Андрей Мороз - Народная агиография. Устные и книжные основы фольклорного культа святых
Такое деление нельзя признать окончательно снявшим все вопросы, поскольку оно не отражает ряда особенностей жанра и вариантов текстов (например, руководствуясь им, трудно разграничить в ряде случаев собственно легенды агиографические и легенды-«предания», если речь в них идет, скажем, о святом, контактирующем с жителями определенной местности), однако нельзя не признать за ним практического удобства для работы с текстами, не ставящей перед собой специальной задачи изучения особенностей поэтики фольклора.
Наконец, хотелось бы остановиться вкратце на проблеме указателя мотивов народных агиографических легенд и – шире – текстов агиографического характера. Вышеизложенная проблематика, несомненно, ведет к необходимости создания такого указателя. Вместе с тем его нет и до сих пор не предпринято никаких попыток к его созданию. Исследователи предпочитают пользоваться готовыми наработками на материале смежных жанров (прежде всего преданий и сказок – последние часто – ATU, СУС, Krzyżanowski – включают сюжеты легендарного характера). Попытка создать такой указатель на ином, хотя и близком материале сделана Дороти Брэй, автором указателя мотивов житий раннеирландских святых [Bray]. Указатель составлен в соотношении с национальной героической традицией, поскольку, по мнению составителя, ближайшая параллель житиям святых в Ирландии – это героические сказания (hero tales). Биография героя – формула, рамки, в которых творит рассказчик. Существуют определенные точки внутри нарратива, которых ожидает слушатель: необычное зачатие и рождение героя; воспитание, которое подчеркивает его героическое будущее; карьера и чудесные деяния, включая основной конфликт, в котором он побеждает; необычная или чудесная смерть героя. Большинство этих точек совпадает с биографией святого: зачатие и рождение, сопровождаемые чудесами; обучение и воспитание в вере, где проявляется будущая святость; карьера пастора или чудотворца; смерть, сопровождаемая чудесами [Там же, 14]. Указатель основывается на принципе выделения мотивов, принятом в указателе Томпсона, и, как следует из введения, является избирательным, то есть выделяются «интересные или необычные» (interesting or unusual) мотивы. В таком виде мы имеем дело не с законченным справочным инструментом, а лишь с попыткой создать рамки для дальнейшего изучения житий отдельных святых [Там же, 9].
Второй справочник, который никак не может быть назван указателем сюжетов или мотивов, однако является важнейшим итогом и одновременно инструментом изучения народной агиографии, – это уже упомянутый труд Жака Мерсерона – «Словарь мнимых и пародийных святых» [Merceron]. В нем персонажи расположены по именам в алфавитном порядке, однако предварительно поделены по разделам в зависимости от способа их возникновения и функционирования в культуре и языке.
Перед будущими составителями указателя мотивов народной агиографии стоит ряд серьезных проблем, одна из которых заключается в плохой изученности и главное – в недостаточной фиксации материала. Народные рассказы о святых, в особенности те, которые могут быть сочтены вторичными по отношению к житиям, записаны крайне мало и плохо и еще хуже изданы. Вторая, не менее серьезная проблема заключается в отмечавшейся уже зависимости народной агиографии от книжной, что делает потенциальный круг мотивов практически бесконечным, ибо наряду с традиционными в основе нарративов зачастую оказываются и книжные мотивы. Тем не менее следует признать первостепенную важность этой проблемы и надеяться, что она вскоре найдет своего исследователя.
Часть 1. Народная агиография как часть традиционной культуры
Народная агиография: к постановке вопроса
Обычно определение народный, употребленное с каким-нибудь термином, указывает на «альтернативный» по отношению к научному, книжно-литературному, официальному, общепринятому характеру рассматриваемого явления (ср. народная этимология, народная литература, народная медицина и проч.). В нашем употреблении атрибутив народный используется исключительно в значении ‘фольклорный’ – вне каких-либо оценок. Соответственно, этим термином мы определяем исключительно среду возникновения и сферу бытования фольклорных текстов агиографического характера. Разумеется, этим в значительной степени определяется специфика текстов, которой и посвящена настоящая работа. Термин агиография тоже нуждается в пояснении. Исследование не посвящено народным житиям святых в собственном смысле слова, хотя таковые тоже встречаются: записи воспоминаний о почитаемых старцах, описание их подвигов и чудес попадают иногда в поле зрения исследователей [Прохоров; Черепанова-2005, 269–293], но они принадлежат скорее к сфере «наивной литературы», нежели собственно к фольклору. Мы же будем говорить о собственно фольклорной агиографии, и в этом смысле также необходимо обозначить круг текстов, которые мы понимаем как агиографические.
К области народной агиографии мы не относим те устно бытующие агиографические нарративы, которые распространены в среде «церковных людей», то есть, по определению А. Тарабукиной, людей, бóльшую часть времени проводящих в церкви и молитве [Тарабукина-1999, 186]. Эта среда, сформированная преимущественно городским населением, но в которую вполне могут входить и жители деревень, представляет собой замкнутое сообщество, со своей собственной культурой, опирающейся преимущественно на письменные источники, однако не закрытой и для фольклорных заимствований, когда они содержат дополнительную информацию на интересующие темы. В отношении агиографических нарративов, бытующих в этой среде, можно сказать, что они базируются главным образом на житиях святых, но фольклорные легенды, связанные с конкретными святынями и бытующие в местах их почитания, также занимают важное место в корпусе пересказываемых текстов. Агиографические нарративы в среде «церковных людей», их характер и сюжетный состав, законы существования, тем не менее, заметно отличаются от текстов фольклорных в узком смысле этого слова и составляют предмет особого исследования.
Фольклорные тексты, содержащие сведения о святых и отражающие их культ, принадлежат к разным жанровым группам и обычно изучаются порознь, в составе других текстов того или иного жанра [например, Шеваренкова-2004]. Действительно, что, казалось бы, общего между христианскими легендами, даже в самом широком понимании этого жанра как сюжетного повествования религиозного содержания, рассказом о посещении святого источника и календарными приметами? В жанровом отношении ничего, однако если во всех трех видах текстов упоминается имя святого, они оказываются включены в единую систему, обслуживающую народные представления о святых и их почитание. В этом смысле календарная паремия о том, что Илья пророк два [часа] уволок, запрет работать в Ильин день, чтобы молния не зажгла стога сена, почитание Ильинских источников и деревьев, поверье о том, что молнии – это стрелы, которые пророк, ездящий по небу на колеснице, мечет в дьявола, и легенда о суровом Илье, желающем наказать мужика за недостаточный пиетет, и добром Николе, спасающем крестьянина от гнева страшного святого, образуют единый комплекс сведений о святом и мотивируют различные формы его культа. Именно связь этих текстов с почитанием святых выделяет их в особую группу.
Таким образом, круг народных агиографических текстов не ограничивается границами одного жанра – напротив, можно говорить о целом наборе разных жанров, которые в большей или меньшей степени отражают агиографические сведения. К числу таких относятся легенды, со всеми смежными жанрами (легенды-предания, легенды-былички)[2], паремийные тексты (пословицы, поговорки), в особен ности тексты паремийного характера, приуроченные к календарным датам – праздникам в память святых (пословицы, поговорки, приметы), духовные стихи, календарные песни с упоминанием святых или календарных праздников в их память, заговоры и молитвы.
Еще один важный для народной агиографии жанр – это поверье, которое мы понимаем расширительно. Этим термином в современной фольклористике и этнолингвистике принято обозначать «вербально оформленные демонологические представления» [Виноградова-2004, 10]. Основное отличие поверий от быличек в отсутствии сюжета [Там же, 13], соответственно, поверье передает информацию общего характера, не применяя ее к конкретным ситуациям, персонажам, времени и месту, объясняя, кто такие демонологические персонажи, как следует и как не следует поступать, дабы не навлечь на себя их гнев, какие в этой связи существуют запреты и предписания. «Сфера бытования текстов демонологических поверий «ограничена специфической коммуникативной ситуацией»: их пересказывают чаше всего при контактах с “чужими” (в ответ на опросы собирателей) либо с целью обучения членов своего коллектива, прежде всего – детей, правилам соблюдения запретов и взаимоотношения с персонажами нечистой силы» [Там же]. В сущности, это определение не должно ограничиваться демонологическими персонажами и вполне может быть расширено на всю сферу «иномирного», потустороннего, поскольку вне зависимости от оценки и отношения все сверхчеловеческие персонажи одинаково требуют особого отношения и соблюдения этикетных норм. В этом смысле различия между демонологическими и сакральными персонажами минимальны и ограничиваются в основном книжным происхождением сведений о последних. Итак, бессюжетные повествования о том, кто такие конкретные святые (в частности, ответы на прямо поставленные вопросы, кто такой святой Х, как и почему ему следует поклоняться и т. п.), чем они сильны и как следует их почитать, мы будем называть по аналогии с такими же текстами о персонажах народной демонологии поверьями.
