Джудит Левин - Вредно для несовершеннолетних
Дебби Нейтан и Майкл Снедекер пишут в своей книге «Молчание Сатаны», что страшилки детсадовского «сатанистского сексуального использования» питаются народными тревогами по поводу матерей, работающих вне дома, оставляющих детей на попечение посторонних людей. Но форму и вес этим страхам придало определенное мировоззрение, привязанное к конкретной политической «повестке дня». Это была «повестка дня» религиозных правых (которые верят, что Сатана в буквальном смысле слова ходит по земле), осторожно поддержанная сексуально консервативными феминистками — продолжение того альянса, который начался на Комиссии Миса в 1986 году.
Как подчеркивает антрополог Кэроль Вэнс, Комиссия Миса не была расположена рекомендовать политику, продвигаемую феминистками, как например помощь женщинам, желающим уйти от жестоких мужей и любовников, или юридическую защиту от насилия и экономической эксплуатации для работниц сексуальных услуг. Вместо этого она выстроила широкую федеральную сеть, предназначенную для вылавливания и уголовного наказания символических врагов ее собственных представлений о морали — то есть торговцев непристойностями. Но ее наступление на взрослую порнографию не встретило живой поддержки на местах. Несколько муниципальных антипорнографических постановлений, разработанных ее главными феминистскими союзницами Кэтрин Маккиннон и Андреа Дворкин, к тому времени уже были отменены судами как неконституционные. Прокуроры отказывались предъявлять обвинения в непристойности производителям материалов «для взрослых», потому что выигрывать такие дела стало почти невозможно.
Правые организации, которые долго бились за то, чтобы эротика подвергалась цензуре, были полны решимости не сдаваться. Проявив дальновидность, они бросили свою многострадальную девицу — «приличие» и подняли знамя защиты «семьи и детей». «Граждане за приличие через закон» (организация, основанная в 1957 году Чарльзом Китингом, который позже был осужден за мошенничество в особо крупных размерах, этим образцом приличия через закон) стали «Детским юридическим фондом», который впоследствии трансформировался в «Национальный юридический фонд семьи». «Национальная федерация за приличие» преподобного Дональда Уайлдмона превратилась в «Американскую семейную ассоциацию», а от «Национальной коалиции против порнографии» ответвился «Национальный юридический центр для детей и семей». Национальное управление по борьбе с непристойностью при Министерстве юстиции, созданное после Комиссии Миса, перекрестили в Секцию по эксплуатации детей и непристойности. Широкий, толстый враг «порнография» начал постепенно исчезать из поля зрения. Теперь пропаганда как антипорнографических феминисток, так и консерваторов стала концентрироваться на более утонченном «хардкоре» и более жуткой «детской порнографии».
И где же был этот новый порнограф? Дензен–Гербер с Мартином не поймали его на городских улицах. Ушел он от погони и в пригородных детских садах. Теперь, как утверждали его преследователи, беглец нашел способ быть везде и нигде. Он был в Интернете, затерявшись в толпах обменивающихся фотками с сексующимися детьми, подкрадываясь к детям в чатах и заманивая их в реальные мотели и моллы. Теперь, когда гостиную от диких киберпросторов отделял всего лишь модем, дом перестал быть безопасным местом. Как протрубила обложка одного из журналов, посвященных «семейным ценностям», «КИБЕРПОРНО ПРОКРАЛОСЬ В ДОМ».
Запутавшиеся в Паутине
Вопреки гордым заявлениям ФБР, многие юристы и журналисты, включая меня, подозревают, что в Сети детский порнограф остался тем же мелким лавочником, которым он был на Таймс–сквер. Брюс Селкрэйг, правительственный следователь, назначенный в 1980–х годах для выяснения истинных масштабов детской порнографии в стране, а в 1996 году вышедший в Сеть в качестве журналиста, чтобы проверить ситуацию заново, пришел к тому же выводу. В дебатах о свободе слова в Интернете, пишет он, распространение детского порно представляет собой «утку размером со страуса».
Любители и полицейские признают, что практически все сексуально откровенные изображения детей, находящиеся в электронном обороте, — это все та же стопка желтеющих страниц, которую можно было найти на задних полках порномагазинов, только оцифрованная. Эти снимки сделаны, как правило, от двадцати до пятидесяти лет назад за океаном, плохо отсканированы и большей частью довольно целомудренны. Вероятно, именно поэтому федеральные агенты почти никогда не показывают «контрабанду» журналистам. Но когда мне удалось–таки взглянуть на «спецхран», скачанный Доном Хайком, заведующим национальной программой по детской порнографии в Таможенной службе США, в 1995 году, я была разочарована. Насчитав более пятидесяти фотографий и сбившись со счета, я нашла всего три, которые можно было бы назвать порнографическими: два снимка мастурбирующих подростков и один, на котором изображена полуодетая двенадцатилетняя, раздвинувшая ноги в позиции, более похожей на шпагат, нежели на порнографический «крупный план». Остальные были вроде пятнадцатилетней с короткой стрижкой в стиле 1950–х и улыбкой, как на тогдашней рекламе зубной пасты Ipana, сидящей прямо, обнаженной, но скромной, или двух белобрысых шестилеток в одних трусиках верхом на велосипедиках.
Так когда эти старые картинки обнаруживаются в Сети, кто их туда помещает? Адвокат Лоренс Стэнли, автор публикации в Benjamin A. Cardozo Law Review, которую многие считают самым полным и основательным исследованием детской порнографии 1980–х годов, пришел к выводу, что порнографы эти — почти исключительно сами копы. В 1990 году на полицейском семинаре в южной Калифорнии Р. «Тоби» Тайлер из Полицейского управления Лос–Анджелеса гордо заявил именно об этом. Государство разбило всех конкурентов, сказал он; теперь правоохранительные органы были единственным воспроизводителем и распространителем детской порнографии. Практически вся реклама, распространение и продажа лицам, рассматриваемым в качестве потенциальных нарушителей закона, осуществлялась федеральными властями в операциях «ловли на живца» (англ. sting operations) против тех, кто продемонстрировал (например своим членством в NAMBLA) то, что агенты считают предрасположенностью к совершению преступлений. Настойчивые попытки навязать товар «клиенту» были обычно многократными и не прекращались до тех пор, пока он не клевал на приманку. «Иными словами, никаких преступлений не было, пока государству не удавалось соблазнить людей на их совершение», — пишет Стэнли.
Если, как утверждает полиция, просмотр детского порно вдохновляет растлителей на то, чтобы выходить на улицу и соблазнять живых детей, почему федералы занимаются тем, что напоминает раздачу спичек поджигателям? Их ответ: чтобы остановить растлителей, пока они не нанесли очередной удар. Газетные сообщения об арестах все следуют одному лекалу: федеральный агент притворяется несовершеннолетним в онлайне, намекает на свое желание устроить свидание в реале либо соглашается на такое свидание, если его предлагает «клиент», и арестовывает незадачливого «растлителя», когда тот является на назначенную встречу. Но не менее логичным объяснением почти исключительному использованию «ловли на живца» для ареста «склонных к преступлениям» является то, что правительство, раздосадованное редкостью тех преступлений, которые оно само объявило эпидемией и вокруг которых выстроены гигантские сети правоохранительных операций, вынуждено их с(т)имулировать, чтобы оправдывать собственную деятельность.
Та же логика объясняет и почему объемы законодательства «против детской порнографии» растут год от года. Началось все с относительно простой криминализации производства и распространения, а дошло до простого обладания, а потом и до просмотра детской эротики у кого–либо в гостях. Возраст «ребенка» был увеличен с шестнадцати до восемнадцати лет, а порнографией были объявлены изображения, на которых нет ни голых детей, ни детей, делающих что–либо сексуальное, ни, по Акту о предотвращении детской порнографии 1996 г., вообще детей. Законодательство, которое изначально оправдывалось как средство защиты реальных детей, со временем разрослось в криминализацию сексуальных изображений любых людей, которые предназначены выглядеть несовершеннолетними. Это может быть, например, юно выглядящая взрослая азиатка, сладострастно сосущая леденец. Или сгенерированный на компьютере образ, созданный путем манипуляции пикселями, при которой взрослый «трансформируется» в ребенка либо ребенок начинает выглядеть так, будто он совершает сексуальный акт (на момент написания книги, т.е. в 2001 г., Акт 1996 г. назначен к слушанию Верховным судом на предмет проверки его конституционности — прим. автора).
Такие законопроекты почти неизменно вносятся консервативными республиканцами при поддержке крайне правых и фундаменталистских христианских организаций и антипорнографических феминисток. И, хотя некоторые законодатели в конфиденциальных беседах выражают сомнения по поводу того, что эти предложения защищают детей, они неостановимы. «Когда Сенат голосует «по вопросам детей», они все на одной стороне, — сказал мне в 1989 году Патрик Труман, лоббист Американской ассоциации семьи и бывший глава Национальной службы по борьбе с непристойностью при Министерстве юстиции. — Нам удалось провести самый жесткий закон в 1988 году — Акт о защите детей и принудительных мерах, потому что в нем были слова эксплуатация детей, хотя большая его часть относилась к взрослой порнографии». Так помогают ли все эти государственные усилия поимке опасных педофилов?
