Павел Зарифуллин - Новые скифы
Мифология расцветает в её стенах, плющом прорастает на каменных оградах. Русские люди, попав за решётку, перескакивают на сказочное сознание. Да, вокруг охрана, солдаты и жандармы. Но это ведь – бесы, «ненаши». Черти в русской сказке полноправные участники любой настоящей инициации.
Образ «тайного дома» легко экстраполировался на царский острог, а потом на сталинский ГУЛАГ, на Красную армию и на любое иное закрытое тоталитарное советское учреждение, где бесы мучают русских братьев и сестриц, как в Аду. От мучений сих «братья» крепнут и духовно прозревают, обретают благодать и кременный стержень внутри. Братья стоят друг за друга и сбиваются в братства.
Исследователь австралийских «мужских союзов» Вебстер так описывает стереотип поведения братьев (кодекс, характерный и для русских каторжан):
«Члены этих братств, как правило, никогда не свидетельствуют один против другого, и было бы великим оскорблением каждого из них, если бы кто-нибудь стал принимать пищу один, когда его товарищи близко. Воистину, дружба здесь крепче, чем в Англии между мужчинами, поступающими вместе в университет».
РазбойникиСплести бы веночек Марусе,
Но жутко пустынна межа,
И песенка уличной Руси —
Точильные скрипы ножа.
Владимир Пропп поведал нам о специализации «русских братств»: «В сказке эта коммуна часто живет ещё другой профессией. Эти братья – разбойники».
«Идёт сестрица по лесу, видит двухэтажный дом, заходит в него. А в этом доме живёт шайка разбойников. Заходит в дом, они сидят за столом, водку распивают» и т. д. Герой просится в шайку. «Если вы не верите, глядите – на моих руках: вот у меня и клеймы есть…» Нанесение клейма характерно для обряда посвящения. Это не что иное, как татуировка.
Система тайных воровских союзов с особым воровским языком («феней»), идущая корнями чуть ли не от средневековых скоморохов-офеней, со сложной иерархией, обрядами и ритуалами мужских союзов, своей почтой и оригинальными системами коммуникаций, тайной демократией воровских сходняков, искусством и языком «клеймения» – татуировки, – так вот, всё это разнообразие форм социокультурной организации русской преступности есть не что иное, как мифологический ответ русского народа на тоталитаризм русского же государства.
Наши люди одухотворили и переосмыслили имперские остроги и «красные зоны», привнесли в мёртвые дома жизнь, а также своё мировоззрение. Они наполнили тюрьмы содержательной миссией. С точки зрения русского бессознательного, тюрьмы – это дома инициации, Большие дома для перерождения человека. Других функций у тюрем нет, иные загадки для темниц пусть задаёт «начальник», если сам захочет. А братьям до его хитроумных сатанинских выдумок дела нет. Они знают, для чего приходят в «дом родной». Для посвящения в братство. Поэтому для блатных длительное нахождение в «зоне» важно. Они получают там «авторитет» – «славу воровскую» [28]. А к «начальнику» относятся как к лешему или домовому, как к обязательному хтоническому «хозяину» мёртвого вертепа.
«Кричи же, сволочь!»Политические заключённые живут под господством незримых законов и архетипов Мёртвого дома. Так же, как и все остальные каторжане. Вот в этом Большом доме однажды оказалась «сестрица» Мария Спиридонова.
И начали мучать Марусю царские черти:
«Придя в сознание, я назвала себя, сказала, что я социалистка-революционерка и что показания дам следственным властям; то, что я тамбовка. Это вызвало бурю негодования: выдёргивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: „Кричи же, сволочь!“ В целях заставить кричать давили ступни „изящных“ – так они называли – ног сапогами, как в тисках, и гремели: „Кричи!“ (ругань). – „У нас целые села коровами ревут, а эта маленькая девчонка ни разу не крикнула. Нет, ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам…“
„Нет, – говорил Аврамов, – сначала мы, а потом казакам…“ И грубое объятие сопровождалось приказом: „Кричи“. Я ни разу за время битья и насилий не крикнула. Я всё бредила».
Куколка2 марта 1906 года выездная сессия Московского военного окружного суда приговорила Спиридонову к смертной казни через повешение. Шестнадцать дней она провела в ожидании казни. Как позже писала Спиридонова, такие моменты навсегда меняют человека. Мария боялась, что не сможет достойно встретить смерть, она сделала человечка из хлебного мякиша и, подвесив его на волоске, часами раскачивала.
Куколка на нитке известна на Руси как Первоцвет или Веснянка. Первоцветом гордячка Маруся приветствовала наступающую весну! В кукле заключена волшебная архетипическая сила. Это вам всякий ребёнок и любой психоаналитик расскажет. Этнограф Кларисса Пинкола Эстес считает, что в юнгианском психоанализе «кукла» – это часть души человека, ответственная за интуицию. Она же проанализировала сказку о визите Василисы в Мёртвый дом к Бабе-Яге. В этой сказке материнская куколка спасает девушку мудрыми советами.
Согласно древним поверьям, в куклы приходили духи предков, они превращались в сосредоточение материнской энергии и становились непобедимыми оберегами! Мать Маруси – Александра Спиридонова – перед казнью рассылала обращение к русским матерям с призывом спасти её поруганную дочку.
И что-то треснуло в мире. Смертный приговор Марусе сменили бессрочной каторгой. Кукла приняла смерть на себя[29]. Мякишное жертвоприношение удалось! Магический двойник Маруси был повешен вместо неё.
И только пятеро висельников качались будто спелые каштаны на Мосту Луны через Москву-реку, весело глядя на Кремль. Этот сон останется Спиридоновой от хлебного жмура, сжатого механической асфиксией, до конца жизни.
Ледяная керосиновая лампаЯ нарочно иду нечёсаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потёмках освещать.
Маруся была, наверное, самой популярной и любимой российской заключённой. Поэты слагали о ней оды[30], молодые социалисты влюблялись до безумия. Она бережно копила свою святость, её лик постепенно светлел и преображался от внутреннего огня. На каторге в молчановской тюрьме Маруся познакомилась с Ириной Каховской, внучкой декабриста, бомбисткой-революционеркой. А также с дочерью царского генерала, эсеркой Александрой Измайлович. Впоследствии Бунин называл таких девиц, вернувшихся с каторги, «лагерными гориллами». Оставим утверждения на совести Бунина, потому что девицы были красавицами и явно ему не по зубам.
Мифы о посвящении связаны с обретением внутреннего огня и мистического шаманского жара. Русская тюрьма – это классическая «изба смерти», и именно в сердце смерти, по преданию народов Земли, горит «настоящий священный огонь». Тот, что зажигают зороастрийцы и русские православные люди у ложа покойника. Тот, что пирует нездешними дровами в печи Бабы-Яги. В один прекрасный день горючего элемента в Марусе стало невероятно много. Мария прикасалась к решёткам мёрзлыми пальцами, но внутри неё горела звезда. Она вглядывалась ввысь на восходящую Луну. Из фиолетовой слюды ночи жарко манил её грушевый желток. Оттуда, из синего небесного лона, как младенец, кричала Революция. Маруся дрожала и горела, словно ледяная керосиновая лампа. Эта женщина в 33 года стала светильником для униженных и оскорблённых всего мира. Лампадой и маяком из мёртвого дома, несущая благодатный огонь «с той стороны». И тогда в пурпурном феврале 1917 года рухнула императорская власть, будто Царство Кощеево.
Жанна д'Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.
Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
Маруся пришла из забайкальского зеркального леса, как сказочная Василиса, внеся священный жар фонарей Яги[31] из Сибири на Русь. Она запалила угольями «Большого Дома» Москву и Петроград. Спиридонова вдохновляла холодным спокойным голосом тёмные ищущие души солдат и матросов, разочаровавшихся в мире «сём». Она озаряла очи людей рассказами о последнем социалистическом царстве, о красном священном грядущем, где все народы земли будут жить свободно и счастливо, невинные и добрые, как дети. Маруся видела то, что никто не видел. Простые люди верили ей безоговорочно. Они прозревали, обретая колючий голубиный луч в кромешной тьме. «Василисины искры» неслись от зябнущих Марусиных рук, овладевая потоками ветра. И горели два стольных града, как великие поленницы!
