Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации
Политика разочаровала еще сильнее науки. Большую часть века мир представлял собой поле боя соперничающих идеологий, безответственно раздававших обещания в стремлении завербовать больше сторонников. На самом деле ни капитализм, ни коммунизм не в состоянии дать людям счастье. Коммунизм наделял огромной властью всемогущее государство и разлагал собственную партийную элиту. Капитализм работал, но не очень хорошо (см. выше, с. 259): он вознаграждал алчность и безжалостность, плодил бедняков, раздувал рынок до того, что тот готов был лопнуть, порождал нестабильность и задавил мир потребленческим подходом. В начале последнего десятилетия века оптимизм на миг возродился благодаря распространению демократии и неожиданному всемирному консенсусу относительно экономической свободы; но это настроение исчезло. Столетие завершилось новым циклом неудержимых кризисов, неконтролируемых природных катастроф и геноцидными войнами.
Существует очень немного «уроков истории», и люди уж точно никогда их не усваивают. Но опыт двадцатого века, по-видимому, все-таки учит одному: если вы толкуете цивилизацию как прогрессивную, то обязательно разочаруетесь. Если верите в древний идеализм, который стремился развить свободу путем манипулирования обществом, вы обречены на поражение при столкновении с действительностью. Если вы встраиваете в свою модель цивилизации мораль, модель окажется нежизнеспособной. Если вы считаете цивилизацию такой разновидностью общества, которая может высвободить доброту человека, вы обманываете себя. Подлинный вызов понимаемой так цивилизации приходит изнутри. Цивилизация тонкокожа: стоит ее поскрести, и покажется варварство. Цивилизация и варварство обычно считаются взаимоисключающими категориями, но каждое общество есть их смесь. И каждый индивид тоже. Под влиянием демагогии или лишений вполне нормальные, приличные люди убивают соседей. Вера в кумулятивно развивающуюся цивилизацию очень опасна. Например, политика умиротворения была основана на вполне разумной вере: немцы, которые внесли такой огромный вклад в искусство и науку, не способны на зверства. Неудивительно, что историки XX века склонны к пессимизму[1168]. Есть вечное определение: оптимист говорит, что это лучший из миров. А пессимист ему верит.
И если за последние сто лет непрерывных разочарований произошло хоть что-то хорошее, так это то, что мы теперь смотрим в будущее с гораздо более скромными ожиданиями. А если так, то мы будем выше ценить свои успехи и найдем в себе смелость снова попытаться запустить прогресс и поддерживать его. Мартин Гилберт говорил от имени миллионов, когда признавался, что темп изменений утешает его и поддерживает веру в народную мудрость. При демократии «самое пессимистическое предсказание, — говорит он, — может измениться за один день»[1169]. Похоже на «старайтесь извлечь лучшее из плохой работы», но это хороший пример практичного средства. Настроение исхода столетия лучше всего передал Джекоб Дельвейд из Католического университета в Брюсселе. «Будущее столетие, — предсказывал он в разговоре со мной в 1999 году, — будет лучше этого. Конечно, будет — мы так изувечили свой мир, что дальше некуда».
Следующая остановка после Атлантики1) Месть природы
В последнее время мировая история творилась под знаками господства западной цивилизации; но уже в конце Первой мировой войны был предсказан ее закат, и он происходит — все более бурно. Сегодня западной цивилизации грозит растворение в цивилизации всемирной или смена тихоокеанской цивилизацией. В истории все проходит — и западная цивилизация, подобно всем предыдущим, погибнет — или преобразится.
Ибо история цивилизаций — это тропа, вьющаяся между руинами. Ни одна цивилизация не существовала бесконечно долго. Все они кончали катастрофами: в одних случаях слишком эксплуатировалось окружение; в других войны и революции привели к возврату варварства. Почему мы должны считать, что избегнем подобной же участи? А пока мы ждем катастрофы или стараемся избежать ее, как будет меняться цивилизация, в которой мы живем?
Угроза, которая возникает сегодня наиболее часто, — экологическая катастрофа. Мы привыкли представлять себе биосферу как тонкую оболочку вокруг обнаженной планеты — как вуаль, которую мы изнашиваем и обрываем. Совершенно невозможно точно подсчитать, не поглощаем ли мы ресурсы быстрее, чем они возобновляются. Источники пищи и плодородные земли уничтожают и превращают в пустыню многочисленные ракетные испытания. Наша неспособность распределять пищу привела к появлению миллионов жертв голода. В то же время ослепительные достижения научной агрономии привели к появлению глобальных излишков продовольствия. Количество неиспользованных площадей на планете — и за ее пределами — по-прежнему огромно, и наша техника постоянно совершенствуется, делая обитаемыми ранее непригодные к жизни среды. Традиционные источники топлива под угрозой наших непредусмотрительных требований, но без устали ищем и часто находим новые залежи. Наша техника использования практически неисчерпаемой энергии Солнца и движения Земли до сих пор в зародышевом состоянии. Земная атмосфера кажется все более угрожающе изношенной, и общественность уже привыкла видеть в ней «озоновые дыры»; но в действительности жизнеспособность атмосферы зависит от равновесия составляющих ее компонентов, а человеческая деятельность может нарушить это равновесие. Поэтому ошибки, подсказанные благоразумием, кажутся утешительными.
Однако наши экологические приоритеты недооценивают природу. Забавное проявление человеческого высокомерия — считать, что главная тема истории цивилизации в наше время пересмотрена и что в борьбе человека с природой превосходство теперь на стороне человека. Однако опыт прошлого свидетельствует, что как бы безжалостно мы ни обращались с окружением, оно всегда отвечает ударом на удар. Мы уничтожаем звенья экоцепи, но по-прежнему связаны ею. Большинство видов исчезает не из-за нас, а невзирая на нас. Тем не менее существуют виды, которые жили до нас и, вероятно, будут жить и после нас. Море и пустыня, джунгли и лед, дождь и ветер возвращают себе куски планеты, которые мы от нее «отгрызаем».
Мы, люди, считаем себя лучшими существами на планете. Но что если мы ошибаемся? Согласно одному из наших любимых мифов Адам перестал быть венцом творения, когда был изгнан из рая. Его потомки могут вновь утратить свой рай. Если бы мы могли взглянуть на наш мир объективно, мы бы, вероятно, заметили другие виды, оспаривающие у нас первенство: растения, которые переживут нас, или микробов, которые вызовут «всеобщую эпидемию». Один из способов достичь объективности — поменяться ролями и взглянуть на вещи с нечеловеческой точки зрения. С точки зрения Понго, например, в истории Доди Смита о ста одном далматинце люди в его доме стали его домашними животными. Бык на арене, который сообразно своей природе сражается насмерть, бросает вызов тем желающим добра критикам, которые предпочли бы убить его не так красочно, но в соответствующей санитарным требованиям скотобойне. Капуста кричит под ножом огородника. Более высокомерные формы жизни, чем наша — если таковые существуют, — отвели бы нам более скромное место в творении, чем цивилизации прошлого отводили человеку.
Никто не знает, как или когда человеку додумался до того, что он лучше всей остальной природы. Примитивный разум полагался на другие виды, большие по размерам, более сильные, выносливые или быстрые, чем человек. К животным, которые были врагами, относились с благоговением и страхом, а союзниками восхищались. Мегалитические охотники, оставившие нетронутые могилы в Скейтхолме (см. выше, с. 66), считали своих собак равноправными членами общества, хоронили их со свидетельствами их смелости, а в некоторых случаях с большими почестями, чем людей. За такими домами, как мой, где повсюду разбросаны подушки с вышитой надписью «Таксы тоже люди», стоит давняя традиция. На протяжении большей части истории люди не только боялись остальной экосистемы или умиротворяли ее, они подражали ей в зооморфных танцах. Или, создавая свои артефакты, строя здания, воздавали дань деревьям и животным, имитируя их. Вместо того, чтобы представлять себя созданными по образу Бога, они создавали своих богов в образе животных. А когда доходили до высшего высокомерия, изображая богов, то делали это в шкурах и перьях, с рогами и в звериных масках.
В цивилизациях, которые хвалят или проклинают за выработку нашего представления о превосходстве человека: в цивилизациях Китая, Индии, древних греков и евреев — представление о том, что человек царь или повелитель планеты, не может быть прослежено до очень глубокой древности: не дальше чем до второго тысячелетия до н. э. Появившись же, это представление не распространялось широко. Египетская цивилизация продолжала держаться своих богов с лицами крокодилов и шакалов. Цивилизации Америки поклонялись тем частям своего окружения, которыми питались. Взаимозависимость человека и маиса не предусматривала превосходства партнера-человека. Напротив, это люди поклонялись початкам в обрядах служения им, в то время как початки обладали божественной прерогативой самопожертвования ради поклонявшихся им. Нет никакого парадокса в идее бога, приносящего себя в жертву, чтобы накормить верующих: Бог христиан делает это ежедневно.
