Альберто Мангуэль - История чтения
С начала XIV века в источниках содержатся упоминания о двух немецких школах в Селесте; в 1686 году, спустя тринадцать лет после того как город перешел в собственность Людовика XIV, открылась первая французская школа. В этих школах учили читать, писать и петь на родном языке, а также немного считать. Школы были открыты для всех. В контракте о приеме в одну из немецких школ, датируемом 1500 годом, говорится, что учитель будет наставлять «членов гильдий и прочих, достигших двенадцати лет, а также детей, не способных посещать латинскую школу, как мальчиков так и девочек»[138]. В латинскую школу, в отличие от немецкой, учеников принимали с шести лет, и посещали они школу до тринадцати или четырнадцати лет, когда уже могли поступать в университет. Некоторые становились помощниками учителя и оставались в школе до двадцати лет.
Хотя латынь оставалась языком чиновничества, богословия и учености в большей части Европы до XVII века, уже в начале XVI века европейские языки начали набирать силу. В 1521 году Мартин Лютер начал публикацию Библии на немецком; в 1526-м Уильям Тиндейл привез перевод Библии на английский в Кёльн и Вормс, вынужденный под страхом смерти покинуть Англию; в 1530 году в Швеции и Дании вышли правительственные указы, предписывающие читать в церкви Библию на местных языках. Однако во времена Ренануса латынь играла важнейшую роль не только для католической церкви, где священники должны были проводить службы только на латыни, но и в таких университетах, как Сорбонна, где как раз и хотел учиться Ренанус. Поэтому на латинские школы в то время был большой спрос.
Школы, как латинские, так и все прочие, вносили некоторую упорядоченность в безумную жизнь студентов позднего Средневековья. Поскольку образование в то время рассматривалось как «третья сила», нечто среднее между церковью и государством, начиная с XII века студенты пользовались некоторыми официальными привилегиями. В 1158 году император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса освободил их от уголовной ответственности перед мирскими властями, за исключением серьезных преступлений, и гарантировал безопасность во время путешествий. Привилегия, дарованная французским королем Филиппом Августом в 1200 году, категорически запрещала парижской полиции сажать их в тюрьму. И начиная с Генриха III все английские монархи гарантировали неприкосновенность студентам Оксфорда[139].
За обучение в школах студенты должны были платить, причем плата зависела от качества жилья, где поселялись студенты, и стоимости питания. Если студенты не могли платить, они должны были поклясться, что находятся «без средств к существованию», и иногда им выплачивали стипендию из государственных денег. В XV веке бедные студенты составляли 18 процентов от общего числа студентов в Париже, 25 процентов в Вене и 19 процентов в Лейпциге[140]. Итак, привилегированные, но нищие, жаждущие отстаивать свои права, но не вполне понимающие, на что им жить, тысячи студентов наводнили страну, воруя и прося подаяния. Некоторые выдавали себя за прорицателей или магов, торговали чудодейственными зельями, предсказывали затмения и катастрофы, вызывали духов, обучали молитвам, спасающим души из чистилища, давали советы, как сохранить посевы от градобития и скотину от мора. Другие называли себя потомками друидов, хвастались, что побывали на таинственной Горе Венеры в Германии, где их обучали тайным искусствам; в знак своей избранности они носили на головах и плечах желтые капюшоны. Многие бродили из города в город, прислуживая старым клирикам в обмен на обучение; учителей этих называли bacchante (не от слова Bacchus, но от глагола bacchari, скитаться), а их учеников Schützen (защитники) в Германии и bejaunes (болваны) во Франции. И лишь те, кто был преисполнен решимости стать священниками или пойти на государственную службу, изыскивали средства, чтобы перестать странствовать и поступить в учебное заведение[141] вроде латинской школы в Селесте.
Студенты, посещавшие латинскую школу Селесты, съезжались из разных уголков Эльзаса и Лотарингии, некоторые прибывали даже из Швейцарии. Молодые люди из семей аристократов или богатых буржуа (как было в случае с Беатусом Ренанусом) могли выбрать, поселиться ли им в пансионе под началом ректора и его жены, остановиться в доме у личного педагога или даже в одном из местных трактиров[142]. Но тем, кто поклялся, что слишком беден, чтобы оплачивать обучение, было очень трудно найти стол и квартиру. Швейцарец Томас Платтер, который прибыл в школу в 1495 году в возрасте восемнадцати лет, «ничего не зная, не будучи в состоянии даже читать „Ars de octo partibus orationis“» Элия Доната — самый распространенный в Средние века учебник латинской грамматики и чувствуя себя среди младших студентов, «как курица среди цыплят», описывал в своей автобиографии, как он и его друг путешествовали в поисках знаний. «Достигнув Страсбурга, нашли мы там многих бедных студентов, которые сказали нам, что школа местная нехороша, но будто бы есть хорошая школа в Селесте. Мы направились в Селесту. По пути встретили мы благородного человека, который спросил: „Куда вы идете?“ Услышав же, что мы направляемся в Селесту, не советовал он нам идти туда, ибо много было в городе бедных студентов, жители же города также были небогаты. Услышав это, заплакал мой товарищ горькими слезами, причитая: „Куда же нам идти?“ Я утешил его, сказав: „Будь уверен, если в силах человеческих заработать на хлеб в Селесте, я сумею сделать это для нас обоих“». Они оставались в Селесте несколько месяцев, но на Троицу «отовсюду приехали новые студенты, и не смог я уже добывать еду для нас обоих, и мы ушли в город Солер»[143].
В любом обществе, где есть письменность, обучение чтению является чем-то вроде инициации, ритуализованным выходом из состояния зависимости и отсутствия информации. Обучаясь читать, ребенок через книги получает доступ к общей памяти и таким образом знакомится с общим прошлым. Например, у евреев в Средние века ритуал обучения чтению был тщательно разработан. На празднике Шавуот, посвященном получению Моисеем Торы из рук Божьих, мальчика, готового к посвящению, заворачивали в талес, молитвенный покров, и передавали из рук отца в руки учителя. Учитель усаживал мальчика к себе на колени и показывал ему грифельную доску, на которой был записан алфавит, несколько абзацев из Писания и фраза «Да будет Тора твоим занятием». Учитель произносил все написанное вслух, а ребенок повторял за ним. Потом доску мазали медом, и ребенок слизывал мед, поглощая, таким образом, и священные слова. Строки из Библии писали также на сваренных вкрутую очищенных яйцах и на медовом печенье все это ребенок мог съесть после того, как вслух прочтет учителю надписи[144].
Трудно обобщать, ведь слишком много веков и стран разделяют меня с той эпохой, но, судя по всему, в христианских обществах позднего Средневековья и раннего Возрождения обучение чтению и письму — вне церкви являлось почти исключительной привилегией аристократии и (после XIII века) богатой буржуазии. Хотя даже тогда были аристократы и буржуа, которые полагали, что письмо и чтение — занятие только для нищего духовенства[145], большинство мальчиков и некоторых девочек, принадлежащих к этим классам, обучали грамоте очень рано. Процесс обучения начинала нянька, если, конечно, сама умела читать. Именно поэтому к выбору няни в то время подходили очень ответственно, ведь она должна была не только кормить ребенка молоком, но и научить его правильно говорить[146]. Великий итальянский ученый-гуманист Леон Баттиста Альберти, писавший между 1435 и 1444 годами, отмечал, что «заботу об очень маленьких детях следует поручать женщинам няне или матери»[147], и подчеркивал, что алфавит дети должны выучить как можно раньше. Дети учились читать фонетически, повторяя вслух буквы, на которые указывала мать или нянька. (Меня и самого учили именно так: моя няня вслух читала жирные буквы из старой английской книжки с картинками, а я должен был снова и снова повторять звуки.) Образ матери-учительницы появляется в христианской иконографии настолько же часто, насколько редко встречается образ женщины-ученицы. Существует множество изображений Марии, держащей книгу перед младенцем Иисусом, и Анны, обучающей Марию, но никогда ни Христос, ни его мать не изображались учащимися писать или просто пишущими; предполагалось, что Христос читает Ветхий Завет, чтобы было крайне важно для подтверждения неразрывности Писания.
Квинтилиан, римский юрист I века из Северной Испании, который был наставником внучатых племянников императора Домициана, написал 12-томный педагогический трактат «Institutio oratorio», который пользовался большой популярностью в эпоху Возрождения. В этом трактате говорится: «Некоторые утверждают, что детей не следует учить читать, покуда им не исполнится семи лет, ибо только начиная с этого возраста они могут извлекать для себя пользу из наставлений и сносить тяготы учения. Однако я считаю более мудрыми тех, кто не советует позволять лениться разуму ребенка. Хрисипп, к примеру, хоть и считает, что до трех лет ребенок должен находиться во власти няньки, утверждает все же, что формирование разума ребенка входит в ее обязанности. Так почему же дитя, способное обучаться нормам морали, не может быть обучено также и грамоте?»[148]
