В. Букатов - Фабула и сюжет
Известно, что в русском языке настоящее время иногда может обозначать то, что происходит постоянно. Может быть, наблюдатель находится в преддверии мая и представляет, как обычно начинается весна? Перечитываю - нет, натянуто получается.
Итак, одну загадку, а другими словами, нелепость, о которой Достоевский говорил, что она часто находится не в книге, а в голове читающего, я нашел. Приемом эту загадку назвать еще нельзя, потому что смысла в ней пока не видно (хотя должен признаться, что по опыту освоения текстов уже чувствую, что это и есть один из приемов). Будем искать другие загадки-нелепости. Может быть, тогда что-нибудь прояснится.
Начинаю читать медленно, придирчиво, то есть переводя каждое слово в зримый образ в ожидании очередной нелепости.
Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят -
Стоп. Какие «воды»! Откуда они взялись. Всем известно, что когда на полях еще лежит снег, то и река покрыта льдом, поэтому шум воды не может быть шумом реки. Конечно, ведь что такое «сонный брег» - это берег замерзшей реки. Но шуметь могут ручьи, которые текут под снегом. Они гласят - что весна их выслала вперед.
Нет. Выходит, что если гонцы бегут из-под снега, то и сама выславшая их весна «идет» из-под снега. Но весна - это солнце, от него тает снег. Как же весна может находиться под снегом?
(Ну и бестолочь ты братец, - думаю я от лица предполагаемого читателя, - если такие глупости пишешь! - Что делать? В собственной голове любой вихрь моментальных ассоциаций и мыслей всегда хорош и мил сердцу. Чужие же, да еще изложенные письменно - часто утомительны, наивны и примитивны. Это только в романах герои думают настолько художественным языком, что не замечаешь, как бегут страницы. Мой же удел - стремиться к документальности. - В.Б.)
Попробуем по-другому. Снег на полях. Берег сонный - стало быть ручьев еще никаких нет. - Но рядом шумит вода. Река не подо льдом потому, как быстрая - то есть течет под сильный уклон… Как текут горные реки. Ведь они зимой не замерзают.
Стоп! Так ведь это нерусский пейзаж!
Тут же вспоминаю, что Тютчев двадцать два года провел на дипломатической службе в Германии и за это время только четырежды приезжал в Россию! - Так может быть все происходит в предгорье? В предгорье Альп! Тогда становится понятным употребление множественной формы существительного: «в полях». Для русского пейзажа более естественным было бы употребление единственного числа. В горах же взор скользить сразу по многим полям, расположенным на разных уровнях.
А как же иллюстрации, на которых практически всегда изображаются русские пейзажи, и которые стали многим читателям столь привычны? Подобными гравюрами украшено и то издание стихов Тютчева, которое сейчас лежит передо мной. Но эта книга появилась в моей библиотеке недавно. Роюсь в школьных учебниках. В «Родной речи», по которой училась моя дочка во II классе, нахожу стихотворение «Весенние воды». У нашего поколения учебники в начальной школе были несколько другие (по-моему не цветные), но принцип иллюстрирования был тот же. На странице рядом со стихотворением вижу рисунок: современный (точнее советский) пейзаж средней полосы России; река с пологими черными после сошедшего снега берегами; березки; между ними стоят дети в резиновых сапогах; на противоположном берегу современные сельскохозяйственные постройки. Подобная картинка сопровождала стихотворение и в нашем учебнике. (Может быть, из-за таких виденных еще в детстве иллюстраций и держится среди читателей иллюзия, что стихотворные пейзажи Тютчева изображают русскую природу?)
Открываю сборник стихов Тютчева. В нем сразу за весенними водами напечатано стихотворение «Зима недаром злится…», большинству читателей также знакомое с начальных классов. Читаю:
…И все засуетилось,
Все нудит Зиму вон -
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.
Вспоминаются жаворонки. Деревня… Конечно, снега нет и в помине. Конечно, это тоже в горах - жаворонки взлетают высоко и слышны на склонах гор, где еще царит зима. Конечно, и здесь у Тютчева речь идет о горном пейзаже.
Перелистываю сборник, и в глаза начинает бросаться то, что не замечалось раньше: «Снежные горы» /1829/, «Альпы» /1830/, «Утро в горах» /1829/, «Весенняя гроза»:
…С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной и шум нагорный -
Все вторит весело громам.
Всегда думал, что гора - это гора не в буквальном смысле, а некий холм (вроде тех, что на Воробьевых горах у нас в Москве), который только в переносном значении назван горой. Теперь же вижу, что был не прав - нагорный шум на Воробьевых горах не услышишь. Последнее четверостишие, которое всегда как-то не вязалось с представляемой картиной русской природы и потому выпадало из восприятия, теперь находит место в целостности «Весенней грозы»:
Ты скажешь: ветренная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.
(Позже я узнал, что в XIX в. для тонких ценителей поэзии - таких, например, как вел. кн. Мария Николаевна, Я.К. Грот, В.В. Розанов и др. - было очевидным то, что большинство тютчевских стихов строилось на описании южнонемецкой природы [см., н-р, Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино.- М., 1977.- С.351]. Возможно, причиной тому являлось непосредственное знакомство некоторых русских читателей с ее особенностями во время путешествий.)
Вернемся к «Весенним водам». Перечтем еще раз…
Все! Не успел записать, как стало уже все понятно. Придется познакомить читателей с содержанием рассуждений post festum (букв.: после праздника).
Слова текста - есть изображение внутреннего монолога так называемого «лирического» героя. Находится он среди гор. Кругом снег. И шум реки. Окружение наводит героя на не совсем обычные размышления. Шум им воспринимается как знак приближения весны. Не во всяком состоянии приходят в голову подобные ассоциации. Не всегда при размышлении наедине потребуются слова возвышенной лексики: воды, сонный брег, гласят, гонцы. Мы это чувствуем и начинаем представлять, реконструировать это духовно-возвышенное состояние человека, одиноко стоящего у воды среди снега.
Материал для подобной реконструкции, для распознания в изображенном именно этого состояния нам дал прием отбора лексики.
Они гласят во все концы:
«Весна идет, весна идет!
Мы молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед!»
Здесь прямая речь не есть речь воды. Это та речь, которая приписывается человеком ее журчанию. Речь, реальность которой им утверждается. И хотя кругом снег, царство зимы (мы бы сказали даже, что, в отличие от раскинувшихся долин внизу, вечное царство зимы), тем не менее в шуме сбегающих вод он открывает подтверждение неизбежности приближающейся молодой весны.
Весна идет…
- эта скрытая от глаз истина, первоначально приписанная шуму воды, повторяется как реально существующая и видимая внутреннему взору.
В жизни мы никогда одно и то же одинаково не повторяем. Каждое повторение своего вопроса, ответа или мысли - интонационно обязательно отличается от предшествующего. Повторение всегда уярчает высказываемое. Это наблюдение помогает увидеть в повторах героя (Весна идет - возникает в его сознании четырежды!) медитационную экспрессию, возникающую из его прежнего созерцательного состояния.
…весна идет!
- и вдруг неожиданно появляется майский хоровод! Среди зимы, когда еще только воды шумят о приближающейся весне, этот человек, состояние которого мы, исходя из своего собственного опыта, пытаемся реконструировать (по ходу чего все больше отождествляемся с ним), опять удивляет нас. Ему удается проникнуть еще дальше в круговорот природы. Он уже «реально» видит, как вслед за грядущей весной (но еще не сошедшей на спящую землю) толпится румяный хоровод теплых майских дней. Находясь среди зимы, он способен увидеть нетерпеливость лета. Майские дни - дни поздней весны, дни наступления лета. Весь этот природный круг, растянутый во времени, а потому невидимый нам в обычном состоянии, открывается ему вдруг как реальность не менее конкретная, чем окружающий снег, сонный берег и шумящая у ног вода. В размеренности смены времен года он увидел нетерпеливость. Зиму торопит еще не наступившая весна, и за ней уже весело толпится, с нетерпением дожидаясь своего часа, румяный хоровод гонцов лета.
Осмысление приемов, выявленных реконструкцией «исходной ситуации», обогащает содержание этой реконструкции добавочным смыслом - приводит к возникновению сюжета. Осмысление расстояния между фабулой и сюжетом приводит к толкованию, к тому, что часто называют и идеей, и сверхзадачей, и даже художественным образом. Обратим внимание, что обычно именно о своем толковании начинают рассказывать читатели в ответ на досужий вопрос О ЧЕМ ПРОИЗВЕДЕНИЕ? (стихотворение, повесть, книга).
