Богомил Райнов - Массовая культура
Целостное рассмотрение тенденции эротизации в буржуазной «массовой культуре» предполагает и исследование ряда других областей, таких, как эстрада, живопись, периодика, торговая реклама, издание комиксов и так далее.
Мы отнюдь не претендуем на исчерпывающее раскрытие затронутой нами темы. И поскольку жанры, оставшиеся не рассмотренными, не вносят ничего существенно нового в уже установленные нами закономерности развития западной «массовой культуры», позволим себе остановиться лишь на одном последнем вопросе, логически вытекающем из всего предшествующего изложения.
Каковы «плоды просвещения»?
Как и в какой степени массовая продукция влияет на формирование аморальных типов, сексуальных преступников и преступников вообще — вот вопрос, по которому можно спорить. Но когда мы говорим о плодах этой продукции, мы не имеем в виду лишь самые очевидные результаты, и для нас они не являются единственно важным.
Мы вовсе не понимаем последствия воздействия в том смысле, что рядовой потребитель эротической продукции в какой-то день совершит сексуальное убийство или начнет устраивать у себя дома групповые оргии. Такое, конечно, тоже случается, и не так уж редко, но наряду с этим необходимо рассмотреть и на первый взгляд более невинные, но вовсе не безобидные результаты потребления порнографической продукции. А чтобы установить размеры этих внешне незаметных результатов, необходимо прежде установить точные масштабы самой продукции. Причем здесь одних лишь цифровых данных недостаточно, потому что количественный рост массовой продукции достиг сегодня размеров, которые привели к качественным изменениям в характере самого явления. Перед нами уже не просто более или менее разнообразные продукты культуры, которые публика по своей воле могла бы выбирать или отвергать. Мы имеем дело с беспардонным и неустранимым давлением на публику со всех сторон и во всевозможных формах, с непрестанной обработкой общественного и индивидуального сознания.
Именно с учетом данной стороны явления «массовой культуры» американский социолог Маршалл Маклюэн исследует вопрос о влиянии этой культуры в своих книгах «Рассмотрим средства массовой коммуникации» и «Информация и интенсификация». Эти книги вызвали на Западе острые споры из-за неожиданности, а нередко и парадоксальности выводов, к которым приходит автор.
Маклюэн основывает свои концепции на столь же эффектной, сколь и произвольной трактовке человеческой истории. Согласно Маклюэну, человечество проходит в своем развитии три стадии: орально-осязательную стадию первобытного общества, когда человек познавал мир посредством слуха и осязания; стадию письма, а позже и печатного слова, когда человек получал информацию об окружающем его мире прежде всего посредством письменной информации, и, наконец, электронную стадию — имеется в виду современная эпоха, когда благодаря слову и изображению, распространяющимся по эфиру, человек получает исключительную по богатству и быстроте распространения информацию, превращающую нашу планету, по образному выражению Маклюэна, во «всемирную деревню», то есть в единую, целостную общность.
Самое важное в данном случае, однако, не сама периодизация, а концепция социолога, согласно которой глубокие изменения в средствах информации приводят и к принципиальным изменениям в самой сущности человека и именно эволюция средств информации является двигателем всей человеческой эволюции. Значение средств информации, по мнению американского социолога, определяется тем обстоятельством, что, прежде чем действовать на наше сознание, они действуют на наши чувства и тем самым постепенно изменяют наш сенсорно-воспринимающий аппарат, а вместе с тем и своеобразие нашей человеческой природы.
Этот вывод, нам кажется, содержит долю истины, которую, к сожалению, Маклюэн по своему обыкновению доводит до абсурда, преувеличивая значение биологического воздействия «электронной информации» за счет воздействия идейного. Человеческая природа, конечно, не переделывается и не изменяется чисто техническим путем, указанным Маклюэном, но средства массовой информации, безусловно, являются активным фактором, развивающим и до известной степени моделирующим наш сенсорно-воспринимающий аппарат и отсюда — наши реакции на окружающую действительность. А это особенно важно для впечатлений и восприятия в такой области, как сексуальная, органически связанная с самой биологической природой индивида.
У нас некоторые люди, незнакомые с характером эротической продукции Запада, нередко считают, что речь идет о чем-то невинном или даже приятном, как средство, «очищающее глаз». Мы, однако, уже выяснили, что река порнографии очень грязна, чтобы служить для очищения. В той или иной степени «искушающие» ню — лишь незначительная струйка в том потоке, где преобладают произведения, вызывающие отвращение. И нетрудно себе представить, каким образом подобная визуальная и словесная информация «моделирует» психику индивида, попавшего под ее обстрел.
В своей книге «О пороке» английская писательница Памела Джонсон рассматривает такую проблему: является ли порнография причиной преступления? Отвечая на этот вопрос, писательница анализирует нашумевший в Англии процесс, получивший название «Трясина». Подсудимые Ян Брейди и Майра Хиндли обвинялись в том, что они замучили до смерти двух маленьких мальчиков и десятилетнюю девочку. Тела детей были найдены в трясине. Преступники принуждали детей позировать для мерзких снимков и записывали на магнитофон крики, плач и мольбы о пощаде. Суд приговорил обоих к тяжкой мере наказания — пожизненному заключению.
Из анализа, которому подвергает Памела Джонсон вышеназванное преступление, становится ясно, что у этого преступления была своя предыстория. Брейди имел библиотеку, составленную почти исключительно из книг сексуального содержания. Были у него и произведения маркиза де Сада, последователем философии которого Брейди себя считал. Разделяя мнение защиты, что Брейди и Хиндли ни в коем случае нельзя рассматривать как психически больных, Джонсон делает логический вывод, что влияние порнографического и садистского чтива является непосредственной причиной совершенного преступления. И хотя нам этот вывод кажется простой констатацией очевидного, существует немало буржуазных социологов и сексологов, готовых его оспаривать и отрицать. Но какую бы позицию ни занимали по данному вопросу буржуазные исследователи, все они не касаются основной стороны проблемы, обходят ее социальную и политическую сущность. Грязный поток эротической продукции не мог бы достичь сегодняшних чудовищных размеров, если бы производство этой продукции не пользовалось чьим-то благословением и чьим-то молчаливым согласием. И то обстоятельство, что часть этой продукции (об этом будет идти речь несколько ниже) используется непосредственно в системе официальной пропаганды, является дополнительным свидетельством того, что сексуализация выгодна и необходима прежде всего правящей верхушке.
В современных эротических произведениях независимо от степени их безнравственности или особенностей их тематики всегда можно обнаружить очевидную гипертрофию одной жизненной проблемы за счет остальных, превращение ее в первоосновную. Отсюда вытекает формулируемый или неформулируемый вывод, что все неблагополучие в личной жизни, в психике, в самочувствии связано с неблагополучием в сфере секса, представляет собой его последствия. Едва ли нужно убеждать, что этот тезис выгоден тем, кто, по-существу, несет главную ответственность за неблагополучие в жизни простых людей.
Не менее выгодно буржуазной элите и то, что, чем больше развивается эротомания у данного индивида, тем уже становится круг его жизненных интересов. Главное и почти единственное, чего подобный индивид ожидает и требует от жизни, — это реальное или воображаемое удовлетворение доминирующей в его сознании страсти.
Но чрезмерное внимание к сфере сексуальных отношений в конечном счете гибельно отражается и на самой сексуальности. Регулярное потребление эротической продукции, вызывающей и поддерживающей возбуждение воображения, неизбежно приводит к преждевременному износу и извращению половой чувственности. Возникающая необходимость в ее обновлении и стимулировании в свою очередь открывает дорогу все новым извращениям, от довольно невинных до самых тяжких. Но извращенный человек, по крайней мере пока он не до конца потерял человеческий облик, — это человек с комплексом неполноценности, с сознанием виновности, человек, которого можно легко использовать и как жертву, и как орудие. А это тоже выгодно господствующему классу.
Эротомания представляет собой, по существу, освобождение человеческой страсти — даже сексуальной — от всего человеческого. «Другой человек», то есть женщина, для эротомана сводится к предмету, с помощью которого можно удовлетворить свою похоть. А это является основой и ряда других, более тяжких извращений, так как зверства садиста возможны именно потому, что для садиста другой человек — не более чем вещь, инструмент, точка прицела и почва для насилия.
