Людмила Черная - Антропологический код древнерусской культуры
Время, как и пространство, телесно: оно было сотворено когда-то при сотворении мира, так как является его частью; оно может быть хорошим и плохим, добрым и злым, чистым и нечистым. Временные параметры тяготеют к небесной сфере, тогда как пространственные – к земной. Лунное время, соотносимое с изменением фаз Луны (народившийся месяц, молодик, полнолуние, старый месяц, старик), обладало множеством тел и поэтому было более ощутимым, чем солнечное, именно в силу своей наглядно менявшей форму телесности. Солнце было одно (хотя оно тоже бывало разное), а лун и месяцев было много. Нарождавшийся месяц ассоциировался с растущим организмом, поэтому все посевы надо было начинать при молодом месяце и никак не при старом. Лечебные травы надо было собирать только в первой половине месяца, когда он «наливается», чтобы в травах наливалась целебная сила. Ребенок, родившийся в пору молодого месяца, будет всегда выглядеть «младоликим». Все, что связано с ростом (жизнь человека, сельскохозяйственные культуры), соотносилось с фазами Луны: начинать хорошо было при начальном месяце (но не в новолуние), собирать урожай – при конце. Безлуние объяснялось тем, что месяц уходит в царство мертвых (при особых условиях можно было «увидеть» мертвецов на Луне). «Пустые» дни безлуния считались безвременьем, самым опасным для человека (по поверьям, родившийся в безлуние вскоре умрет или останется бесплодным, посеянное зерно не взойдет, купленный в эти дни скот будет болеть или умрет, не даст приплода и т. д.). Безлуние – это граница, играющая страшную роль.[135]
В дни зимнего солнцестояния (Святки) открывалась граница между старым и новым хозяйственным годом. Через образовавшуюся пространственно-временную «дыру» на землю устремлялась вся нечисть и мертвецы. Задача человека в эти дни – обеспечить себе безопасность, благополучие, богатство, урожай и т. д. на весь предстоящий год. Святочные праздники были одновременно «страшными днями», «нечистыми днями»; они были насыщены магическими обрядами, гаданиями, приметами, запретами (в дом вносили свежую «немую» воду и умывались ею, в красный угол ставили сноп, пол устилали соломой, обвязывали соломой фруктовые деревья, кормили кутьей домашнюю птицу, окружив ее особо сотканным льняным поясом, не работали, особенно после наступления темноты, гадали по первому гостю, посетившему дом, и т. п.). Святочные ряженые, ходящие из дома в дом с колядками, не боялись нарушать границу между чистым и нечистым, они изображали приход «нечисти» и персонажей загробного мира на землю: оборотни, чудовища, кудесники, старики, кикиморы и т. п. Их связь с тем светом подчеркивалась вывороченной наизнанку одеждой, остроконечными шапками («шишаками»), характерными для чертей, и особенно ритуальным поведением.
Как известно, столь же насыщен был по смыслу и день летнего солнцестояния (праздник Ивана Купалы). Он включал сложный обрядовый комплекс (сбор трав и цветов, плетение венков и пускание их по воде, разведение костров, сжигание чучела, перепрыгивание через огонь, обливание водой и пр.), направленный на изгнание нечистой силы пограничного времени.
Телесность мира отражалась по-своему в представлениях и о нем в целом, и о частях, отдельных чертах и характеристиках его. Телесный код мировосприятия, характерный для всех первобытных народов, явно прочитывается и в древнерусском варианте. Для мировой мифологии типично то, что «первоначально все имеет антропоморфный облик – все существа, животные, предметы и явления (солнце, луна, звезды), место обитания племени и даже вся вселенная, часто описываемая как произошедшая из частей тела “первочеловека”. Поэтому возникновение человека нередко представляется в антропогонических мифах не столько как его создание, сколько как его выделение из числа других человекоподобных существ, которые постепенно теряют человеческий облик, сохраняющийся только у людей».[136] В древнерусском язычестве сильна была вера в сотворение мира как единого Тела, что делало потусторонний мир такой же «живой» близкой частью общего целого. Дохристианская Русь существовала в тех же телесных верованиях, что и другие древние народы. Важнейшим из законов этого существования был закон всеединства, утверждавший человека единой частью общего целого наравне со всеми другими частицами бытия. Закон всеединства мира наиболее ярко отразился во взглядах язычников на четыре основные первостихии. Земля, вода, огонь и воздух так или иначе соединяли этот и тот свет, что накладывало на их восприятие дуалистический оттенок и в то же время делало их вездесущими, всеедиными. Они как бы воплощали в себе закон всеединства телесного Космоса. Четыре стихии, как и все остальное, наделялись антропоморфными образами, мужскими или женскими, сущностью которых была телесная форма, завершенная, с хорошо маркированными границами, ярко выраженными и прочувствованными частями и деталями «тела» той или иной стихии.
Учение о четырех стихиях как первооснове мира наиболее полно было разработано в Древней Греции Эмпедоклом. Философские школы пифагорейцев, последователей платонизма и аристотелизма, также уделяли этому учению большое внимание, внося свои коррективы. Так, Аристотель ввел в дополнение к четырем стихиям пятую – небесный эфир. В эпоху эллинизма широкое распространение получило и учение о качествах, свойственных четырем стихиям. Римский врач I в. Гален, к примеру, оставил свои комментарии на Гиппократа, в которых увязывал четыре стихии с четырьмя составляющими человеческого организма как «малого мира»: кровь подобна воздуху, флегма («мокрота») – воде, черная желчь – земле, красная («червленая») желчь – огню. В Древней Руси, не испытавшей прямого воздействия античной философии, отголоски древнегреческих представлений дошли опосредованно через труды византийских христианских авторов. Но многое шло исключительно от праславянских корневых языческих взглядов. Воздух, огонь, вода и земля – наиболее разработанные в языческом сознании мировые стихии, но и все остальные элементы мира столь же безоговорочно подчинены закону всеединства и всеобщей телесности.
Телесное мировосприятие в целом и закон всеединства в частности опосредованно повлияли и на восприятие социально-политического устройства общества. Все части общинного организма (правитель, жрецы, воины, крестьяне) едины и слиты в одном человеческом теле, где они выполняют разные по значимости функции. Именно так рисует общественное устройство «Голубиная книга», видя в Адаме как первочеловеке прообраз этого устройства: голова – цари, «мощи» – князья и бояре, «колена» – крестьяне. И хотя «Голубиная книга» фиксирует уже и христианский взгляд на устройство государства, но языческая первооснова телесного мировосприятия все же просматривается довольно отчетливо. Связанными воедино, в одно общее «тело» оказываются князья и их дружины, что отражает военная демократия. Не только дружинники имеют обязательства перед своим князем, но и князь перед своей дружиной: первые должны честно сражаться по приказу князя, а последний должен честно делить с ними собранную дань и военную добычу, устраивать обильные трапезы и пиры как с равными.
В русской мифологии принцип всеединства прослеживается в восприятии всех элементов бытия как единого целого, в представлениях об их взаимозаменяемости и взаимосвязанности. Человек мог легко превращаться в камень, гору, дерево, животное и т. п., и наоборот – любой предмет легко мог стать одушевленным и антропоморфным и даже получить имя собственное. Народные сказки дают обильный материал, подтверждающий это. В «Слове о полку Игореве» князь Игорь оборачивается серым волком, убегая из половецкого плена. Вера в оборотней, тотемные представления также основываются на законе всеединства.
Конечно, тотемизм, характерный для самых ранних стадий развития родовых общин, когда основателем своего рода люди почитали то или иное животное (реже растение или явление природы), получил особенно сильное развитие в Древнем Египте, у североамериканских индейцев и у африканских народов, однако отголоски тотемических представлений сохранялись и в Древней Руси. Так, образ медведя тесно связан с образом человека: медведь был когда-то человеком, которого можно увидеть, если снять с медведя шкуру. Он – символ богатырской силы, сексуальной плодовитости, богатства, что широко используется в брачном обряде, любовной магии, лечении бесплодия.
Смена тела, оборотничество – самое распространенное явление древнерусских сказок. Легкость, с которой герои сказок меняют свое тело-форму, превращаясь из человека в животное, птицу, растение, предмет и т. д., проистекает из закона всеединства телесного мира. Оборотнями становились по своей и не по своей воле, достаточно было проклятия (особенно родительского), колдовских действий ведьм и колдунов, произнесения магического слова-клятвы и пр. Были известны особенно благоприятные для оборотничества сроки (Святки, ночь на Ивана Купалу и др.); способы, облегчавшие превращение (касание чудесной палочкой, кувырок через голову, питье заговоренной воды, купание, произнесение заклинания и др.), и места, где совершалось превращение (перекресток дорог, край леса, поля, кладбище и т. п.). Оборотничество лишено однозначно негативной оценки, оно свойственно не только ведьмам и колдунам, оно присуще «мудрым девам» из русских сказок, положительным героям, которые во время погони принимали тот или иной облик, пытаясь обмануть преследователей, и другим персонажам. Амбивалентность оборотничества – наиболее яркий показатель глубины проникновения в сознание людей языческой эпохи представлений о всеединстве мирового Тела.[137]