Франсуа Шаму - Цивилизация Древней Греции
Этот интерес к хронологии был лишь одним из проявлений страстного интереса эллинистической эпохи к истории: без сомнения, никогда вплоть до современной эпохи не было стольких исследователей, посвятивших себя изучению прошлого. Подсчитано, что от этого короткого трехсотлетнего периода до нас дошло около 600 имен греческих историков. Одни ограничивались историей какого-нибудь полиса: появляется множество монографий, излагающих как бесспорные факты, так и легенды, почти не отделимые друг от друга и составляющие достояние гражданского общества. Другие, более амбициозные, пытались создать общие истории вплоть до всемирной, стараясь при этом анализировать ее. Некоторые, тяготея к развлекательности или романтизации, охотно собирали вымышленные истории. Лучшие авторы старались проверять факты; они критически подходили к свидетельствам во имя правдивости и правдоподобия: это так называемая прагматическая история, особенно характерная для более поздних эпох, сведения о которых были полнее и достовернее. Когда это соединялось с личным знанием войны и других процессов, когда историки были свидетелями или даже участниками событий, о которых рассказывали, тогда их освещение было шире и позволяло понять поступки людей: это демонстративная (или аподиктическая) история, лучшим представителем которой был Полибий. Однако многие писатели ограничивались сообщением о том, что они видели или делали: начиная с эпохи Александра растет число мемуаров и, как часто случается в этом литературном жанре, изложение приобретает хвалебный или романизированный оттенок. Даже государи иногда соблазнялись написанием своих воспоминаний: среди них Птолемей Сотер, писавший о походе Александра, а во II веке до н. э. — Птолемей VIII Эвергет II Фискон. Крупные библиотеки были переполнены этими частными свидетельствами, которые были доступны очень немногим и откуда впоследствии черпали материал компиляторы, биографы и создатели разнообразных историй. Этим богатым материалом пользовались уже во времена империи такие биографы, как Плутарх, такие историки, как Арриан или Аппиан, и даже такие описатели, как Павсаний.
* * *Такая жажда знаний, распространяющаяся на все области, все время опиралась на предыдущие достижения в сфере духа. Доминирующая черта эллинистической эпохи — это важная роль письменного документа, и особенно книги. Это эпоха первых крупных библиотек: прежде свего это библиотеки, собранные в Афинах Аристотелем, а после него Теофрастом в связи с их преподаванием и изысканиями, а уже затем знаменитая Александрийская библиотека, которую создал Птолемей I в первые годы III века до н. э. с помощью Деметрия Фалерского. Это была пристройка к святилищу Муз, или Мусейону, основанному лагидским монархом возле его дворца, чтобы иметь при себе писателей и ученых, которым царская либеральность позволяла безраздельно посвящать себя науке и литературе. Политика систематических закупок способствовала быстрому пополнению коллекции: часть библиотеки Аристотеля была приобретена в 286 году до н. э. Управление учреждением было доверено замечательным эрудитам: первым был Зенодот из Эфеса, выдающийся специалист в гомеровской поэзии. Поэт Аполлоний Родосский, ученый Эратосфен, филолог Аристофан из Византии впоследствии занимали это почетное место и заботились о непрерывном пополнении великой Александрийской библиотеки, которая вкупе с библиотекой святилища Сараписа в том же городе вскоре насчитывала уже 500 000 томов. В ней находилось 700 000 томов, когда во время восстания против Цезаря ее уничтожил пожар. До конца античной эпохи ни одна библиотека не собрала такой богатой коллекции. Тома, то есть папирусные свитки, тщательно классифицировались и распределялись по ячейкам или стенным шкафам одновременно в логическом порядке (по разделам знаний) и по алфавиту (по имени автора). Комментированные каталоги помогали ориентироваться читателям. Поэт Каллимах создал основную часть этих каталогов, которые называли пинаксами: произведения в них перечислялись по рубрикам, согласно литературным жанрам или отраслям знания, и по авторам, каждое имя сопровождалось биографическим примечанием. Поскольку этот перечень включал «всех писателей, прославившихся во всех областях культуры, и список их произведений», можно представить, какого колоссального труда стоило его составить. Это был полный отчет о греческой литературе и науке, составленный Каллимахом. И он лучше всего демонстрирует, какое значительное место занимала в эллинистической цивилизации эрудиция.
Подражая Лагидам, другие цари поощряли создание публичных библиотек в своих государствах: например, Атталиды в Пергаме проявили себя щедрыми меценатами, особенно во II веке. Именно здесь при Эвмене II развилось производство пергамента (само название которого образовано от слова Пергам), чтобы составить конкуренцию папирусу, монополию на который держали Лагиды. Но последствия этого вклада в письменность, который напоминал о дифтерах (дубленых козлиных кожах), изготовлявшихся греками в глубокой древности, до того как они узнали папирус, сказались только в эпоху поздней империи. К числу придворных библиотек можно отнести также библиотеку Антиоха у Селевкидов и библиотеку в Пелле, в Македонском царстве. Даже Митридат VI Эвпатор, занятый совсем другими заботами, не забывал об этой форме меценатства, достойного государей. Но библиотеки находились также и в небольших полисах, например, библиотека в Низе (в Карии), которой пользовался Страбон, или в Тавромении (на Сицилии), часть каталогов которой дошла до нас.
* * *Увеличение числа библиотек и распространение книг оказало решающее влияние rfa литературу той эпохи. Относительно истории мы уже наблюдали подобную картину. Жажда знаний охватила все. Влияние традиции, поддерживаемой упорным трудом филологов, ощущалось во всех литературных жанрах. В александрийском Мусейоне и в подобных учреждениях специалисты разбирали древние тексты, чтобы представить их в свете взыскательной критики, исключая вставки, восстанавливая подлинные формы, которые могли изменить копиисты, и объясняя трудные для понимания места. Таковы были, после Зенодота, бывшего учителем для всех, другие крупные специалисты по Гомеру: Аристофан из Византии и Аристарх Самофракийский (имя последнего вошло в наш язык для обозначения особенно сурового критика[67]), Аполлодор из Афин, прокомментировавший знаменитый «Список кораблей» во второй песни «Илиады», а в Пергаме — Кратет из Маллы, интерпретировавший гомеровскую поэзию с позиции стоиков. Именно на трудах этих филологов, дошедших до нас посредством позднейших грамматиков, по сути, основывается наше сегодняшнее знание текста Гомера. Они также поставили большинство вопросов, которые возникают при его изучении: рассуждения современников зачастую ограничиваются повторением аргументов, уже сформулированных александрийскими учеными.
Пример Гомера, основы всей культуры для греков, позволяет понять, каковы были эллинистические познания и кропотливый труд эллинистических ученых в этой области литературы. Они составляли словари и грамматики. Они тщательно собирали редкие и трудные слова, которые они называли глоссами. Существование различных литературных языков со множеством диалектов предоставляло богатый материал для исследований. Ими пользовались поэты и с удовольствием вставляли в свои стихи в угоду ученым эти глоссы, которые возбуждали любопытство и задавали тон их произведениям. Воспитанные на классических текстах, они не могли избежать реминисценций, легкие вариации которых читатели, выросшие на тех же источниках, прекрасно улавливали. Поэзия становится изысканной игрой между автором и читателем, понимающими друг друга с полуслова. Разумеется, она всегда, с самого начала, считалась трудным искусством, и первые сочинители гимнов или эпопей всегда хвалились своей ученостью и мастерством. Но теперь публика уже не восхищалась простодушно интонацией вдохновенного певца: она прекрасно разбиралась в тонкостях поэзии и была очень требовательна к поэту. Выдающееся произведение должно было от начала до конца удерживать внимание, оно представляло собой вечный подвиг. Отсюда ни на миг не ослабевающее напряжение, которое для нас удивительно и утомительно. Поэтому эллинистическая поэзия предпочитала короткое стихотворение с потрясающими эффектами вместо длинной поэмы, которое вынуждено было приберегать для слушателя переходы между эпизодами, позволяющие ему передохнуть. Единственная более или менее длинная эпопея, которая осталась от этой поэзии, — «Аргонавтика» Аполлония Родосского, насчитывающая в своих четырех песнях 5833 стиха, что составляет меньше половины «Одиссеи», которая сама, в свою очередь, со своими 12 110 стихами значительно короче «Илиады». Но каждый стих, каждое слово озадачивало читателя скрытой в нем интенцией.
