Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Основы индийской культуры
II
Критик-рационалист об индийской культуре
1
Когда мы пытаемся дать оценку культуре, в которой сами выросли и из которой черпаем направляющие нас идеи, то излишняя пристрастность склоняет нас к преуменьшению ее недостатков; излишняя близость не позволяет нам заметить те аспекты или черты, которые наблюдателю со стороны бросаются в глаза, – в этом случае полезно и интересно узнать, как ее видят другие. Свою точку зрения на чужую мы не променяем, но можем увидеть привычное в новом свете, что поможет нам глубже заглянуть и в самих себя. Существуют различные взгляды на иностранную культуру и цивилизацию. Можно смотреть с симпатией, интуицией, пониманием, отождествляя себя с увиденным: тогда на свет появляются такие книги, как «Сплетения индийской жизни» Сестры Ниведиты[30], книга Филдинга о Бирме или работы по Тантре сэра Джона Вудроффа. Авторы этих трудов пытаются освободить от помрачающих покровов и раскрыть душу народа. Очень может быть, что эти книги не отражают всей полноты сухих внешних фактов, зато читатель получает нечто более глубокое и обладающее большей реальностью – не просто вещь в своей жизненной неполноте, но ее идеальный смысл. Душа, дух сути это одно, формы, ею обретенные в тяжкой человеческой реальности, – совсем иное, часто несовершенное или извращенное; желая иметь полное представление, нельзя отбрасывать ни то, ни другое. Существует и взгляд разборчивого и бесстрастного критика, который стремится видеть вещь в ее замысле и в ее реальности, распределяя свет и тени, уравновешивая достоинства и недостатки, успехи и провалы, отделяя то, что внушает доброжелательство и симпатию, от другого, вызывающего критические замечания. Мы можем не всегда соглашаться с подобной точкой зрения, поскольку она отличается от нашей отстраненностью и недостатком интуитивного понимания и самоотождествления, в результате чего могут быть упущены существенные черты или не полностью уловлен смысл восхваляемого и критикуемого. Но все равно мы в выигрыше, поскольку открываем дополнительные нюансы, которые способны подправить наши прежние оценки. Наконец, есть взгляд критика враждебного, убежденного в неполноценности рассматриваемой культуры, который прямо и честно, без нарочитого нагнетания излагает то, что считает здравой основой своего суждения. Это тоже полезно для нас: критика такого рода способна сослужить хорошую службу для души и интеллекта при условии, что мы не позволим ей болезненно влиять на нас, подавить нас или сместить центр тяжести нашей живой веры и действий. Человеческий мир по большей части несовершенен, и порой полезно выслушать резкую критику своих несовершенств. На худой конец, можно по крайней мере научиться уважать противоположную точку зрения и видеть причину ее возникновения; такие сопоставления развивают мудрость, силу прозрения и вызывают симпатию.
Однако даже враждебная критика, чтобы иметь хоть какую-то ценность, должна быть критикой, а не клеветой и лжесвидетельством, не поношением; факты должны излагаться без искажений, необходимо соблюдать единый стандарт оценок, прилагать старания к соблюдению справедливости, здравого смысла, чувства меры. Хорошо известная книга Уильяма Арчера об Индии, именно в силу своих недостатков избранная мной как типичный образец антииндийского отношения Запада к нашей культуре, определенно не принадлежит к вышеуказанному типу. Речь не только о том, что в ней мы имеем дело с тотальным и полным осуждением, с картиной, где есть только тень и нет света, это еще и рекомендация, ибо цель мистера Арчера – бросить перчатку поклонникам индийской культуры с их восторженными оценками, приняв на себя роль адвоката дьявола, чья забота – выискивать все, что только можно этим оценкам противопоставить, и изложить это как можно резче. Для нас это тоже полезно, поскольку таким образом мы получаем исчерпывающее представление о том, что именно все наши враги могут иметь против индийской культуры. Портят дело три обстоятельства. Первое – книга писалась со скрытой политической целью, ее главная мысль – в необходимости доказать варварскую суть Индии и тем самым помешать ее требованиям предоставить ей самоуправление. Этот привходящий мотив резко снижает достоинство работы в целом, ибо приводит к последовательному и преднамеренному искажению фактов для достижения определенной материальной цели и ничего общего не имеет с беспристрастным интеллектуальным исследованием, критикой и сопоставлением культур.
По сути, книга и не является критическим исследованием, это скорее литературное или даже журналистское боксирование с тенью. Достаточно своеобразное боксирование: яростный спарринг с поверженной Индией, которая остается поверженной ровно столько, сколько требуется партнеру для долгой ликующей пляски, исполненной самых фантастичных ужимок, которые должны убедить невежественных зрителей в том, что боксер и вправду положил противника на лопатки. Здравый смысл, справедливость, чувство меры автору только мешали бы; его цель – продемонстрировать видимость мощных и неотразимых ударов, а для этого годится все – искаженные или окарикатуренные факты, невероятные и ни на чем не основанные домыслы, которые подаются как нечто само собой разумеющееся, нелогичнейшие нелепицы, к которым он прибегает, когда требуется что-то доказать. И это не случайные срывы хорошо подготовленного критика, страдающего приступами желчности ума и принужденного изливать желчь в экстравагантных интеллектуальных упражнениях, не безответственное фантазерство, не дикая боевая пляска вокруг поверженного врага, к которому не испытываешь сострадания. Подобная экстравагантность подчас допустима, и даже по-своему интересна и занятна. Сладко и приятно, восклицает римский поэт, валять дурака в подходящем месте и в подходящее время, dulce est desipere in loco[31]. Но постоянные отступления мистера Арчера в иррациональную экстравагантность не in loco. Мы очень быстро обнаруживаем – и это есть третий и самый существенный порок книги, после недопустимого мотива ее написания и преднамеренного искажения истины, – что автор по большей части ровно ничего не знает о тех вещах, которым выносит самоуверенный приговор. Вот что он сделал – собрал в памяти все недоброжелательные высказывания, прочитанные им об Индии, перемешал их с собственными поверхностными наблюдениями и представил эту порочную и легковесную компиляцию как оригинальный труд, хотя его единственным подлинным вкладом следует считать бодрую самоуверенность в изложении мыслей, полученных из вторых рук. Это не честное критическое исследование, а журналистская дешевка. Автор явно не специалист в области метафизики, которую презирает как пустую игру ума, тем не менее он пускается в многословные рассуждения по поводу ценности индийской философии. Рационалист из тех, для кого религия есть заблуждение, психическое расстройство, прегрешение против разума, он, тем не менее, рассуждает о сравнительных достоинствах религий, отводя proxime accessit[32] христианству, похоже, главным образом потому, что христиане не принимают собственную религию всерьез – пусть читатель не смеется, ибо автор не шутя приводит этот невероятный довод – и обрушивается на индуизм. Он признает свою некомпетентность в области музыки, что, однако, не мешает ему отнести индийскую музыку к разряду безнадежно плохой. Его суждения об архитектуре и искусстве отличаются поразительной узостью, но он со свободной щедростью выносит им целиком отрицательные оценки. Можно было бы ожидать, что он лучше разбирается в драматургии и литературе, но потрясающая поверхностность его суждений и доводов заставляет недоумевать, каким же все-таки образом он заслужил себе репутацию литературного и театрального критика; вывод таков: либо, занимаясь европейской литературой, он использовал совершенно иные методы, либо в Англии очень легко создать себе репутацию в этой области. Невежественное искажение фактов, легкомысленная бравада, с которой он судит о вещах, которые не потрудился изучить, составляют основу притязаний этого критика на право писать об индийской культуре и авторитетно осуждать ее, как проявление неслыханного варварства.
Я обратился к работе мистера Арчера не потому, что искал квалифицированное суждение об индийской цивилизации извне или даже поучительное негативное исследование о ней. В конечном счете, только те, кто обладает культурой, способны судить о внутренней ценности ее плодов, ибо лишь они могут полностью проникнуться ее духом. К иностранным же критикам мы можем обратиться только за помощью в выработке сравнительных оценок – что чрезвычайно важно. Если же по какой-то причине мы вынуждены были бы обратиться к иностранным источникам для формулировки определяющего взгляда на эти вещи, то в каждой области следовало бы обращаться только к авторитетным специалистам. Для меня не имеет значения, что пишет об индийской философии мистер Арчер или доктор Гау или неназванный английский профессор из книги сэра Джона Вудроффа, мне достаточно знать, что думают об этом Эмерсон или Шопенгауэр, или Ницше, эти три совершенно разных ума величайшей мощи, что говорят такие мыслители, как Казинс и Шлегель, мне достаточно отмечать растущее воздействие на мировое сообщество некоторых философских концепций Индии, прослеживать их параллели в развитии ранней европейской мысли, видеть подтверждение древней индийской метафизики и психологии в открытиях наисовременнейшей науки. По вопросам религии я не стану обращаться к мистеру Хэролду Бегби или к другому европейскому атеисту или рационалисту, чтобы узнать их мнение об индийской духовности, я скорее посмотрю, какое впечатление она производит на непредубежденных людей с религиозным чувством, ибо только они и могут об этом судить – скажем, такой духовный и религиозный мыслитель, как Лев Толстой. Сделав поправку на неизбежную предубежденность, я, быть может, даже вознамерюсь узнать, что думает культурный христианский миссионер о той религии, которую он уже больше не может отвергать как варварское суеверие. По вопросам искусства я не стану интересоваться мнением среднего европейца, так как ему ничего не известно о духе, смысле и технике индийской архитектуры, живописи и скульптуры. Первый, к кому я обращусь, будет признанным авторитетом в данной области, таким как Фергюсон; критиков типа М. Хавелла я бы отвел за их излишнюю пристрастность; от Окакуры же или Лоуренса Биньона я, по меньшей мере, могу чему-то научиться. В области литературы я, теряюсь, не могу припомнить ни одного талантливого и уважаемого западного автора, который был бы непосредственно знаком с литературой на санскрите или пракритах, а мнение, основанное на переводах, может касаться только содержания, которое, кстати, в большинстве переводов индийской литературы становится мертвым и лишенным дыхания жизни. Но даже при этом известное замечание Гете по поводу «Шакунталы»[33] дает достаточно оснований для заключения о том, что не вся индийская литература есть варварство по сравнению с творчеством европейцев. Возможно, и в этой области найдется несколько исследователей, обладающих хорошим вкусом и здравым смыслом – сочетание не слишком распространенное, – которые окажутся полезны нам. Такого рода экскурс, естественно, не приведет нас к надежной системе взглядов, но по крайней мере, это вернее, чем обращение к приземленному клану Гау, Арчера, Бегби и им подобных.
