Михаил Стеблин-Каменский - Мир саги
Незамкнутость формы отдельных "саг об исландцах" проявляется, наконец, и в том, что у них нет заглавий в современном смысле этого слова. В современном понимании заглавие - это имя собственное, придуманное автором и образующее органическую часть произведения. Заглавие саг - нечто совсем другое. В устной традиции заглавия, конечно, вовсе не обязательно предпосылались саге, а употреблялись там, где надо было назвать ту или иную сагу. Становление заглавия в собственном смысле слова начинается в письменной традиции с того, что становится обязательным предпосылать его тексту произведения. Характерно, однако, что в рукописях саг заглавия не всегда предпосылаются тексту, а в ряде случаев всплывают в конце саги ("здесь я кончаю сагу о Сожженном Ньяле", "здесь кончается сага о Курином Торире", "здесь кончается сага о Глуме"). В устной традиции заглавия возникали, по-видимому, совершенно так же, как в определенной ситуации возникают определенные словосочетания, потенциально существовавшие в языке и раньше. Как дом, который принадлежит, например, Эгилю, не может не быть назван "домом Эгиля", так и сага, в которой всего больше говорится об Эгиле, не может не быть названной "сагой об Эгиле". Словосочетание "сага об Эгиле" существовало потенциально и до того, как оно было впервые употреблено, и оно в такой же мере не подразумевает сознательного авторства, как и любые другие словосочетания в языке, и в такой же мере оно не имя собственное: оно обозначает, или коннотирует, только то, что значат составляющие его слова ("сага" и "Эгиль"), а не называет, или денотирует, что-то неким условным именем.
В "сагах об исландцах" как будто есть общее с реалистическим романом и в том отношении, что в них тоже изображаются частные лица в их частной жизни. Однако частные лица реалистического романа - это совсем не то, что частные лица "саг об исландцах". Господствующая роль частных лиц в литературных произведениях - одно из крупнейших достижений нового времени. В средневековой литературе частных лиц вообще не было. Персонажи средневековых литературных произведений - либо исторические лица, т.е. какой-то определенный король или полководец, и т.п., либо олицетворение какого-то положения в обществе, т.е. вообще король, вообще монах, вообще купец и т.п. Так, в "сагах о древних временах" (ближайшего исландского аналога самого распространенного средневекового жанра - рыцарского романа) персонажи подчас носят имена тех или иных исторических лиц, но чаще они - королевский сын вообще, викинг вообще, берсерк вообще и т.п. Таким образом, в средневековой литературе индивидуализация и обобщение исключают друг друга. Если персонаж индивидуален, то он исторический персонаж, или правда в собственном смысле слова, а не обобщение. Если же персонаж - результат обобщения, то он лишен индивидуальности, он король вообще и т.п. Между тем в литературе нового времени стала возможной индивидуализация, которая в то же время и обобщение. Частные лица реалистического романа и есть сочетание индивидуализации и обобщения. Основные предпосылки их появления в литературе это, с одной стороны, возможность правды, которая осознается как вымысел, т.е. художественной правды, а с другой стороны, неизвестный для средневекового человека интерес к человеческой личности самой по себе.
Персонажи "саг об исландцах" отличаются от частных лиц реалистического романа прежде всего тем, что они синкретическая, а не художественная правда. Следовательно, в представлении людей того времени они были правда в собственном смысле слова, а не обобщение, не типы. Другое дело, что в силу наличествовавшего в них скрытого вымысла они могли быть фактически обобщением, хотя и не осознававшимся. Поэтому в "сагах об исландцах" все же есть типы: свирепые берсерки, интриганы и злодеи, сеющие раздор, женщины, побуждающие к мести, колдуньи и т. д. Как правило, однако, они второстепенные персонажи, и среди лиц, действующих в сагах, ничтожное меньшинство. Основные же персонажи в "сагах об исландцах", как, например, Эгиль, Храфнкель, Ньяль или Снорри Годи, обычно сложнее, индивидуальнее и жизненно правдивее, чем любые литературные типы. В обществе, в котором не было государства и, следовательно, королей, полководцев и тому подобных лиц, содержанием произведений, представлявших собой синкретическую правду, должны были, естественно, стать не общегосударственные дела или деяния правителей государства, а то, что было эквивалентом этого в древнеисландском обществе, а именно распри между отдельными членами этого общества. Таким образом, персонажи "саг об исландцах" - частные лица не в большей мере, чем короли, полководцы и другие исторические персонажи средневековой литературы, или, вернее, они одновременно и частные, и исторические лица, гармоническое сочетание того и другого, возможное только в обществе, где нет деления на частное и государственное, поскольку нет государства. [О типах в "сагах об исландцах" см.: Heller R. Die literarische Darstellung der Frau in der Islдndersagas. Halle (Saale), 1958 (Saga, 2); Emmerich W. Untersuchungen zur Rolle von Intriganten und Bцsewichten in einigen Нslendinga sogur. Leipzig, 1955.]
Из того, что "саги об исландцах" - синкретическая правда, следует также, что современные представления об идейном содержании к ним совершенно неприменимы. Персонаж, который принимается за правду в собственном смысле слова, а не за художественное обобщение или литературный тип, так же не может быть выражением идеи, как им не может быть живой человек в жизни. Невозможно быть одновременно и живым человеком, и воплощением идеи. Воплощение идеи возможно только, если есть автор, который воплощает ее в своем произведении, т.е. сознает себя автором. Но такого автора нет как у живого человека, так и в произведении, представляющем собой синкретическую правду. Только в литературе, которая представляет собой художественную, а не синкретическую правду, персонаж может быть воплощением идеи. То же самое относится и к событиям, изображаемым в литературном произведении. Современные исследователи нередко вчитывают идейное содержание в те или иные события, описываемые в "сагах об исландцах", например христианскую мораль или протест против аристократии и т.п. Такая трактовка саг подразумевает, что они не что иное, как притчи или басни, т. с. что описываемые в них события сознательно придуманы для выражения той или иной идеи. Но ведь сущность "саг об исландцах" в том и заключается, что они - нечто диаметрально противоположное притчам или басням.
Возможность идейного содержания в реалистической литературе нового времени - результат длительного развития. В "сагах об исландцах" такое содержание встречается только в зачаточной форме, а именно в личных симпатиях или антипатиях, а также в моральных оценках, нередко, однако, непоследовательных и противоречивых. Более развитая форма идейного содержания есть в христианских "чудесах" - рассказах, прославляющих силу христианского бога и его святых и обильно представленных в "сагах о епископах" и некоторых "сагах о королях". Примитивность идейного содержания "чудес" заключается в том, что оно всегда то же самое - прославление силы христианского бога и его святых. Правда, и в современных романах идейное содержание иногда бывает не менее примитивным и не обязательно варьирует от романа к роману. Но специфика произведения, представляющего собой художественную, а не синкретическую правду, заключается в том, что идейное содержание в нем (на счастье литературоведов?) не может не наличествовать, хотя бы в форме той или иной самой тощей идеи, и даже иногда вопреки воле автора. Например, можно представить себе писателя, который хотя и считает своим идеалом объективность "саг об исландцах", тем не менее в своих персонажах неизменно воплощает идеи, которым он сочувствует. А если он разочаруется в этих идеях и в идеологиях вообще, то его персонажи будут воплощать это разочарование и отказ от всяких идеологий. Но от объективности "саг об исландцах" он будет так же, если не еще более, далек, и по сравнению с людьми, о которых рассказывается в "сагах об исландцах", его персонажи будут по-прежнему казаться лишь грубо размалеванными картонными фигурками.
Автор нашего времени, естественно, будет склонен видеть в тех, кто писал "саги об исландцах", таких же авторов, как он сам. Ему может, например, показаться, что они нарочно скрывают свои симпатии, взгляды или знания, что это у них сознательный художественный прием, а их объективность - это чисто личное, цинично равнодушное или холодно насмешливое отношение к людям, которое они выражают в описываемых ими судьбах: добродетель остается ненагражденной, а злодейство - ненаказанным, добрый делает зло, а злой - добро, как это часто бывает в "сагах об исландцах". Между тем объективность этих саг - это, конечно, просто следствие того, что они осознавались как правда и собственном смысле слова, а не нечто, созданное автором. И так как автор нашего времени не может верить в то, что его произведение - правда в собственном смысле слова, и не сознавать себя его автором, объективность "саг об исландцах" для него абсолютно недостижима. "Саги об исландцах" всегда останутся настолько же более объективными, чем любая самая объективная реалистическая литература, насколько их авторы меньше сознавали себя таковыми, чем авторы этой реалистической литературы.
