Вадим Руднев - Логика бреда
Но это так, если исходить из фрейдовской модели индивидуального бессознательного как некой свалки отходов. Если же исходить из юнговской модели коллективного бессознательного, то будет совсем другая картина. Коллективное бессознательное – это архетипы. В определенном смысле можно сказать, что фрейдовское бессознательное – это природа, а юнговское – это культура. Но ни у Фрейда, ни у Юнга не было законченной модели бреда.
Если исходить из нашей синтетической модели бессознательного как двух зеркал, отражающихся друг в друге, то картина будет такая. При «нормальном» функционировании мышления малое и большое зеркала будут находиться в гармонии – что-то от природы, что-то от культуры. Все хорошо, все довольны. Но когда начинается бред, коллективное бессознательное подавляет индивидуальное. Бред – это огромное кривое зеркало. Странные объекты – это осколки архетипов, с ними «договориться» очень трудно.
Какие маневры здесь может предпринять патологическая психика? Во-первых, она может идти до конца и начать измельчать осколки, превращая их в ментальную труху. Но это путь однозначно гибельный – путь к психической смерти, например, кататонии. Второй путь состоит в том, чтобы из этих ментальных осколков создавать химерические соединения – «полужуравль и полукот». Это более продуктивный путь? Почему? Можно предположить, что когда родилось «первобытное сознание», оно было бредящим, реальность представлялась ему виде причудливых химерических «полужуравлей и полукотов». «Первобытное сознание» не разделяло внутреннего и внешнего. Это был, так сказать, первичный бред. Сущность этого бреда заключается в том, что человек пытается совладать с «мыслями», т. е. думать (это тоже тезис Биона). Для этого он собирает осколки странных объектов в химерические соединения. Иногда получалось неудачно, и эти констелляции отбраковывались. Но иногда получалось удачно, и человек начинал замечать, что он не один, что есть другие люди. Они начинают бредить вместе, т. е. как бы «разговаривать». У них появляется арбитрарный язык. Они начинают отличать «подлинное» от «вымышленного», хотя делают это, конечно, не так, как это делаем мы, современные люди. Они, например, убеждены, что мертвецы обитают где-то рядом и их надо ублажать, иначе они вернутся и наделают зла.
Мы привыкли думать про себя, что мы – разумные существа и в состоянии, в частности, отличать внутреннее от внешнего и подлинное от вымышленного. Но где гарантии, что мы проводим эти различия правильно? Таких гарантий нет. Бред продолжается. Только со временем он приобретает более утонченный характер. XX век, конечно, много «испортил». Особенно кино, квантовая физика и психоанализ. Мы стали вновь уважать безумие. Если бы в XIX веке обнаружили сочинения Хайдеггера и Делёза, то их сочли бы бредом сумасшедших. А мы читаем, конспектируем, восхищаемся. Но, конечно, повторять вслед за Кальдероном, что вся жизнь – только бред, банально. Но это не хуже, чем повторять за Гегелем, что все действительное разумно. Ничего оно не разумно.
К чему же мы приходим? Я думаю, что все мы живем в состоянии согласованного бреда. Мы договорились одно считать нормальным, а другое – безумным. Например, «Мальчик съел мороженое» – это нормально, а «Вбегает мертвый господин» – это безумие. Ну и что же дальше? Дальше появляется какой-то умник и говорит, что «Мальчик съел мороженое» – это не нормально, а бездарно, а «Вбегает мертвый господин» – это не безумно, а гениально. В этом вся апология безумия в XX веке. И Хайдеггер, и Делёз занимают почетные места в первом ряду. А те, кто считает это безумием, и пикнуть не смеют – сочтут ретроградами. К этому все привыкли и поэтому не замечают другого, гораздо более страшного зла. На смену безобидной теперь шизофрении приходит органика. Грубый и неуравновешенный алкоголик дядя Вася, которому вообще нет дела ни до Делёза, ни до Хайдеггера. Органики, заметим, – это 99 процентов всего человечества. Они прут на нас со своим грубым бессловесным бредом.
Теперь рассмотрим подробно понятие согласованного бреда. Что это такое? В чем главное отличие бреда от «нормальной» жизни? Не так-то легко ответить на этот вопрос. Можно попробовать сказать так: в нормальной жизни соблюдаются законы логики и физики – коровы не летают, животные не разговаривают, 2×2=4. В бреду коровы летают, животные разговаривают, дважды два равно круглому квадрату. Допустим, кто-то говорит мне: «Я слышал, как моя кошка разговаривала с соседским котом». Я отвечаю: «Очень смешно». Он: «Да нет, я серьезно, сам сначала не поверил. Но они правда разговаривали». – «На каком же языке?» – «Как на каком? Разумеется, на кошачьем!»
Здесь я вспоминаю реальный эпизод. Мой друг-шизофреник рассказывал мне о посещении своих знакомых: «Я им сразу сказал, что они – фашисты, и они начали меня бить. И Вовка меня бил, и его жена Танька меня била, и их кошка меня била». – «А как она тебя била?» – «А она меня царапала». И он вдруг показал исцарапанные в кровь руки.
Как же мне отнестись к заявлению моего друга, что кошки разговаривали на кошачьем языке? Конечно, это бред! Скоро его положили в больницу. И все стало ясно, как Божий день. Бред он и есть бред. Кошки не разговаривают. Но это так в мире взрослых. У детей куклы, животные и даже неодушевленные предметы разговаривают. Про это детям читают сказки и показывают мультфильмы. Это безобидный согласованный детский бред. Но для детей многое в поведении взрослых тоже представляется бредом. Вспомнил анекдот о том, как мальчик подсмотрел половой акт родителей и сказал: «И эти люди запрещают мне ковырять в носу!» Для этого мальчика поведение взрослых было поведением сумасшедших.
Но все же мне могут возразить, что согласованный бред – это не настоящий бред, что мы все отличаем внутреннее от внешнего и подлинное от вымышленного. Так ли это? Я нахожусь внутри своего дома. Мой дом находится внутри Москвы. Москва находится внутри России. Очень хорошо. Значит, Москва находится снаружи меня. А разве мой дом не внутри Москвы? Значит находясь в своем доме, я тем самым нахожусь внутри Москвы? Но если выхожу из дома, то оказываюсь снаружи дома, но опять-таки внутри Москвы. Вот я и запутался. Как-то мы были в Ялте и видели там памятник – кому бы вы думали? – даме с собачкой. Это почище разговора кошек. Нам только кажется, что мы можем отличать внутреннее от внешнего и подлинное от вымышленного. Эта иллюзия – часть нашего согласованного бреда. Во времена Брежнева, чтобы сажать диссидентов в сумасшедшие дома, специально придумали диагноз «вялотекущая шизофрения», который можно поставить каждому человеку.
Каковы же параметры согласованного бреда? Прежде всего то, что он носит социальный характер. Когда заключили пакт Молотова – Риббентропа, Гитлер стал «хорошим». Но «самым хорошим» был Сталин. Потом его разоблачил Хрущев. И Сталин стал «плохим, но не очень». Когда стал править Брежнев, все над ним смеялись, рассказывали про него много анекдотов и совсем его не боялись. Перестройку тоже восприняли как нечто комическое, как некий каприз маразмирующей власти.
Что еще характерно для согласованного бреда? То, что он – неизлечим! Нет таких нейролептиков, которые позволили бы людям смотреть правде в глаза и называть вещи своими именами.
На самом деле мир полон загадок. И возможно, мой приятель действительно слышал разговор двух кошек на кошачьем языке. Одна из важнейших целей этой книги – попытка вывести самого себя из согласованного бреда. Подумываю начать с изучения кошачьего языка.
Теперь необходимо выяснить, как связан согласованный бред с бессознательной наррацией. Представим себе, что социум, порождающий согласованный бред, – это такая огромная психика, которая – в духе Биона – ненавидит себя и окружающую реальность. Эта гигантская психика галлюцинирует, создавая вокруг себя огромные странные объекты. Например, города, линии высоковольтных передач, сеть автомобильных и железных дорог. И в этом согласованном бреду живут маленькие странные объектики – люди в городах, машины, снующие по дорогам, и поезда, идущие туда-сюда строго по расписанию. Что же такое с этой точки зрения согласованная бессознательная наррация? Это наррация о странных объектах. Как же она выглядит? Да обыкновенно. Вот едет поезд Москва – Магадан, набитый пассажирами. Они едят курицу, рассказывают друг другу анекдоты. Или спят, или курят. И вот весь мир едет в поезде и есть курицу. А если не едут в поезде, то смотрят по телевизору сериалы и пьют пиво. Вот это вот и есть бессознательная наррация. И это уже не безобидная шизофрения. Это другой – социальный – психоз под названием «Норма» (возможно, в смысле Владимира Сорокина). Бессознательная наррация согласованного бреда – это как вид на мир с высоты скоростного самолета. Внизу все крошечное, отдельных людей не видать. Но и внутри самолета тоже согласованный бред. «Пристегните ремни». «Курить запрещено в течение всего полета». Вроде бы все это логично. Но логика эта почему-то страшна. Наверное потому, что самолет может разбиться. Поэтому спустимся лучше на грешную землю, попьем пивка, посмотрим телевизор. Но заблуждением было бы думать, что согласованный миф – это удел быдла. Даже самая интеллектуальная книга навязывает свой согласованный бред. Кто бредит Хайдеггером, кто Делёзом, кто Витгенштейном.
