уничтожать все корабли без разбора. В результате трансатлантическая торговля с этого момента стала невозможной. Над Европой нависла угроза установления германского господства. Право оказалось попрано. Удар был нанесен непосредственно по безопасности, интересам и принципам США.
Таковы были настроения в среде политиков. Деловые круги не всегда их разделяли и не они вовлекли страну в непосредственное участие в войне. Одни, например, вдохновленные подлинным пацифизмом и учитывая личные интересы, предпочли бы поддерживать нейтралитет. Другие, в действительности, были озабочены судьбой Франции и Великобритании, тем более что предоставили им солидные кредиты. К тому же Февральская революция 1917 года в России позволяла надеяться на грядущий триумф демократии в мире. И если в результате войны родится принцип коллективной безопасности, провозглашенный Лигой Наций, то можно считать, что сражались не зря. А что думали простые американцы, мнением которых редко интересуются историки? Трудно сказать. Хотя мы располагаем ценным источником информации. Высшее командование французской армии учредило комиссии по контролю (цензуре) почты. Они просматривали солдатские письма. А некоторые из этих писем приходили из США, и комиссии фиксировали наиболее важные отрывки из них.
Жильбер Шинар, обучавшийся в университете Беркли (Калифорния), писал коллеге из Сорбонны: «Очень часто замечаешь, что наши друзья рассуждают как «боши»,[12] верят еще во все теории, которые они усвоили в Берлине и Гейдельберге. Другая догма — это вероломство Англии, а третья — опасность, которую несет цивилизации Россия в случае победы».
Любопытны другие наблюдения, например, француженки из Нью-Йорка: «Масса простолюдинов, прибывших сюда из разных уголков Европы, не обращает никакого внимания на положение дел здесь или на родине. Этих людей не интересует ничего, кроме заработанных денег».
А вот что пишет американка из Денвера (Колорадо): «Когда весь мир хочет убедить меня в том, что война — единственное средство защитить наши права, то, если найдется хотя бы один колеблющийся, нерешительный человек, настроенный избежать войны, я буду поклонницей этого человека и встану рядом с ним!»
Правда, мнения часто менялись, а тенденции, отмечаемые в феврале, отличались от таковых в марте. Были и такие корреспонденты, которые заявляли, что «готовы выполнить свой долг». И наконец, в общем симпатии по отношению к союзникам были намного сильнее симпатий к Германии, причем на восточном побережье США гораздо больше, чем на Западе, интересовались происходящим в Европе.
