Коллектив авторов - Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»
В антиалкогольный поход мобилизовались силы советской творческой интеллигенции. Так, Андрей Вознесенский на страницах первого номера журнала «Трезвость и культура» поместил стихотворение с символичным названием «Сон», в котором были, в частности, такие строфы:
Странен мир безалкогольный.
И стоят среди страны,
Как холмы без колоколен,
Безбутыльные столы…
Набирает правда силу.
Вся надежами полна
Протрезвевшая Россия,
Ясноглазая страна. [867]
Комитет партийного контроля при ЦК КПСС еще в 1984 году акцентировал внимание на недостатках антиалкогольной пропаганды средствами кино. «Дело в том, – указывалось со страниц журнала «Коммунист», – что из первого его рассмотрения, состоявшегося несколько лет назад, руководители Госкино СССР и ряда киностудий не сделали должных выводов. Несколько оживив поначалу эту работу, они потом пустили дело на самотек. Должной заботы о создании фильмов, раскрывающих пагубность и социальный вред пьянства, не проявлялось. Некоторые картины вновь запестрели сценами выпивок, ложно трактуемыми подчас как неотъемлемая и безобидная часть народных обычаев и ритуалов»[868].
«Наши медицинские работники, – писал один из респондентов газеты «Правда», – много времени и энергии посвящают антиалкогольной пропаганде, борьбе с вредной привычкой к курению. Одновременно с этим литература, кино, театр сплошь и рядом по существу популяризируют и употребление спиртного, и курение. Нередко иной актер, не сказав еще с экрана ни слова, с глубокомысленным видом раскуривает папиросу. А как ловко и заразительно пьют персонажи кинофильмов и театральных спектаклей! Где – то утверждающий трезвость, обаятельный и умный герой, способный увлечь и повести за собой молодежь? Не просто непьющий человек, а «воинственно пропагандирующий трезвый образ жизни»»[869].
Началась новая цензурная чистка искусства. На этот раз списывались в тираж произведения, в которых усматривался намек на пропаганду пьяного образа жизни. Идеологической фильтрации подвергся песенный репертуар. Даже песни военных лет, содержащие строки о боевых «ста граммах» или о фронтовой чарочке, оказались изъяты из спектра официального массового тиражирования. Особенно много нареканий вызвала кинокартина Э. Рязанова «С легким паром». В застойные времена она регулярно демонстрировалась по телевидению в преддверие Нового года. Но в перестройку традиция оказалась прервана, и один из самых популярных советских фильмов исчез с экранов телевидения. Унич – тожающей критике подвергся также фильм «Любовь и голуби». Указывалось, что вся сюжетная линия картины построена вокруг выпивки. Даже муж и жена примиряются после размолвки за бутылкой водки. А ведь последствием этой встречи, негодовали критики, должно было стать, по замыслу режиссера, рождение ребенка[870]. Критике со стороны партийных инстанций и прессы подверглась и манера проведения предновогоднего телевизионного вечера – «голубого огонька». Демонстративное распитие спиртных напитков ведущими эстрадными артистами перед всей страной было признано недопустимым.
Алкоголь как контркультураЗапретный плод всегда сладок. Поэтому винопитие в перестроечные годы приобретало некий романтический ореол. Пьянство даже могло рассматриваться как форма оппозиционности. Алкогольным содержанием была наполнена музыкальная контркультура. С одной стороны, пьяный разгул прославлялся в песнях псевдоуголовного жанра:
Бутылочка вина.
Не болит голова,
А болит у того
Кто не пьет ничего.
Или:
У павильона «Пиво – воды»
Лежал счастливый человек,
Он вышел родом из народа,
Но вышел и упал на снег.
Партийному ханжескому трезвенничеству противопоставлялся вечно пьяный Брайтон-бич.
С другой стороны, пьяный ореол окружал рок-музыку. Спившийся А. Башлачев покончил жизнь самоубийством. Через алкоголь рокеры пытались достичь творческой медитации. Кое-кто из адептов «Аквариума» утверждал, что песни Б. Гребенщикова можно слушать только в состоянии алкогольного опьянения. Происходила посмертная монументализация В. Высоцкого. Но при этом алкогольный ореол никак не укладывался в прокрустово ложе перестроечный борьбы с пьянством. Вся питейная тематика была отнесена партийными цензорами к так называемому «раннему Высоцкому».
Знаковым событием отечественной культуры явилась публикация в 1988 году произведения В. Ерофеева «Москва – Петушки». Оно прежде было издано в Израиле в 1973 году и в Париже в 1977 году. Показательно, что первым в Советском Союзе его опубликовал журнал «Трезвость и культура». По-видимому, партийные редакторы восприняли поэму Ерофеева в качестве критики пьяного образа жизни. Апологию пьянства, как формы культуры андеграунда, цензоры так и не распознали.
«Мой антиязык от антижизни», – говорил писатель. Таким вызовом антижизни и стал для Ерофеева алкоголизм. Многие его пьющие персонажи были автобиографичны. «Писатель-бомж», «писатель-люмпен» демонстративно разрывал со стандартами советского образа жизни. Алкоголизм Ерофеева носил протестный характер. Для него это не столько болезнь, знак распада личности, сколько универсальный способ противостоять бездуховности, приспособленчеству, ханжеству. Применительно к позднесоветской эпохе можно даже говорить о формировании контркультуры «духовного алкоголизма».
Большой резонанс в андеграунде вызвала ранняя смерть писателя в 1990 году. Сам Ерофеев стал культовой фигурой для пьющей интеллигенции. К настоящему времени «Москва-Петушки» переведена на многие языки (более 20) и безоговорочно признается литературным шедевром[871].
Широкую популярность в перестроечную эпоху приобрели «гарики» Игоря Губермана, распространяемые в рукописных и самиздатовских вариантах. Многие из них были посвящены алкогольной тематике.
Не стесняйся, пьяница, носа своего,
Он ведь с нашим знаменем цвета одного.
Мы пьем и разрушаем этим печень,
Кричат нам доктора в глухие уши,
Но печень мы при случае полечим,
А трезвость иссушает наши души.
А страшно подумать, что век погодя,
Свой дух освежив просвещением,
Россия, в субботу из бани придя,
Кефир будет пить с отвращением.
Динамика пьянства резко возрастала в периоды забастовок. Работники бастующих предприятий делились на три категории: забастовщики, штрейкбрехеры и шпикбрехеры. В то время, когда первые бастовали, а вторые пытались продолжить работу, третьи погружались в массовый запой[872].
«Минеральный секретарь»В народе получили распространение различные анекдоты и частушки о трезвенничестве Горбачева. Народный стихотворный фольклор отражал отношение к затеваемым реформам:
Раскопаем Брежнева,
Будем пить по-прежнему.
В действительности Горбачев трезвенником отнюдь не являлся. Он и не мог быть таковым ввиду советской номенклатурной традиции решать вопросы за бутылкой водки. По воспоминаниям его личного повара Анатолия Галкина: «Водочку президент мог себе позволить после работы – чтобы расслабиться. Например, готовится пленум. Горбачев и восемь-десять его помощников работают на даче, а под конец он мне говорит: Давай-ка под водочку грибов маринованных, селедки, чеснока молодого, – глянет на помощников и добавит: «Только чеснок едим все!»»[873].
Алкоголизм был личной драмой генерального секретаря. Некоторые из его близких родственников имели хроническое пристрастие к спиртному. Сильно пил, к примеру, брат генсека Александр Сергеевич, умерший в возрасте 56 лет. В народе ходили слухи о том, что Горбачева вынудила пойти на организацию непродуманной антиалкогольной кампании его супруга Раиса Максимовна. Таким образом она якобы пыталась спасти от алкоголизма своего родного брата – писателя Евгения Титаренко. Ученику Льва Кассиля, входившему в близкий круг таких представителей творческой элиты, как Василий Шукшин, Олжас Сулейменов, Николай Рубцов, Гавриил Троепольский, предсказывали большое будущее. Но его талант был погублен алкоголем. Даже попытки генерального секретаря ЦК КПСС заставить писателя бросить пить не имели успеха. Диагноз врачей установил белую горячку. В конечном итоге Е. Титаренко оказался в психиатрической клинике.
Получила распространение версия, что таким образом Горбачев расправился с диссидентствующим родственником. «Судьбу Евгения Титаренко, – сообщала газета «Жизнь», – талантливого писателя, по масштабам не уступающего Солженицыну, сломали именно в ту пору, когда Михаил Сергеевич стал секретарем ЦК КПСС… Евгения Титаренко затравили, загнали в угол. В московских издательствах уничтожили два уже набранных романа. А писателя упрятали в психушку… Евгений Максимович жив, но вряд ли его нынешнее существование можно назвать жизнью. Последние двадцать лет он числится пациентом психиатрической больницы в поселке Орловка под Воронежем. Брат Раисы Максимовны доживает свой век. Одинокий. Забытый всеми. И забывший все… Михаил Сергеевич Горбачев может спать спокойно. Брат его жены не напишет больше ни одной строчки. Евгений Титаренко никогда не глянет в его глаза с укором. Не спросит тихо: «Мишка, что же вы сделали с Россией?» Писателя-бунтаря, борца за правду и справедливость больше нет. Есть лысый несчастный старик, заколотый психотропными препаратами. Робкое существо, которого соседи по палате бьют из-за стакана компота… Евгений Титаренко не может защитить себя»[874].
