Алексей Маслов - Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз
И здесь же в начале IV тыс. до н. э., очевидно, кипела разнообразная ритуальная деятельность.
Более того, ритуальная жизнь была, вероятно, настолько тесно вплетена в обыденные действия, что реального различия между существованием «духовным» и существованием «обиходным» просто не было. В Нюхэляне, в частности, было обнаружено мощное сооружение, вероятно, один из первых алтарей или храмов, построенное из необработанных камней, внутри которого находились небольшие терракотовые цилиндры — предположительно символические фигурки женских божеств — и сами маски этих женских божеств, выполненные из глины.
Именно в период позднего неолита начал увеличиваться разрыв между стремительным развитием плодородных приморских районов Китая на востоке и значительно более консервативными в своем генезисе районами на западе. Ярким примером такой динамично развивавшейся культуры была Лянчжу (3000–2000 гг. до н. э.), раскинувшаяся в провинциях Чжэцзян, Цзянсу и захватывающая территорию современного Шанхая. Впервые о существовании этой культуры стало известно в 1936 г., и раскопки, которые активно велись уже в 70-90-х гг., показали, что речь идет о действительно серьезном центре развития древнекитайской культуры.
Поздненеолитическая культура Лянчжу многое переняла из знаменитой культуры Луншань в Шаньдуне, в частности, способы изготовления на гончарном круге утонченной черной ажурной керамики с многочисленными насечками весьма сложной формы. Но в Лянчжу с еще большей очевидностью проявлялась ритуальная суть странных нефритовых изделий, которые можно было наблюдать в культурах Луншань и Хуншань. Нефритовые изделия здесь несут в себе определенный знаковый код, безусловно связанный исключительно с символикой смерти и загробного путешествия. Нефритовые изделия — кольца, завитки, подвески, небольшие цилиндры с насечками — в большом количестве помещались в погребальные ямы и клались обычно на живот усопшего, где «располагалась» душа. В яме, вероятно, сначала разводился огонь, а затем в нее помещалось тело и нефритовые украшения, которые вместе с дымом перемещались в загробный мир. Ни в культуре Лянчжу, ни в других неолитических культурах нет прямого намека на то, что душа каким-то образом «воспаряла на небо». Скорее всего, сам дым символизировал собой границу между миром материальным и миром запредельного. Не случайно многие нефритовые изделия выполнены именно в виде завитков огня или облачков дыма.
Примечательно и другое: в культуре Лянчжу нефритовые изделия обнаружены далеко не во всех захоронениях, но лишь в тех, которое предположительно принадлежат представителям жреческого сословия. В самой богатой могиле культуры Лянчжу, так называемом захоронении П3, открытом в Сидуне в провинции Цзянсу, обнаружено более двухсот различных украшений, которые, вероятно, сплошь покрывали тело усопшего. Сюда были помещены небольшие нефритовые диски (би), цилиндры с насечками (цун) и многие другие формы украшений, большинство которых содержало рисунки, очевидно весьма значимые для погребального ритуала, и прежде всего — загадочный антропоморфный лик какого-то существа.
Именно здесь, в культуре Лянчжу, на многих ее стоянках и в Цзянсу, и в Чжэцзяне на нефритовых цилиндрах изображался лик того существа, которое станет основным героем бронзового века Китая и которое традиционно именуется таоте, хотя реального названия мы не знаем. Большие глаза, перья вместо волос, широкие крылья носа в равной степени могут говорить и о животном, и о человеке, хотя мы больше склоняемся к тому, что перед нами шаман, обряженный в ритуальную маску.
Изображение духа или человека в маске становится единым знаком всех многочисленных культур Китая периода среднего неолита. Культуры в разных районах Китая начинают постепенно приходить к единому знаменателю на основе общности ритуала — и это являет собой завершение важнейшего периода «ритуального объединения» разных культурных центров, хотя до единой культуры было еще далеко.
Хронологически, но далеко не всегда географически культуру Яншао сменяет культура Луншань (прибл. 2500–1700 гг. до н. э.), причем суть этого процесса даже сегодня не до конца ясна: утонченная и нередко роскошная в своих поздних формах культура Яншао внезапно заменяется внешне весьма скромной культурой Луншань, отличающейся лаконичными формами росписей.
Далеко не во всех случаях смена Яншао культурой Луншань происходит путем вытеснения, к тому же геногеографические рамки этих двух культур не всегда совпадают, а поэтому речь о «смене» следует вести, скорее, в хронологическом аспекте, нежели в плане прямого преемствования или, тем более, вытеснения. Луншань, открытая в 1928 г. все тем же И. Андерсоном, раскинулась в бассейне среднего и нижнего течения Хуанхэ, охватив территорию северного Китая и современных провинций Шаньдун, Хэнань, Шаньси, Шэньси, Хэбэй, доходя на юге до некоторых районов бассейна Янцзы, а на севере простираясь до Ляонинского полуострова.
Ареал луншаньской культуры, представленной тысячами поселений, был уже значительно шире, чем яншаоской, и во многих местах целиком перекрывал ее. В связи с этим родились предположения, что Луншань генетически связана с Яншао, что частично подтверждают и формы керамики. Впрочем, они столько же подтверждают их преемственность, сколь и опровергают этот тезис резким, практически скачкообразным изменением росписей и форм.
В период Луншань в традиционном центре культуры в Хэнани в III–II тыс. до н. э. появляются первые укрепленные поселения. Сам факт возникновения укрепленных поселений, являвшихся прообразом самых ранних городов, позволяет говорить о начале «китайской цивилизации», если исходить из тезиса о том, что именно наличие поселений городского типа, ритуальных храмовых построек, стратификации власти и разделения труда и является признаком рождения цивилизации.
Здесь же активно развивается сельское хозяйство, происходит одомашнивание быка, овец, свиньи, собаки. Становится разнообразнее рацион питания: наряду с традиционным просом теперь культивируются пшеница и ячмень. Культура Луншань шагнула далеко за пределы своего исторического центра, причем до конца не ясно, было ли это переселение неких племен или первоначально самостоятельные племенные образования заимствовали луншаньскую культуру.
Так или иначе, различные по хронологии и формам вариации культуры Луншань были обнаружены во многих областях центрального и северного Китая.
Изменяется и культура керамики, росписи на которой наряду с захоронениями и дают нам больше всего материала о духовных представлениях людей того времени. В основном именно это и позволяет отличить Луншань от других более ранних культур. С керамическими изделиями происходит весьма примечательная эволюция: вместе с распространением гончарного круга и, как следствие, упрощением процесса изготовления утвари уменьшается количество расписных кувшинов, характерных для Яншао. Расписная керамика уступает место серовато-темным и на первый взгляд скучноватым кувшинам, форма которых, однако, стала значительно сложнее и многообразнее.
По поводу культуры Луншань, нередко именуемой «культурой черной керамики» (хэйтао вэнъхуа) в отличие от цветных росписей Яншао, до сих пор нет единого мнения, следует ли ее рассматривать как шаг назад, либо как общую трансформацию вектора культурного развития. С одной стороны, формы орудий из камня и керамики упрощаются, с кувшинов и мисок исчезают изображения. С другой стороны, появляются новые формы кубков (бэй): эстетической утонченности их создателей могут позавидовать и современные коллекционеры.
…???…
Илл. 17. Космогонический цилиндр с насечками (цун) высотой ок. 50 см. На цилиндре проступает лик странного существа: его ртом служат горизонтальные прорези, носом — вертикальные ребра; отдельно вырезаны глаза. Культура Лянъчжу
Теперь основную символическую роль начинает играть не орнамент, но форма. В Шаньдуне, например, изготавливаются сложные треножники в виде животных — то ли собак, то ли свиней, в «голову» которым наливалась какая-то жидкость. Здесь же делались кубки на высоких ножках с многочисленными насечками на корпусе. Само отсутствие росписи указывает на то, что суть ритуального использования этих предметов следует искать именно в тех образах, которые они отражали.
Ритуальную, а не обиходную суть сосудов подтверждает даже тот факт, что они были тонкостенными, и в ряде случаев толщина стенок кувшинов была около миллиметра, что дало им в литературе название «яичной скорлупы». Разумеется, в хозяйстве такие вещи использовать не могли, причем вызывает сомнение, что в них вообще что-то могло наливаться. Вполне вероятно, что некоторые из них не использовались для жидкостей вообще и представляли собой лишь часть какого-то неизвестного нам ритуала.
