Эрик Эриксон - Детство и общество
Он создавал эту теорию, пробиваясь сквозь лицемерие и притворную забывчивость того времени, не выпускавших все «низшие» функции из области срама, сомнительных острот и больной фантазии. Фрейд был вынужден сделать вывод о сексуальной природе этих трагедий и комедий и решил описывать их именно как сексуальные. Он установил, что невротики и перверты не только инфантильны в своем отношении к ближним, но к тому же обычно ослаблены в генитальной сексуальности и склонны к получению явного или тайного удовлетворения и утешения от других телесных зон, помимо генитальной. Кроме того, их сексуальное недоразвитие и социальная инфантильность вполне систематически связаны с ранним детством и, в частности, со столкновением импульсов их незрелых тел и непреклонных родительских методов воспитания. Фрейд пришел к заключению, что в течение следующих одна за другой стадий детства зоны, обеспечивающие особое удовлетворение, наделялись либидо — стремящейся к удовольствию энергией, которая до этого получала официальное и научное признание в качестве сексуальной лишь с окончанием детства, когда становилась генитальной. Зрелая генитальная сексуальность, по Фрейду, есть конечный продукт детского сексуального развития, названного им поэтому прегенитальным. Таким образом, только что описанный нами тип компульсивного невротика Фрейду представлялся человеком, который, несмотря на откровенно антианальное поведение, был бессознательно фиксирован на (или частично регрессировал к) стадии детской сексуальности, названной анально-садистической. [5]
Аналогично этому, другие эмоциональные бедствия оказываются фиксациями на других инфантильных зонах и стадиях, или регрессиями к ним.
Например, наркоманы, в широком смысле слова (addicts), зависят от инкорпорации через рот или кожу веществ (как когда-то в начале младенчества), которые вызывают у них чувство физического насыщения и эмоционального восстановления. Однако они не сознают, что отчаянно рвутся назад, в младенчество. Лишь когда они хнычат, хвастаются и вызывающе ведут себя, обнаруживаются их разочарованные и инфантильные души.
Маниакально-депрессивные больные чувствуют себя безнадежно опустошенными, лишенными какого бы то ни было содержимого, либо наполненными чем-то плохим и враждебным, что необходимо уничтожить; или же настолько пропитаны внезапным великодушием, что их ощущение могущества и богатства не знает границ и не терпит ограничений. Но им не известны ни источник, ни природа всех этих внутренних ценностей и неполноценностей.
Больные истерией, если это женщины, ведут себя так, будто любовные связи странным образом мучат, беспокоят, отталкивают и, все же, пленяют их. Генитально фригидные, они озабочены событиями, драматизирующими, при ближайшем рассмотрении, инцептивную (inceptive) роль женщины. Очевидно, они бессознательно одержимы своей половой ролью, несмотря на то (или потому), что эта роль сделалась неприемлемой в далеком детстве.
Тогда всем этим людям, страдающим от пагубной ли привычки, депрессии или подавления, почему-то не удалось интегрировать ту или иную детскую стадию, и они защищаются от соответствующих инфантильных паттернов — упорно, расточительно и безуспешно.
С другой стороны, на каждое несовершение путем сдерживания приходится совершение посредством извращения. Среди взрослых есть такие, кто, отнюдь не скрывая первоначальный младенческий паттерн, получает самое полное (на какое только способен) сексуальное удовлетворение от стимуляции рта (или ртом). Есть и такие, кто предпочитает anus другим отверстиям, пригодным для половых сношений. Встречаются перверты, которым прежде всего нужно пристально смотреть на чьи-то гениталии или показывать собственные. И есть перверты, влекомые желанием использовать гениталии, импульсивно и без разбора, чтобы садистически «делать» других людишек.
Поняв, наконец, систематическую связь между половыми актами, бессознательно желаемыми невротиками и открыто совершаемыми первертами, Фрейд принялся воздвигать здание своей теории либидо. Выходило, что это та сексуальная энергия, какой телесные зоны, помимо генитальной, наделяются в детстве, и которая увеличивает специфические удовольствия таких жизненных функций как поглощение пищи, опорожнение кишечника и движения конечностей. Только после того, как определенный график прегенитальных назначений либидо успешно выполняется, сексуальность ребенка постепенно изменяется, переходя в недолговечную детскую генитальность, которая должна тотчас же стать более или менее «латентной», преобразованной и отклоненной от прямой цели. Ибо детородные органы еще не созрели, а первые объекты незрелого полового желания навсегда закрыты всеобщим табу инцеста.
Что касается следов прегенитальных желаний, все культуры в известной степени позволяют те или иные виды негенитальной сексуальной игры, и называть их перверзиями следовало бы лишь в том случае, если бы они имели тенденцию замещать или вытеснять собой господство настоящей генитальности. Однако значительное количество прегенитального либидо сублимируется, то есть отводится от сексуальных к несексуальным целям. Так, доза детского любопытства, касающегося «событий» в теле матери, может усилить рвение мужчины понять действие механизмов и химических реакций. Или он может жадно впитывать «молоко мудрости» в тех случаях, когда прежде желал более осязаемой жидкости из более чувственных сосудов. Или же может собирать разные вещи во всевозможные коробки и ящики, а не перегружать ободочную кишку. В прегенитальных тенденциях, которые человек подавляет вместо того, чтобы перерастать, сублимировать или допускать их в сексуальную игру, Фрейд усматривал самый важный источник невротического напряжения.
Конечно, наиболее успешные сублимации составляют неотъемлемую часть культурных тенденций и становятся неузнаваемыми в качестве сексуальных дериватов. Лишь тогда, когда какое-то занятие оказывается слишком усердным, крайне эксцентричным, подлинно маниакальным, его «сексуальное» начало можно распознать и у взрослых. Но здесь сублимация находится на грани распада и, вероятно, была неправильной с самого начала. Именно в этом врач Фрейд стал критиком своей викторианской эпохи. Его вывод: общество безрассудно деспотично в требовании невозможных подвигов сублимации от своих детей. Верно, какое-то количество сексуальной энергии может и должно сублимироваться, — общество на него рассчитывает. Поэтому, пожалуйста, отдайте обществу то, что ему принадлежит, но сначала передайте ребенку ту либидинозную витальность, которая и делает стоящие сублимации возможными.
Только тот, кому приходится осваивать сложнейший лабиринт психических нарушений и ординарных душевных вывихов, может сполна оценить, какой ясный и объединяющий свет был пролит на темные, глухие места теорией либидо, или мобильной сексуальной энергии, содействующей как «возвышенным», так и «низменным» формам человеческих стремлений, а часто — тем и другим одновременно.
Однако широкие теоретические и терминологические проблемы остаются еще неразрешенными. Решив сосредоточиться на истинно релевантных для психологии вопросах, Фрейд пришел к заключению, что открыть сексуальность заново — было самой важной работой, которую предстояло сделать. И здесь исторический пробел пришлось заполнять с помощью терминологии, неожиданным образом смешивающей древнюю мудрость и современное мышление. Возьмем термин «истерия». Древние греки полагали (или во всяком случае выразили свои предположения в формулировке, гласившей), что у женщин истерия вызывалась сорвавшейся в бешенстве с цепи маткой; она рыскала по телу, сдавливая одно и блокируя другое. Для Фрейда матка, конечно, была генитальной идеей (а не детородным органом), которая, оказавшись отделенной от своей цели, вызывает блокировку подачи либидо к гениталиям (фригидность). Этот приток либидо мог быть обращен и перемещен по траектории какой-нибудь символической ассоциации с детскими зонами и модусами. Тогда позывы на рвоту, возможно, выражают защитное извержение наверху, отвращающее взрыв подавленного полового желания внизу. Для выражения того, что поток либидо (libidinization), отведенный от гениталий, проявляется тем самым в другом месте, Фрейд воспользовался языком современной ему термодинамики, то есть терминами сохранения и преобразования энергии. В результате многие положения, имевшие статус рабочей гипотезы, становились незыблемыми истинами, на подтверждение которых с помощью наблюдения или эксперимента, казалось, не стоило даже тратить силы и время.
Великие новаторы всегда говорят на языке аналогий и притч своей эпохи. Фрейду тоже пришлось проявить мужество, чтобы широко применять в работе собственную (как он сам ее называл) «мифологию». Истинное прозрение переживает свою первую формулировку.
