Борис Синюков - Боги и человек (статьи)
Что касается более отдаленных времен, например Возрождения, то в тех временах даже оппонентов не было. А какие были, то их отправили так далеко в древность, что верить им было совершенно невозможно, так как в тех, очень уж далеких временах, были совершенно глупые люди и больше чем на сказки и мифы были ни на что не способны. Так, Геродоту – свидетелю и очевидцу сообщили через тысячелетия, дескать, в этом и этом ты прав, а вот в этом и этом – ты совершенно не прав, дескать, нам отсюда – виднее. Затем эти заскорузлые сведения канонизировали как какого–нибудь святого, и с этих пор они не подлежат не только пересмотру в корне своем, но даже и незначительной правке. Через пятьсот лет эти «знания», изучаемые в школах и университетах, настолько вросли в сознание поколений, что стали уже почти генетическими. Для них в наших головах образовались специальные генетические центры «удовольствий» как для наркотиков, которые можно только вырезать, но не изменить. Поэтому всякого человека, пытающегося взглянуть на это дело с неожиданной стороны, считают сумасшедшим.
Меня, например, заинтересовал факт, что торговое племя из Йемена, впоследствии ставшее евреями, носило в доисторические времена совершенно такие же клетчатые юбки, какие ныне носят шотландцы. Или как так остров Гренландия, потому и названный так за свою зеленую сплошь поверхность, вдруг оказался под километровой толщей льда? Как так вышло, что здоровенным, светловолосым парням с голубыми глазами под именем норманнов удалось завоевать все вплоть до Африки и Сибири, а потом им вдруг все надоело, и они тихонечко, безо всякого шума и гама, возвратились в свою Скандинавию и живут там при социализме? А могучие атланты куда делись? А Гиперборея? А монголы, блеснувшие как молния через всю Евразию, вернулись почему не только в свои края, но и стали жить отсталее прежнего, уменьшившись по численности раз в десять? А китайцы, живя с ними бок о бок, не захотели уменьшаться, и продолжают плодиться бешеными темпами в наши дни.
Почти на все эти вопросы в истории есть исчерпывающие ответы, но меня они почему–то не устраивают, наверное, потому, что очень уж они категоричны. И в школах их вдалбливают молодому поколению, образуя в нашем мозгу соответствующий заветный «центр удовольствий» от этих «знаний».
И еще один факт современности. При матриархате все пытались объяснить магией из непосредственных наблюдений и хорошей памяти. При Аристотеле все старались объяснить на основе здравого рассудка, исходя из накопленного опыта. При Николае Кузанском этот здравый рассудок попытались весьма успешно сочетать с мистикой. Во времена первого паровоза здравый рассудок вновь возобладал. В настоящий же момент опять наступил век мистики. Человечество вновь разуверилось в знаниях. Я имею в виду большинство людей, подавляющее большинство, которому лень учиться и мистика для них – наилучший выход из положения. В довесок к центрам удовольствия от знаний, о котором я только что сказал. А абсолютное меньшинство продолжает развивать здравый смысл, но это уже, так сказать, «вещь в себе», никому кроме них неизвестная.
В своих более ранних работах я безоговорочно принял известные положения новохронистов, сокративших историю цивилизации раз в десять. Только на основе добытых ими знаний как бы реанимировал им вопреки некоторые, на мой взгляд, неправильные их «реконструкции исторических событий», опираясь в основном на историю евреев, которую профессиональные историки почему–то пытаются от нас с вами скрыть. Пришла пора сократить и историю Земли с 4,5 миллиардов лет эдак до миллиона, грубо говоря, — в 4500 раз.
Но сперва надо рассмотреть, на чем же я буду основываться? И еще надо иметь в виду другие мои ранние работы, которые я не в состоянии тут все привести. Закончить же введение я хочу словами, якобы донесенные до нас Геродотом после встречи Солона с египетскими жрецами: «…Ах, Солон, Солон воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет. Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!» — «Почему ты так говоришь?» — спросил Солон. «Вы все юны умом, — ответил тот, — ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходящего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей и, причем самые страшные — из–за огня и воды, а другие, менее значительные, — из–за тысяч других бедствий. Отсюда и распространенное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогда запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а потому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией. Положим, у этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и поэтому через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара…».
Пассионарность
Пассионарность – наука тонкая, почти сверхестественная и такая же необъяснимая как колдовство. Поэтому дам ее интерпретацию по Ю.Э. Медведеву в книге «Бросая вызов» («Советская Россия», М,. 1982):
«Пассионарность по Л.Н. Гумилеву – это эффект, производимый вариациями биохимической энергии окружающей среды, чувствительной человеку, заставляющей его что–то предпринимать, и воспринимаемый нами как особое свойство характера народа. Энергия живого вещества окружающей среды преобразуется в пассионарность национальной общности путем изменения наследственной информации. Пассионарность может быть и «антиинстинктом» сохранения поколения, «которое либо не рождается, либо находится в полном небрежении из–за иллюзорных вожделений: честолюбия, тщеславия, гордости, алчности, ревности и прочих страстей». Пассионарность, грубо говоря, «непреоборимое внутреннее стремление к деятельности, направленное на достижение какой–либо цели, причем она представляется данному лицу ценнее даже собственной жизни». Пассионарность у животных еще заметнее. Бараны, крысы, тараканы следуют примеру своего вожака. Грызуны часто самоистребляются при выходе размножения в неконтролируемую стадию. Киты и другие морские млекопитающие массово выбрасываются на берег и гибнут. «Социальная структура влияет на пассионарность, но и пассионарность влияет на нее, а вот ландшафт влияет на пассионаность принудительно, но не прямо, а через посредство хозяйственной деятельности, так как при изменении ландшафта человек теряет под собой почву в смысле обеспечения себе жизни».
Вышеупомянутый Медведев, пропагандист теории, дополняет ее собственными размышлениями: «А теперь посмотрим, как идеями «принуждающего ландшафта» и пассионарности могут быть аранжированы некоторые «роковые мгновения» истории. Цивилизация смотрела на себя в льстивое зеркало, не находя никаких изъянов. Указать на них было нельзя. Все возможное казалось достигнутым. Новаторство, даже робкое, расценивалось как угроза и подрыв. Новатор–вольнодумец в Египте не имел на крайний случай и такого шанса, как выйти из игры, бежать в другие края. Никого не удерживая, Египет всех держал крепко. Бежать отсюда можно было только навстречу смерти в пустыню. И это наилучшим образом умеряло всякий порыв инициативы. Фараон олицетворял собой идею конечного совершенства. Он был не посланцем, не наместником бога на земле, а самим богом. Простые люди, понятно, терпели невзгоды и унижения, но те, кто ходил «под боком у бога», видели поддержку и назидание в постоянстве восходов и закатов, разливов и спадов вод. Завтрашний день не торопили, о сегодняшнем не сожалели, потому что завтра, и всегда будет, что есть сейчас, и трапезы, и возлияния, и охота, и танцовщицы. Им жилось в этой жизни хорошо до пресыщения. На их могильных камнях значилось примерно следующее: «Лучше быть не может». Иноземцы почтительно одаривали фараона и его челядь благовонными деревьями, смолой мирры, эликсиром, эбеновым деревом, черной тушью для глаз, павианами, шкурами леопардов, пантер, гепардов, ляпис–лазуритом, серебром, малахитом… Такого довольства человек не знал за всю его историю.
Вступив в контакты, Египет не отрекся от твердынь своей социально–культурной пирамиды. Он, как писали историки, «оставался богат, как Нильская долина, и так же узок». Жреческая бюрократия усиливала свои позиции. Идеалы, достойные подражания, были по–прежнему строго ограничены старинными образцами, бесконечно копируемыми. Так продолжалось на протяжение веков. Хотя Нил бывал в руках соседей–захватчиков — ливийцев, эфиопов, ассирийцев, персов, македонцев, римлян, он своими сезонными щедротами поддерживал иллюзию неподвластности времени, прочности и непревзойденности того, что здесь раз и навсегда божественно обосновалось, так что уже и в наши дни (лет десять назад) египетский журналист, жалуясь, писал об упованиях крестьян–соотечественников на природу: «Мы в течение тысячелетий жили дарами Нила, зная, что река нам принесет новые богатства каждый год и что мы защищены пустынями по обе стороны». Наследники великой нильской цивилизации намекают на неумеренность опеки, проявленной по отношению к ним и к их предшественникам ландшафтом и климатом».
