Петр Гуляр - Забытое королевство
— А что у вас такое? — мимоходом спросила она. Не успели мы опомниться, как мужчина спустил штаны, обнажив интимные части тела. Г-жа Ли залилась краской, схватила метелку из перьев и ударила ею мужчину. — Убирайся отсюда, дурачина! — велела она.
Однако все, что могло случиться, уже случилось. Г-жа Хо, владевшая кондитерской напротив, уже покатывалась со смеху. Г-жа Ли сделала вид, что ужасно сердится, и осыпала глупого горца бранью. История разнеслась по всему Лицзяну — о подробностях случившегося меня расспрашивали и в конкурирующей винной лавке г-жи Ян, и у г-жи Хо.
Бар г-жи Ян, несомненно, был классом ниже, чем у г-жи Ли. У нее даже не было лавки как таковой — ее заведение находилось под аркой ворот нового дома, который в тот момент еще строился. Располагалось оно у каменного мостика, пересекавшего прозрачные воды верхнего канала — непосредственно за ступеньками этого моста начиналась рыночная площадь. Перед аркой проходила многолюдная улица — в одну сторону она уходила вверх поперек холма, в другую вела к Двойному Каменному мосту. Таким образом, лавка пристроилась на очень людном и стратегически важном пятачке. Рядом с мостом прямо у стены стоял небольшой низкий столик, окруженный несколькими низкими скамейками. Остальное пространство занимал товар г-жи Ян — новые корзины, деревянные ведра и лохани. За лавкой был внутренний дворик и собственно дом, частично уже отделанный. Я чаще всего сидел за столом, а г-жа Ян — на каменной ступеньке, с шитьем или другой работой. Сперва ее очень смущало мое присутствие: она считала, что я компрометирую себя посещением ее заведения и к тому же лишаю ее доходов, распугивая робких клиентов. Но через пару недель ко мне все привыкли, и я превратился в местную достопримечательность.
Г-жа Ян была застенчивой женщиной средних лет. Будучи вдовой, она трудилась изо всех сил, чтобы обеспечить свою большую семью. Однако дело ее по самой своей природе не могло принести ей большого дохода, так что она всегда жаловалась на недостаток средств. Однажды ей пришлось попросить у меня в долг пятьдесят долларов, и я ей не отказал. Она обслуживала беднейшие и самые неразвитые племена, жившие в далеких горных деревнях и селениях, в Лодяне и вдоль малоизвестных притоков Янцзы. Она знала всех боа, чжунцзя и мяо, всех белых ицзу и лису и дружила с похожими на гномов сычуаньскими поселенцами, жившими в лесах Снежной гряды и в загадочной деревне Нгъиперла в потрясающем воображение ущелье Ацанко глубиной более трех тысяч метров, на дне которого в вечной полутьме ревет великая река. Добрейшая г-жа Ян всегда жалела этих полуголых, дрожащих от холода мужчин и женщин, зачастую приходивших в город из мест, чьи названия ничего не говорили даже окрестным жителям, и приносивших с собой на продажу мешочек каких-нибудь странных корешков или пару-тройку грубо сработанных скамеечек. Бар г-жи Ян нравился мне больше всех прочих питейных заведений в Лицзяне — здесь я мог воочию наблюдать трагедию беспомощных, вымирающих мелких народов, их надежды и разочарования, и ненавязчиво им помогать, когда выдавался такой случай.
Этим малопонятливым, неумелым народам приходилось нелегко. Они уже давным-давно отстали от жизни и не знали, как сократить этот разрыв. Они голодали, ходили полураздетыми и мерзли и, несмотря на все свои усилия, никак не могли заново приспособиться к окружающему миру. Все их попытки выжить были жалки и тщетны, поскольку ни для себя, ни на продажу они не делали ничего такого, без чего не могла бы обойтись быстро развивающаяся экономика мира, в котором они жили. Центром этого мира был Лицзян, а назвать нынешний Лицзян неразвитым было никак нельзя. Кому нужны были теперь их неуклюжие скамеечки или травы? Если их и покупали, то почти за бесценок. Чтобы заработать эти жалкие гроши, они по нескольку дней шли в город пешком, страдая от моросящего дождя или пронизывающего ветра, но что можно было купить на эти деньги? Конечно, не все клиенты г-жи Ян принадлежали к таким несчастным племенам. Другие народы, несмотря на примитивную одежду и дикарский вид, выглядели намного живее и динамичнее: такими, например, были таинственные аттолаи из Наньшаня — в одежде из шкур, но высокие, красивые, энергичные и с блеском в глазах. Казалось, это лесные боги спустились к нам, смертным, из своих вечнозеленых рощ, и, не в силах сдержаться, то и дело начинают наигрывать на флейтах и дудках и пританцовывать.
Поначалу аттолаи не обращали на меня никакого внимания. Этот чувствительный народ в гордости не уступал черным ицзу. Я каждый раз наблюдал за тем, как они шествуют на рынок. Первыми прибывали на великолепных мулах мужчины. За ними следовали женщины, нагруженные новыми корзинами и деревянными ведрами — товаром для продажи. На них были тюрбаны и плащи из толстой овечьей кожи с красными шерстяными накидками на плечах — иногда я видел такие и на мужчинах. Как мне стало известно позднее, это был признак того, что носительница собирается по пути домой заночевать либо в Лицзяне, либо в какой-нибудь деревне по дороге: такие плащи служили вместо спальных мешков. Женщины оставляли товар у г-жи Ян и время от времени приводили к ней возможных покупателей. Если им не удавалось в течение дня продать все, что они привезли, остаток так и хранился в лавке. Ближе к вечеру и мужчины, и женщины возвращались в лавку и отдыхали за чашкой вина. После этого мужчины уезжали верхом, а женщины собирались в нелегкий пеший путь домой с корзинами, полными покупок, поверх которых привязывали еще и тяжелый кувшин белого вина, наполненный г-жой Ян. Редко кому из них доводилось добраться домой в тот же день — чаще всего они останавливались на ночлег в Ласибе, у большого озера.
Наконец однажды вечером стесняющийся аттолай угостил меня вином. Мы разговорились, и я выяснил, что зовут его У-Цзин и живет он в самой дальней деревне Наньшаня. У него была очень большая семья; один из дядьев был полковником юньнаньской армии и время от времени посылал им деньги и подарки. Вскоре я познакомился через него со множеством других аттолаев; он и его друзья, иногда вместе с женами, останавливались у меня в доме. Их немало привлекали мои медицинские возможности, которыми они часто пользовались. У-Цзин и его друзья любили музыку и часто танцевали под западные пластинки, подыгрывая граммофону на своих флейтах и дудках. Я всегда сочувствовал женщинам аттолаев, которые таскали на спине тяжелые корзины с провизией и вином, пока их мужчины гарцевали на лошадях. Как-то раз я спросил женщину, только что взгромоздившую себе на спину такую корзину:
— Мадам, отчего же вам приходится нести тяжелый груз, тогда как мужчины из вашего племени едут домой верхом и почти с пустыми руками?
Обернувшись ко мне, она ответила:
— Какой женщине понравится ночевать с усталым мужем?
Меня всегда поражали огромные количества вина, которые женщины ежевечерне уносили к себе в деревни. Однажды я сказал об этом аттолайке.
— Ах, — вздохнула она, — мужчинам нужно угождать. Сколько бы ни было у женщины денег и власти, без мужа она — никто.
За сотни лет пешеходы изрядно стерли каменные плиты рыночной площади и брусчатку на Главной улице, отполировав их до блеска. Бедные тибетцы в сапогах на мягкой подошве из необработанной кожи скользили по ним, словно коровы на льду. Попытки идти побыстрее неизменно увенчивались тем, что тибетец падал ногами кверху. Глядя на несчастного, весь рынок покатывался со смеху и хлопал в ладоши. Падал ли с лошади всадник, сталкивали ли в канаву прохожего, роняла ли хозяйка на камни полную корзину яиц — первым порывом окружающих было расхохотаться. Меня всегда поражала местная привычка смеяться над несчастьем другого, однако за кажущимся злорадством скрывалось искреннее добродушие — отсмеявшись, люди тут же спешили помогать бедняге.
Надо сказать, веселыми были далеко не все уличные происшествия. Однажды, отправившись к соседке г-жи Ян покупать спички, я увидел в углу ее лавки человека, на первый взгляд похожего на тибетца из каких-нибудь отдаленных мест — возможно, из Сянчэна. Забившись в угол, он с ужасом смотрел на меня, дрожа всем телом. Раздался предостерегающий девичий оклик. Когда я потянулся за спичками через прилавок, мужчина с пронзительным воплем бросился на меня, замахнувшись кинжалом. Я избежал серьезной раны только благодаря молниеносной реакции девушек, тут же схвативших незнакомца. Он никогда в жизни не видел европейца и решил, что я — воплощение злокозненного идама.
В лавках по соседству с г-жой Ян дежурили бойкие девушки, которые помогали матерям или замужним сестрам вести торговлю и заодно выступали — совершенно самостоятельно — в роли менял. В перерывах между делом они сидели на ступеньках и вязали свитеры из яркой шерсти или вышивали разноцветными шелками «семь звезд», которыми украшают свою одежду все женщины наси, замужние и незамужние, — их вышивают на национальном кожухе из овчины, а точнее — небольшой накидке, которая защищает спину женщины от вечно висящей на ней корзины. Накидку надевают овчиной внутрь, а снаружи к ней пришита широкая полоса из темно-синей шерсти, идущая от плеча к плечу. Вышитые на ней изящные «звезды» (на самом деле — кружки) имеют около пяти сантиметров в диаметре. В прежние времена женщины вышивали два кружка побольше, символизировавших солнце и луну, но теперь этот рисунок вышел из обихода.
