Гамильтон Гибб - Арабская литература
"По существу ступени возрастающей «мобилизации» литературной темы у арийцев и семитов одни и те же: эпос (=касида), драма (=кисса, рассказ, в котором проза чередуется со стихами), новелла (=макама). На первой ступени вовлекается только память слушателя; на вто- {70}рой — актер или декламатор требует от слушателя понимания; на третьей — имеет место обращение к воле читателя. Только у арийцев форма изменчива, а содержание постоянно; у семитов же форма застывшая, а содержание изменчиво и иллюзорно" **.
______________
** L. Massignon, Essai sur les origines du lexique technique de la Mystique musulmane, Paris, 1922, p. 2S8.
Несмотря на все свое восхищение гением ал-Хамадани, ас-Са'алиби следовал более проторенным путем филологии и адаба. Для нас наибольшее значение имеют две его книги. Первая — по всеобщей истории, из которой до нас дошла только та часть, где речь идет о древних царях Персии; но она интересна тем, что содержит последнюю самостоятельную прозаическую версию материала, который тогда же был переработан великим иранским поэтом Фирдоуси и окончательно закреплен в знаменитой иранской эпической поэме Шах-наме. Вторая — биографическая антология, включающая всех поэтов — недавних предшественников автора, писавших на арабском языке во всей области распространения арабской литературы, — под заглавием "Единственная своего века". Этот сборник благодаря тонкому критическому вкусу автора сразу же завоевал признание и в течение двух последующих столетий был дополнен рядом продолжателей.
Когда в 999 г. Саманидов вытеснили тюрки Центральной Азии, их власть перешла к новой тюркской династии, основанной в Газне в Афганистане. Самый знаменитый из газневидских государей Махмуд Йамин ад-Даула (правил в 997-1030 гг.), хотя и был по сущности своей безграмотным варваром, достиг славы как в политике, пройдя по Индии с огнем и мечом под прозрачной маской религиозного рвения, так и в литературе, заставив ведущих писателей той эпохи способствовать блеску и пышности своего двора. Его правление прославлено в "Книге Йамин ад-Даула", написанной одним из придворных ал-'Утби (ум. в 1036 г.). Этот труд был поворотным пунктом в исторической литературе. С тех пор всякое самостоятельное историческое сочинение сводилось главным образом к монографии об отдельном правителе или династии, написанной по большей части слугами династии и откровенно превоз-{71}носящей его деяния. Добиваясь наибольшего эффекта, прибегали к риторическим ухищрениям, и простое историческое повествование перегружалось «прециозным» стилем, который насадили ал-Хамадани и его подражатели. Если подобные стилистические приемы были уместны в надлежащей сфере, то на историографию они оказали самое плачевное влияние. Все приносилось в жертву красивой фразе, троп нагромождался на троп до тех пор, пока простой факт не заволакивался туманом неясности и льстивых восхвалений.
Махмуд не полагался на то, что его слава щедрого покровителя привлечет ученых и литераторов. Его метод был гораздо проще и действенней: он похищал их или вымогал в виде дани с завоеванных стран. Именно таким способом после завоевания Хорезма он стал хозяином ал-Бируни (ум. в 1048 г.), который с нашей точки зрения наиболее полно воплощает дух мусульманской науки. В его глазах знание само по себе было конечной целью.
"Когда он составил свой "Канон", — свидетельствует источник, цитированный Йакутом, — султан (Мас'уд. — X. Г.) пожаловал ему столько серебряных отчеканенных в его правление монет, сколько мог унести слон, но он нарушил обычай и вернул все обратно в казну, с извинением сославшись на то, что он может, обойтись без этого. Его рука почти никогда не расставалась с пером, его глаза — с наблюдением и его ум — с размышлением, за исключением двух праздничных дней в году, Найруз и Михрджан. Во все другие дни его постоянным занятием было устранение завесы сомнения с лица знания и засучивание рукавов стеснения с его локтей. Один ученый муж рассказал: "Я посетил Абу Райхана (ал-Бируни. — X. Г.), когда его душа была почти готова отлететь и предсмертное дыхание стеснило ему грудь, и в этом состоянии он сказал мне: 'Как это ты объяснил мне однажды такой-то вопрос наследования? Я ему сказал с состраданием: 'В этом-то состоянии? - и он ответил. 'Не лучше ли, если я прощусь с миром, зная этот вопрос, чем покину его, не зная его? Тогда я ему повторил вопрос, и он запомнил его и обучил меня тому, что он обещал; затем я вышел от него и уже на улице услышал крики, возвещавшие о его смерти"".
Из его исторических сочинений, к несчастью, ничего {72} не сохранилось, но его слава незыблемо покоится на двух мастерских компиляциях. "Следы, оставшиеся от минувших поколений", — это работа по сравнительной хронологии, где не только описываются способы летосчисления и праздники различных народов и религий, но содержится также немало исторических сведений и интересных наблюдений по многим вопросам. Приступая ко второй работе, он воспользовался завоеваниями Махмуда в Индии, чтобы изучить санскрит и индийскую литературу, и в итоге примерно тринадцатилетнего труда создал произведение об Индии, которое по содержанию и научному методу стоит особняком в арабской литературе. В своей «Хронологии» он показал себя взыскательным ученым, в «Индии» он пошел дальше и доказал, что способен подняться выше национальных и религиозных предрассудков (за исключением, может быть, своей врожденной неприязни к арабам) и избежать как безудержного восхищения, так и слепой враждебности. Он перевел много индийских книг (в том числе Йога-сутру и Патанджалу) на арабский язык, и, что более необычно, несколько арабских переводов с греческого — на санскрит. Третья его работа, которую некоторые считают самой значительной, только теперь издается в Индии. Этот двенадцатитомный труд, называемый "Канон, посвященный Мас'уду", представляет собой краткий обзор всей астрономической науки арабов.
К совершенно иному типу ученого принадлежал Ибн Сина (980-1037) из Бухары. Спасаясь от лап Махмуда, он поспешно бежал из Хорезма, потом сделал головокружительную политическую карьеру и в конце концов поселился в Исфахане. «Авиценна» долгое время представлял в глазах европейцев вершину мусульманской науки. Часто забывают, что он был прежде всего философом (как и большинство мусульманских врачей, за исключением ар-Рази); ему приписывают не менее шестидесяти восьми сочинений по философии и только шестнадцать по медицине и одиннадцать по естественным наукам. К философским работам относится его "Книга исцеления [души]" — энциклопедия логики, физики, математики и теологии, ряд мистических сочинений, а также очаровательная краткая поэма о нисхождении души в тело. Однако известность в Европе и в значительной-{73} мере славу в мусульманском мире ему принесли медицинские сочинения, в особенности многотомная медицинская энциклопедия, называемая «Канон», которая направляла развитие европейской медицины в течение многих столетий, после того как была переведена Жераром из Саблонеты в тринадцатом веке. Даже в мусульманском мире она вытеснила труды предшественников Авиценны и возвела своего автора, вместе с его преувеличенной славой философа, на почетный пьедестал, даже выше более оригинального гения ар-Рази.
(г) Египет и Северо-Западная Африка. В течение первых трех веков существования ислама Египет принимал участие в культурных движениях, имевших своим центром Багдад и в некоторых случаях передаваемых и развиваемых местными школами. Например, в течение девятого века там возникла самостоятельная школа историков, как мусульманских, так и христианских, чьи произведения в некоторых случаях дошли до нас. Однако распространение арабского языка вдоль североафриканского побережья протекало столь медленно, что даже в девятом и десятом веках в одном только Кайруване в Тунисе образовался литературный кружок. С приходом к власти еретической Фатимидской династии, которая утвердилась в Тунисе в 909 г., а спустя шестьдесят лет в Египте и Сирии, сношения между этими двумя странами и Востоком стали гораздо затруднительнее. Вероятно, именно благодаря этому Египет оставался относительно независимым от влияний, которые воздействовали на арабскую литературу в Азии, но то немногое, что сохранилось из египетской литературы этого периода, представляет общий интерес. Фатимиды, во всяком случае, были щедрыми покровителями знания. Одним из первых их деяний в Египте была постройка университета-мечети ал-Азхар и обеспечение его средствами; после возвращения к ортодоксии и победы над азиатскими соперниками, университет этот стал, и остался поныне, главным университетом ислама. По всей видимости, Фатимиды поощряли изучение науки и философии, так что кажущуюся скудость египетской литературы в период их правления следует приписать полному изъятию ортодоксами всего, связанного с фатимидской ересью. В самом деле, географ ал-Макдиси в 985 г. недвусмысленно писал следующее: "Багдад в {74} прошлом был знаменитым городом, но теперь он приходит в упадок и слава его померкла. Я не нашел там ничего интересного или достойного восхищения. Ныне Каир является тем, чем некогда был Багдад, и я не знаю более знаменитого города в исламе".
